Империя не доверяет людям искусства. Особенно великим. Их не интересует политика, и они упорно говорят правду, даже когда это создает неудобства.
Максу Джандовар аррестовали на Морвогодине. Она умерла в заключении. Когда я узнал эти новости, я был на Татуине и готовился сам отправиться на Морвогодин.
Как-то вышло, что я решил остаться.
* * *
Сегодня вечером х’немте, сидящая в конце бара, выглядела скучающей и ищущей себе пару. Мне кое-кого стало жалко.
– Эй, Вухер!
Вухер взглянул на меня из дальнего конца бара.
– Да?
– Вселенская истина номер один: «Никогда не говори: Почему бы тебе не откусить мне голову? самке х’немте, которая больше тебя».
Он даже не улыбнулся. Болван.
За столиком рядом с моим два человека пытались уговорить муринского наемника помочь им ограбить бар на другой стороне Мос Айсли; я взял грабителей на заметку: нужно позвонить владельцу бара и сдать их, если тот заплатит. Однако не похоже было, что муринец собирается им помогать; только один из людей хоть как-то разговаривал на его языке, но его акцент был ужасен, а построение фраз просто бессмысленное. Я видел, что наемник с трудом воспринимает его всерьез. В какой-то момент разговора наемник, Оброн Меттло, зарычал на них, что он солдат, воин. Он упомянул некоторые из битв, в которых сражался. Я слышал о большинстве из них, так что если парень не врал, он был профессионалом.
– Эй, Вухер!
Он опять взглянул на меня из-за барной стойки.
– Да?
– Как называется тот, кто разговаривает на трех языках?
– Трехъязычный.
– Кто разговаривает на двух языках?
– Двуязычный.
– А кто разговаривает на одном языке?
Он задумался на секунду.
– Одноязычный?
– Человек.
Он почти улыбнулся, прежде чем спохватился.
* * *
День тянулся медленно. Как и большинство других дней. Я пил ровно столько, чтобы мир вокруг меня казался немного размытым, и ждал пока зайдет солнце. Я чуть-чуть осмотрелся вокруг, пару раз присаживался за стойку в поисках собеседника. Я даже пару раз угостил сонного штурмовика, бывшего в увольнении. Он был пьян и больше интересовался женщинами, чем разговорами, да и сомневаюсь я, что он мог рассказать что-нибудь интересное. Но в этом-то и заключается смысл долгосрочных вложений: может быть, однажды у него появится какая-нибудь стоящая информация, если для штурмовика это вообще возможно. И тогда, может быть, он вспомнит о своем старом друге и собутыльнике Лабрии.
Торговля информацией основана на везении и вероятностности.
Не могу сказать, что мне особо везет.
* * *
Длинный Нос появился ближе к концу дня. До его появления день был отличным; у Вухера не было в тот день музыкантов, и мне ни разу не пришлось затыкать уши.
Длинный Нос хотел продать мне информацию.
Я улыбнулся ему острыми зубами из-за своего столика в самом углу.
– А, в нашем полку прибыло. Подходи.
Длинный Нос называет себя Гариндан. Я дал протокольному дроиду команду на поиск значения этого слова. На пяти разных языках это значило «Благословенный», «жженое дерево», «пыль от песчаной бури», «уродливый» и «тост». Но Длинный Нос не был похож ни на одну из тварей, говоривших на этих языках.
Длинный Нос был самым успешным шпионом в Мос Айсли. В городе, где практически каждый – шпион, это что-то да значит. Он честно платит за информацию, и иногда я ему подбрасываю что-нибудь стоящее. Иногда даже специально.
– Но, Лабрия, – пророкотал он льстивым низким голосом, – речь идет о деле, представляющем для тебя особый интерес.
– Намекни-ка.
Он покачал головой, его хобот мягко закачался у меня перед лицом. Я подавил в себе нецивилизованный порыв прибить его острым гвоздем к столу. (У меня часто появляется возможность проявить силу Благодати, когда имею дело с Длинным Носом.)
– Пятьдесят кредиток, Лабрия. Не пожалеешь.
Предложение заставило меня задуматься. Я отхлебнул золотой кислоты и пополоскал ею задние зубы. Я чувствовал, что они от этого становятся острее.
– Пятьдесят кредиток – это немало. Эти сведения можно будет перепродать?
Он задумчиво почесал свой хобот.
– Я не очень представляю кому.
Что-то представляющее интерес для меня, но не для других… Я навострил уши.
– Кто это?
– Пятьдес…
– Я заплачу. Кто на планете?
– Фигри…
Я вскочил со стула:
– Огненный Фигрин Д’ан на Татуине?
Он прохрипел:
– Все… смотрят…
Я оглянулся. Действительно, так и было. Посетители удивленно смотрели на меня во все глаза. Я отпустил Длинного Носа, и они отвернулись.
