— Получается, ты в Сестрорецке раздавал участки — ну чисто как Шеварднадзе советские земли. И так бы отдал, и этак…
— Депутаты меня так ненавидели, мешали работать… И я все время мучился — может, я в чем неправ, может, судьба у меня такая неправильная. Были два таких депутата, сейчас не буду называть их фамилий, потому что родственники их живы и дети, — они прямо изгалялись надо мной, житья не давали. И когда я ушел, один погиб в автокатастрофе, а другой от рака умер.
— А как издевались?
— Без конца проверки какие-то устраивали. Все искали коррупцию во мне. Ничего не нашли, естественно… Более того — фальсифицировали документы! Однажды какую-то бумагу моим именем подписали. И потом меня же начали полоскать за то, что я ее подписал.
— Может, они так за правду боролись?
— Может… Ну, вот представь. Человек идет на выборы и обещает нещадно бороться с коррупцией. Проходит в депутаты, а коррупции нет никакой. Надо ему с чем-то бороться?
— Это намек на теперешнюю ситуацию или на что?
— Да ситуация всегда одинаковая. Если фактов нет, их придумывают.
— А могли они сказать — дорогие избиратели, коррупции нету. Извините.
— Можешь ты себе такое представить?
— Ну, в общем, слабый был бы ход.
— Вот. На хер мы тебя тогда избрали? Мы-то твердо знаем, что есть коррупция! А ты не борешься! Там же как? Вот есть наш избиратель российский. У него такая система взглядов. Первое. Страна наша очень богатая. Самая богатая в мире! Это для него аксиома, которая не требует доказательств. Это ему вдолблено в голову с детсадовской скамейки. Дальше. А человек живет бедно. Это опять же не требует анализа — бедно, не бедно, каковы причины бедности… Страна богатая, а весь народ живет бедно. Народные избранники и весь истеблишмент постоянно рассказывают, как они заботятся о бедном народе. Значит, напрашивается вывод: в промежутке между народом и богатством чего-то спиздили. И вот кандидат говорит: избери меня и ты будешь богатым. А после выборов вдруг оказывается, что нет никакой коррупции. Странный избранник! А правда-то в том, что все вранье: и что страна богатая, и что народ живет бедно — все вранье! Понимаешь? Страна на самом деле не очень богатая. Ну, в недрах у нее, может, и до хера всего, но выкопать-то мы это не очень можем. И народы есть победнее… Ну, и поэтому наши народные избранники, — не то слово, кстати, — до сих пор заложники этого стереотипа.
— А что ты еще в Сестрорецке делал, кроме бесплатного голосования за дачи?
— Ну, что-то успевал делать. Тогда мы особо много и не могли. Но бездефицитный бюджет — сделали. Как сейчас помню, доходная часть была восемнадцать миллионов рублей.
— А как ты бюджет сочинял — сам сидел писал? Ты ж экономист.
— У меня еще финансистка сидела писала.
— А я думал, ты никому не доверял и сам все… А ты долго чувствовал, что ты на острие, что сейчас всем покажешь? Что счастье настало?
— Не, не. С самого начала было все понятно.
— То есть ты пришел, осмотрелся — и понял, что революцию совершить не удастся.
— Там же еще аппарат исполкома, в основном женский. Я такое тогда в первый раз увидел — все дамы норовят дать… Ну, бабы! А я начальник!
— Ну это простейший биологический закон: вожаку стаи самки должны дать. Для улучшения породы. Иначе получается просто бунт на корабле и разруха.
— Да… Я отлынивал… Но это было очень тяжело. Все время перед глазами такие ничего себе, перестарочки — тридцатипятилетние. Очень даже серьезные, жопастенькие. Мне-то было двадцать девять. Уж как только они не одевались, как не наклонялись. Все короче и короче юбочки, все чернее и чернее колготочки… Все ярче и ярче помада… Ну, в явную в штаны никто не лез, но давали понять, что если я пристроюсь, то они возражать не будут. В общем, было ужасно.
— Ну а что ты узнал тогда нового — о жизни, о стране?
— Очень много.
— То есть ты был кухонный такой либерал, мог покритиковать власть, типа вот ты бы на ее месте сразу навел порядок и построил бы царство справедливости…А столкнулся с реальностью, получил сам власть — и увидел, что не такие они были дурные, советские начальники…
— Да. А когда я встретился с аппаратом… это ж называется «аппарат», то я понял, что такое жесткая бюрократия. Которой тыща лет. Но это другая история, отдельная…
— То есть сейчас ты работаешь на том капитале, моральном.
