— Приходи завтра утром, сынок. Мы пошлем телеграмму как полагается, хорошо?
— Хорошо, папаша..
Я устало улыбнулся ему, и он с большим облегчением улыбнулся мне в ответ.
Я вышел и, спотыкаясь, побрел в свою комнату, где, не раздеваясь, рухнул на постель и уснул крепким сном.
Утром я проснулся отдохнувший и голодный. Съев обильный завтрак в соседнем кафе, я отправился в контору Западного союза. Старика там не оказалось. На его месте сидела молодая женщина и жевала резинку. Я отпечатал телеграмму и подал ей. Она, прочла телеграмму один раз, потом другой, подсчитывая слова. Вот что она прочла:
«Министру обороны.
Пентагон,
Вашингтон, федеральный округ Колумбия.
Поражен неожиданным признанием моих боевых заслуг. Буду присутствовать церемонии Белом доме один. У меня нет семьи. Мой адрес на время отпуска: Слоун, ХСМА, 34-я улица, Нью-Йорк. Спасибо.
С почтением
Рядовой Дэвид Гласс,
Армия США».
— Были во Вьетнаме, да?
— Угу.
— Трудно, а?
— Угу.
— Срочная телеграмма будет стоить шесть семьдесят пять, ночная — два пятьдесят.
— Пошлите срочную. — Я вручил ей десятидолларовую бумажку, и она дала мне сдачи.
Женщина уселась за телетайп и начала отстукивать мой ответ. С минуту я следил, потом прервал ее:
— Скажите, где тот старик, который был здесь вчера вечером?
— Он в вечерней смене. Приходит в четыре.
— Не окажете ли мне одну услугу?
— Конечно, если смогу.
— Когда он придет, покажите ему мою телеграмму. Хорошо? Он поймет.
— Обязательно.
Я оставил ее допечатывать телеграмму и вышел в теплое летнее утро Я испытывал разочарование и облегчение.
Чем объяснить, что я принял честь, оказанную мне Белым домом? Это довольно просто. Прежде чем отправить утром телеграмму, я обдумал несколько ядовитых ответов, хотя ни один из них не был таким оскорбительным, как написанный под влиянием травки, который отказался отправить старый телеграфист.
1) В ваши сведения вкралась ошибка. Я не уничтожал пулемета противника и не убивал четырех солдат. Возможно, эта заслуга принадлежит другому рядовому Дэвиду Глассу, числящемуся в ваших списках, и я не могу принять эту награду. (Я не верил, что в армии США во Вьетнаме есть другой рядовой Дэвид Гласс.)
2) Прошу пересмотреть представление к этой высокой награде. Не припоминаю, чтобы я участвовал в приведенном вами эпизоде. (Чепуха!)
3) Я не герой вашей войны. Я не верю в вашу войну. Я не могу… (ФБР сцапает меня через десять секунд.)
Я снова перечитал телеграмму Пентагона, и мой гнев утих. В конце концов, меня привлекала и волновала сама ее нелепость, а также возможность встречи с президентом. Ведь он тот самый человек, который несет главную ответственность за этот год моей жизни. Я рассматривал себя как жертву неизбежности и с этим чувством отправился в Белый дом.
Пентагон отлично организовал церемонию. Утром 28 августа военный самолет доставил меня в Вашингтон. На аэродроме уже ждал офицер протокольного отдела, и лимузин унес меня в Белый дом. Мы прибыли в девять сорок пять, за пятнадцать минут до начала церемонии, намеченной в Розовом саду, если позволит погода. Жаркая погода позволяла. Она не могла сравниться с удушающей жарой Вьетнама, но в своей парадной форме, застегнутой на все пуговицы, я сильно потел. У подъезда Белого дома нас приветствовала группа репортеров, фотографов и операторов телевидения. Я жмурился от вспышек фотокамер, в то время как офицер вежливо отклонил обращенные ко мне вопросы.
— Господа, — улыбаясь, сказал он, — у вас будет время для фотографирования и интервью на церемонии в Розовом саду. Имейте терпение. Снимете героя с президентом, — он взглянул на ручные часы, — ровно через двенадцать минут. Лучше займите места в Розовом саду. У нас очень напряженный график.
Они поспешно удалились, а меня быстро провели через коридоры Белого дома и вывели в Розовый сад, где стояли несколько молодых людей в форме, болтая с членами своих семей. Они тоже пришли получать орден Почета и приветствовали меня робкими улыбками. Я подумал, не выбрали ли их тоже по ошибке. Я заметил молодую женщину, стоявшую в стороне и тихо плакавшую. Вдова героя, решил я. Может быть, вдова рядового Хэммера или капрала Долла, вызванная для получения награды своего героического мужа, которому не пришлось вернуться из Вьетнама с богатой коллекцией трофеев — ушей и пальцев рук и ног, чтобы украсить ими стены своей комнаты с телевизором.
