Ей достался конкурс напутствия невесте в первую брачную ночь. Вере, как замужней женщине, называли неожиданные ситуации, в которые могла попасть Анхелика (так звали невесту), и нужно было дать мудрый совет. Если совет не нравился окружающим или Вера не могла ответить, то она расставалась с частью туалета. Прежде чем она начала наконец отвечать “правильно”, с нее успели снять пиджак, блузку, юбку, один чулок и туфлю.
— Что Анхелике делать, если муж завалится в спальню вместе со своим дружком?
— Предложить им помериться гениталиями.
— Если он, прежде чем лечь в постель, достанет деньги и заплатит?
— Требовать удвоения суммы.
— Станет хвастаться, что у него три яичка?
— Пусть Анхелика скажет, что у нее три груди.
Постепенно к Вере вернулась ее одежда, и настала очередь Лауры читать свиток — поэтическое сексуальное напутствие. В некоторых, особенно сальных местах Лаура спотыкалась и восклицала:
— Какая извращенка это сочиняла?
Кульминацией вечера стало появление женщин, переодетых в “Педро”, жениха Анхелики, его тайной жены и трех детей. “Педро” изображала невысокая худенькая женщина в косматом парике, с огромными разлапистыми губами, вылепленными из красной жевательной резинки, в мятых штанах и порванной рубахе. Ширинка у “Педро” была не застегнута, и из нее свисал длинный, ниже колен, чулок, набитый тряпками. “Жена” возвышалась над “Педро” на две головы, а “дети” хныкали и размазывали искусственные слезы. Речь держала “жена”. Она обвиняла “Педро” во всех смертных грехах, прежде всего в прелюбодеянии, в доказательство хватала чулок и размахивала им в воздухе.
“Педро”, когда вопли “жены” и обвинения зрителей становились особенно ядовитыми, только восклицал:
— А что? Я же мачо!
После этого спектакля гостей пригласили в столовую на ужин, во время которого шутки продолжались, но уже не достигали такой сокрушительной остроты.
К моменту разъезда гостей комната была убрана — никаких свидетельств недавней вакханалии, появились дети, стали подъезжать мужья на машинах. И на их вопросы — как прошел вечер? — сдержанные женщины и невинные девушки скромно отвечали: замечательно, мы хорошо поболтали.
Лаура отвозила Веру домой на своей машине.
— Как тебе понравился этот разгул бесстыдства? — спросила она.
— Я поражена. — Вера развела руками. — Никогда ни в чем подобном не участвовала. Поражаюсь самой себе.
— И тебе тоже, очевидно, полезно вывернуть свою изнанку и прилюдно ее вытрясти. Хотя не думаю, что тебе захочется еще раз побывать на подобном мероприятии.
— Это утрированное осмеяние интимности, какой в нем смысл, идея?
— Неужели не догадываешься? Молодая девушка выходит замуж, ее обуревают страхи перед первой брачной ночью, перед супружеской жизнью. Ее нужно подготовить к возможным и неизбежным трудностям, которые ей, с ее невинностью, могут показаться роковыми.
“Меньше всего там было уместно слово “невинность”, — подумала Вера.
— Эмоционально разрушить невинность в присутствии старших и подруг, — продолжала Лаура, — в этом идея. Фарс и бурлеск — лучшие средства от страха. Не морали же всем по очереди читать — их Анхелика уже наслушалась и еще наслушается.
Ту же компанию женщин Вера увидела через год. Тоже на женском празднике — теперь посвященном ребенку Анхелики, который должен был родиться через два месяца. Многие пришли с детьми, веселились вполне целомудренно. Никаких сальных шуток, намеков, пошлых конкурсов.
Угол комнаты до потолка был заставлен большими коробками с приданым для младенца, колясками, стульчиками, манежами, ходунками и прочими вещами для новорожденного. Подарков было такое количество, что хватило бы Анхелике на дюжину младенцев. Вера подозревала, что эти вещи кочуют с одного праздника на другой. Но само по себе приобретение молодой семьей стольких детских вещей, конечно, облегчало их материальные проблемы.
Вера уклонилась от веселых конкурсов и заданий: пеленать младенца, роль которого выполняла кукла, смешивать молоко в бутылочках, заплетать косички маленькой девочке — она не обладает подобными навыками, да и вряд ли приобретет их.
Вера всегда много читала, и мировая художественная литература подтверждала ее мысли по поводу собственной семьи — их отношения с Сергеем укладываются в типичные рамки типичного супружеского сосуществования после десяти лет брака. В романе Эрве Базена “Супружеская жизнь”, в повести Льва Толстого “Семейное счастье” великолепно описано, как двое людей, вначале спаянные в одно целое, потом делятся на две половинки, живущие каждая своей жизнью. Процесс деления происходит болезненно, но он естественен, и поэтому его нужно принимать смиренно. Между половинками могут установиться связи нового порядка, но эти связи образуют только дети. Их семья была бездетной, а посему отношения, при которых один признавал за другим право на собственные интересы, пусть и далеки от гармонии, зато комфортны и удобны.
Сергей мог демонстрировать свои особые права в постели, мог брюзжать из-за складки на отутюженной рубашке, сваренных вкрутую, а не в мешочек, как он любит, яиц на завтрак, маникюрного набора, который никогда не лежит на месте, и прочих бытовых мелочей — все это Вера принимала как неизбежную плату за внутреннюю свободу, которую она обрела в последнее время.
Вера была довольна своей жизнью. Чувственные волнений и переживания замещались интеллектуальными. На третий год их пребывания в Мексике она решила систематизировать свои знания мексиканской литературы, живописи и истории. Записалась в один из университетов, где читался курс лекций для иностранцев. По письму из Ассоциации жен иностранных дипломатов Вере предоставили большие скидки, обучение было почти бесплатным. Она окунулась в забытую академическую обстановку — лекции, семинары, домашние задания. Впервые в жизни испытывала удовольствие от учения не ради экзаменов и зачетов, а ради знаний как таковых. Выполняя домашние задания, сидела в библиотеках, ходила в музеи, покупала книги, смотрела старые черно-белые мексиканские фильмы.
Сергей не противился этим занятиям. Даже гордился своей женой, которая выделялась среди соотечественниц, разбиравшихся в мексиканских рынках и магазинах лучше, чем в музеях. И мексиканцев Вера легко покоряла — их очаровывала красивая женщина, прекрасно говорившая по-испански, знающая и изучающая их страну, способная поддержать беседу и высказать оригинальные мысли. Многочисленным приглашениям, нужным связям и завязавшимся отношениям Сергей был обязан Вере. Кроме того, она часто пополняла его пассивный багаж, которым Сергей с ловкостью, унаследованной от матери, мог пользоваться. Он запоминал несколько фраз, сказанных Верой о писателе Хуане Рульфо как предтече Кортасара и Маркеса с их литературным стилем, который называют магическим реализмом, и в нужной беседе мог бросить эти фразы, присовокупив название повестей Рульфо, им не читанных. В какой-то период мексиканцы активно обсуждали роман модной писательницы Лауры Эскибель “Как вода для шоколада”, и Сергей поддерживал разговор, рассуждая о многих ошибках в русском переводе этого романа — ни в оригинале, ни в переводе он его не читал, но Вера обнаружила огромное количество несоответствий.