— Не, ну после у меня еще кое-какой капитал появился. Скажем так, я тогда его начал накапливать. Я имею в виду моральный капитал. Я учился овладевать этим механизмом. И я считаю, что мы достаточно эффективно им овладели. Потому что в конечном итоге, когда мы начали на федеральном уровне работать, то там тоже был аппарат. И мы с ним нормально работали… Ну, а как тебе объединение Германии? Ты же германист, расскажи про свои ощущения!
— Я чуть было не поехал в командировку осенью 90-го, на объединение — но наши раздолбай с визами не успели. А то б я осветил… Я, с одной стороны, был германист, а с другой — диссидентствующий элемент. И мне казалось, что хорошо бы придавить большевиков в Восточной Германии. По-простому так, наивно рассуждал… А сколько ж там было людей, которые любили гэдээровскую жизнь! Сколько я с ним дискутировал! Говорил, что это все чушь — ГДР, так, фуфло, а настоящая страна — ФРГ. Они обижались. И в то же время удивлялись. Как же так, вот в СССР социализм полностью построен, но жизнь в нем беднее, чем в ГДР, где социализм только в общих чертах. Им было это странно. Я им объяснял: долбоебы, вот смотрите, у нас социализм развитой и ни хера нету. У вас же, поскольку социализм еще недоразвитый, жить еще как-то можно. И выпить можно, и закусить, и ботинки прикупить… А вот где большевиков к власти близко не пускают, так там вообще все в порядке. И вы оттуда, пидорасы, получаете посылки — с шоколадом, с джинсами, с памперсами, с туалетной бумагой… Все, что человеку нужно для жизни, — кроме хлеба, молока и спичек. Они почти все посылочки такие получали, поскольку большинство немцев жило на западе, откуда хотелось послать оставшемуся в советской неволе меньшинству — родственникам в ГДР — пару джинсов, которые на сейле стоили 10 марок… И тогда, выслушав мое объяснение, патриоты ГДР делали большие глаза: о, сука, как же мы сами не додумались!
— А как у них теперь отношения?
— Да не очень. Восточные обижаются, что западники плохо помогают. Хотя бабок влито немерено. В общем, это и теперь два разных народа.
— Как негры приблизительно и белые.
— Да, похоже. Они никак не могут слиться. И фашистов в восточной Германии больше, чем в западной. Они переселенцев бьют, евреев. Ты вот слышал, что для восточных немцев, для Ossi, чтоб как-то их развеселить, строят парк «ГДР»?
— Нет.
— Здоровенный такой парк с аттракционами. И там будут товары из ГДР, полиция в гэдээровской форме, «трабанты» будут ездить, пластмассовые такие автомобильчики, и бабки будут на входе менять на восточные. Пиво, как у тех было… Странно, что у нас нет парка «СССР», успех бы был бешеный. Давай, может, построим?
— У меня есть товарищ, капитан разведки бундесвера. Он тут работал в банке… Он полностью западный немец, из графьев каких-то. Купил себе в Саксонии поместье и там проживает. С удовольствием.
— А мой один товарищ, русский, с восточно-немецкой женой сбежал на запад, бросив квартиру в ГДР. И квартира пропала… А потом получилось, что окраины Восточного Берлина, когда стену убрали, — вдруг оказались в центре города! А Алек-сандерплац, где телебашня, это вцентре Восточного Берлина, там прежде был еврейский район.
И вот что я еще вспомнил… В 90-м я писал заметку про Катю Лычеву, которую Горбачев выставил против Саманты Смит. Она еще мирила кого-то на Ближнем Востоке, и это было забавно. Я нашел Катю… Она уже была взрослая девушка, с объемной фигурой…
— Говорят, племянница Горбачева.
— Да кто ее знает. Прихожу к ней домой… Они там сидят такие научные, политкорректные, тонкие — а тут я… Разговор не клеится. Папа молчит в углу. И тут я им говорю: «О, вот у меня совершенно случайно с собой бутылка самогонки! Может, мы ее это, того?» И что им оставалось — сервировали стол под самогон. Все оживились, беседа потекла, они меня звали заходить по-простому. Это я тогда еще пытался по старой привычке продолжать гнать…
Другое очень интересное событие года. Я, заработав бабок, поехал в Египет. Это сейчас туда ездят секретарши в отпуск! А в то время никто не ездил еще, Египет казался страшно экзотической страной. Ну, потом это ощущение пропало…
— А тогда еще было?
— Было! Встаешь утром, выходишь на улицу — смотрите, пирамиды! И вот картинки на папирусе — их на какой-нибудь арабской Малой Арнаутской клепали. А что ж они такое едят? Какие-то простые котлетки, но вкус — типа неповторимый. Египетское вино — вот это да! Ну-ка налейте мне его! И еще туда я взял с собой пару армейских фляжек по 0, 9 с самогонкой. И перед обедом непременно…