«Это голова партизана, которого я убил в дельте Меконга».
Интересно, привозил ли кто-нибудь с собой голову?
Мы все стояли в этом прекрасном Розовом саду; лучи солнца пробивались через листву, бросая тени и лаская летние розы, в то время как устанавливали телевизионные камеры, чтобы запечатлеть прибытие президента Соединенных Штатов. Солдаты и члены их семей весело болтали, а вдова утирала слезы и утешала своих смущенных малышей. Я стоял в одиночестве, наконец покинутый хлопотливым офицером, и наблюдал за этой сценой. Появилась накрахмаленная и наутюженная фигура президента. Он приветливо улыбался, сначала представителям прессы, потом нам, героям, и членам наших семей. Когда он заметил расстроенную вдову, улыбка исчезла с его лица. Телевизионные камеры были направлены на нее. Президент с серьезным видом поклонился ей, стараясь выразить сочувствие через разделявшую их широкую лужайку.
Я подавил дикое желание рассмеяться и в этот момент понял, зачем я здесь. Я намеревался сказать ему правду, всю правду перед этими телевизионными камерами.
С появлением президента началась церемония. Стоя позади грозди микрофонов, он произнес краткую речь о героизме «наших доблестных молодых американцев — защитников свободы» вообще, а затем особо отметил «собравшихся здесь сегодня утром молодых людей, которые решились рисковать своей жизнью в бою против превосходящих сил противника».
Сделав паузу, он поднял глаза от подготовленного текста и обвел взглядом ряд героев — четверых солдат, вдову и меня.
— Я говорю «решились рисковать своей жизнью», — продолжал он, печально глядя на нас, — потому что эти люди откликнулись на внутренний голос долга, которого не могли требовать от них ни правительство, ни народ. Благодарю бога за то, что они пережили свои испытания.
Его заявление прервал тяжелый вздох вдовы, которая быстро прижала платок ко рту. Камеры мгновенно повернулись от президента к ней. Лицо президента, вспыхнуло, он попытался исправить свою ошибку, по только усугубил ее:
— Сегодня одна награда вручается посмертно. Храброго героя, погибшего на службе своей стране, представляет его мужественная вдова.
Эти слова вызвали у вдовы мучительный крик. Президент резко обернулся в сторону операторов и бросил на них грозный взгляд. Камеры все еще были направлены на рыдающую вдову. Я заметил, что президента покоробило от этой неудачи.
Взяв себя в руки, он вновь обратился к тексту и поспешно закончил выступление:
— Сегодня благодарная страна награждает своих защитников высшей военной наградой — орденом Почета.
Президент быстро отвернулся от микрофонов и подошел к первому награждаемому. К нему подскочили два адъютанта с орденами и грамотами, подготовленными для вручения. Камеры одновременно повернулись, чтобы захватить эту процедуру. После зачтения каждой грамоты президент брал из открытого футляра орден с лептой, вешал его на шею героя, пожимал ему руку, тихо поздравлял и переходил к следующему. Когда процессия подошла к вдове, она стоически выслушала, чтение грамоты и сохранила самообладание, когда президент вручил ей орден в футляре.
Я слышал, как он сказал тихим голосом:
— Я глубоко сожалею, что расстроил вас. Это было неосмотрительно с моей стороны. Простите меня.
— Благодарю вас, сэр, — прошептала вдова.
— Прошу принять благодарность страны. Мы гордимся высочайшей жертвой, которую принес ваш муж, и разделяем вашу тяжелую утрату.
— Благодарю вас, сэр.
— Я заметил, что с вами дети. Не зайдете ли вы с ними в мой кабинет после церемонии? Я очень хочу познакомиться с ними и поговорить с вами.
— О, конечно, сэр. Благодарю вас, господин президент.
Теперь он стоял прямо передо мной, улыбающийся, спокойный, в то время как один адъютант читал смехотворную грамоту о моей доблести, а другой стоял рядом с орденом в руках.
Я был последним из сегодняшних героев. Это отвечало моей цели и давало мне возможность поговорить с президентом в конце церемонии. Я терпеливо ждал, пока он повесит орден мне на шею, одарит меня заученной улыбкой, скажет: «Поздравляю, рядовой Гласс» — и протянет мне руку. Я не пожал ее.
Я заговорил, тихо, так, чтобы меня могли слышать только он и адъютант:
— Я не принадлежу к вашим героям, господин президент. Я считаю вашу войну грязной.