– Извини. Я разнервничался.
Он потер горло:
– Тебе нужно подстричь когти.
– Уж я думаю.
Он сел обратно, но я был слишком возбужден.
– Группа с ним?
– Пятьдесят кредиток.
Ворчание начало вырываться у меня изнутри. Я вытащил пятидесятикредитную купюру и бросил в протянутую руку. Стараясь, чтобы мой голос не сорвался на рычание, я спросил:
– Кто?
– Они играют для Джаббы.
– Все?
– «Модальные узлы».
– Это они, – сказал я, не в силах сдержать возбуждение в голосе. – Дойкк На’тс на физззе, Тедн Дахаи и Икабель Г’онт на фанфарах, Налан Чил на бандфилле, Тек Мо’р на оммни.
– Ага, так их зовут.
Ничего себе.
Величайший джиз-бэнд во всей Галактике приехал в город. Я ушел раньше чем обычно, как только на улице стемнело. Вухер кивнул мне на прощанье.
– До завтра, Лабрия.
Я кивнул в ответ и вышел наружу в душную ночь.
* * *
«Лабрия» – это очень грубое слово на моем родном языке. Дословно оно переводится как «холодная еда», но человеческий язык не передает смысла и выразительности.
Клянусь рогами, я не понимаю людей. Уже почти двадцать лет я живу среди них. Чем же они ругаются! Все их бранные слова связаны с сексом, экскрементами и религией.
Я никогда их не пойму.
* * *
В Галактике четыреста миллиардов звезд. У большинства есть планеты; примерно половина из которых пригодна для жизни. На каждой десятой из них зародилась собственная жизнь, и на одной из тысячи из них жизнь достигла разумных форм.
Это приблизительные цифры. В Галактике примерно двадцать миллионов рас. Никто, даже Империя, не может отследить их всех.
Я не имею ни малейшего понятия, сколько в Мос Айсли охотников за головами. Сотни профессионалов – я уверен. Десятки тысяч, которые, не задумываясь, занялись бы охотой, если бы награда была достаточно велика и они знали бы, где найти добычу.
За рога Мясника из Монтеллиан Серрата объявлена награда в пять миллионов кредиток. Но Деварон в половине Галактики отсюда, и на всем Татуине только с десяток знатоков в курсе, к какой расе я принадлежу. На планете есть еще два деваронца, Оксбел и Джубал. Мне, пожалуй, нравится Оксбел; однажды мы притворялись братьями, во время одного довольно запутанного дельца, которое, впрочем, не вышло так, как мы задумывали. Мы с ним совсем не похожи – его предки жили на экваторе, мои – ближе к северному полюсу, но люди, которых мы пытались обмануть, не могли увидеть разницу. Мне, пожалуй, нравится Оксбел, но я все же ему не очень доверяю. Он уехал с Деварона раньше меня, и вполне возможно, что он даже не слышал о Мяснике из Монтеллиан Серрата, но лучше не рисковать.
(У подобной осторожности есть свои недостатки. Ближайшая деваронская женщина находится на другой стороне Центра. От одной этой мысли мои рога начинают болеть.)
Большинство охотников за головами ленивы. Иначе они бы работали по-другому.
Способность к поиску не является их сильной стороной.
Я пошел домой короткой дорогой.
* * *
Смысл жизни.
У меня есть небольшое подземное жилище в двенадцати минутах быстрым шагом от забегаловки. С тех пор как я стал там жить, меня грабили дважды. В первый раз я пришел, когда дело было уже сделано; второй раз я застал грабителя. Молодого человека. Оказывается, люди на вкус так себе.
Свет зажигается автоматически, когда я открываю дверь и захожу. За дверью находится лестница, через один пролет которой начинается прохладный уютный подвал, который довольно легко охлаждать. Спирали теплообмена также включаются автоматически; из своего богатого опыта я знаю, что мне будет не уснуть, пока они какое-то время не поработают, – а по-настоящему холодно станет только к утру, когда придет пора выключать их и уходить.
В моем жилище только одна вещь представляет какую-то цену; ни один из моих воров ее, к счастью, не нашел. Для этого нужно было пройти из прихожей в кабину для сна, а из нее в ванную. Удобства были человеческого изготовления, но мне они вполне подходили. В душе нужно было нажать на покрытую кафелем стену, она отъезжала в сторону, оставляя достаточный проход, чтобы в него можно было протиснуться боком.
Я вхожу в маленькую восьмиугольную комнату. Стены не безупречные, они склонны отражать высокие частоты и поглащать низкие, так что все внутри звучит легче, чем следовало бы. Кое-что можно исправить, а с чем-то нужно просто смириться.
