— С кем нам следует связаться в первую очередь? — спросила Делла.
Карджил рассеяно качал головой. Он продолжал украдкой облизывать губы.
— Я не знаю, — повторял он снова и снова. — Я не знаю. Это какое-то богохульство. Бессмертный никогда не создал бы такой мир!
Пока Саймон связывался с отдельными учеными, Делла и Стэд попытались успокоить Карджила. Солдат патологически отреагировал на информацию о своем месте в этом мире. Но сама его реакция сказала остальным, что он поверил. И то, что он поверил, опасно нарушило баланс его мышления. Гордый, высокомерный, уверенный в себе человек не мог воспринять такую истину иначе, как глубочайшее унижение. И таких будет еще много.
Полные страха и вопросов, осознавая собирающуюся у шлагбаумов революционную угрозу, ученые откликнулись на призыв Саймона. Прибыл Астромен Нав. Ему оказывали подобающее уважение, он довольно тепло улыбнулся Стэду и пожал ему руку.
— Так значит план Капитана сработал? — сказал он вместо приветствия. Команда предполагала, что шок от встречи с внешним миром вернет твою память. Он вопрошающе обернулся к Делле. — Ну, моя милая, кто же он? Ты хорошо поработала, чтобы вернуть ему память, но, хотел бы я знать, захочет ли он теперь по-прежнему стать Астроменом.
— Моя память не вернулась, — сказал Стэд резко. — И по плану Капитана, или нет, меня оставили гнить там. А теперь послушай Саймона.
Шок от непочтительных слов привел слышавших их ученых в ярость. Но Саймон успокоил их и начал говорить. И как это неизбежно бывает, когда истины передают с чужих слов, он был встречен полнейшим упорным отказом верить тому, что он говорит.
Наконец Стэд, рассерженный и настойчивый, вмешался и рассказал им все заново. Несколько мужчин и женщин помоложе колебались, некоторые теперь верили ему. Встреча затянулась, споры, разговоры и обсуждения планов затянулось до ночи. Но превалировал путеводный свет науки. Больше всего эти люди хотели знать. Они могли принять все что угодно, если они могли узнать правду.
В продуктах пока не было серьезного недостатка, и Контролеры со своими большими запасами по-прежнему ели и пили как обычно. Во время одного из перерывов на обед, когда мужчины и женщины ели, стоя у длинных буфетов, наскоро организованных Деллой, по-прежнему яростно споря, по лаборатории прокатился низкий, рокочущий грохот. Кто-то уронил тарелку. Воздух внезапно наполнился пылью, раздражающей ноздри и горло.
Дальние отголоски этого грохота слышались еще примерно с полминуты. Затем в беззвучной тишине все услышали мягкое, тихое скольжение камня. Затем эти звуки тоже затихли.
— Еще одно землетрясение, — сказал один известный ученый. — Сейчас в этой ситуации нам только этого не хватает.
Утомленное лицо Стэда прорезала задумчивая морщинка. Он повернулся к Саймону.
— Землетрясение, Саймон? Ты говорил мне о них, я знаю. Но… но этот шум явно шел сверху?
Саймон немного нервно рассмеялся, стараясь сохранить свое самообладание.
— Я тоже так думал, Стэд. Но это обычно складывается такое впечатление. Звуковые волны могут покрывать огромные расстояния, как ты знаешь.
Затем снова раздался шум и гам споров, объяснений, просьб, строящихся планов. У всех дверей Саймон поставил стражей из молодых ученых, которые верили Стэду. Все знали, что им необходимо прийти к решению — достаточно единодушному решению, прежде чем они смогут разойтись. Большинство из них приветствовало это. Карджил сидел в углу, ошеломленный, веря, но не в состоянии в молодой гордости своей военной силой принять это знание и смириться с ним.
Делла печально сказала про него:
— Я всегда думала, что Солдаты более гибки, но теперь я вижу, что их мозги запрограммированы на бездумную дисциплину.
Стэд вспомнил, как солдаты Аркона воевали против солдат Трикоса. Хоть это было гнетущее и печальное зрелище, оно могло любого наполнить гордостью за храбрость солдат в действии. Но он не ответил Делле на это, он взял ее за руку и повел ее из основной лаборатории по коридору, ведущему в его прежнюю комнату.
И пока они шли земля вокруг них слегка вибрировала.
— Я не мог сказать тебе это, когда все там вокруг бушевали. Но ты должна помочь мне, Делла. Человеческая раса подошла к критической точке своей истории. И как бы безумно, параноидально, напыщенно это не звучало, я знаю, что я должен выполнить свою миссию.
Она не стала смеяться над ним, поняв, что он имеет в виду.
— Продолжай.
Он смотрел в землю, глаза его были затуманены, лицо его было теперь не напряжено, расслаблено от эмоций, которые пытались найти выход.
— Я абсолютно убежден, что я смогу сыграть решающую роль. Вероятно, я почему-то уверен, самую важную роль. Все, что произошло, способствовало тому, чтобы подтолкнуть меня к тому предназначению, которого я сначала не хотел. Но теперь я знаю, что это мой долг.
— Что убедило тебя, Стэд?
Он немного прошелся, пока отдаленный грохот замолкал вдали.
— Меня постоянно сверлит мимолетная, туманная мысль, что я был послан сюда для этой цели. Я понимаю, что я в этом мире, но не принадлежу ему. И я знаю, Делла, что эти чувства исходят из моей потерянной памяти, стучатся в закрытые двери моего сознания, пытаются пробиться, пытаясь заставить меня вспомнить!
Делла кивнула. Ее алые губы сжались, как будто она пришла к какому-то решению. Они зашли вместе в комнату, Стэда, все еще не занятую. Это место пробудило счастливые воспоминания, но он обернул к Делле свое взволнованное лицо, когда она села на низкий диван. Она поджала под себя свои длинные ноги, закрыла на секунду глаза и начала говорить.
— Мы имеем дело с тремя различными, однако связанными между собой явлениями. — Она перечислила их. — Во-первых, революция Форейджеров. Во-вторых, крестовый поход против Демонов. В-третьих, твоя потерянная память.
— И, — сказал Стэд страстно, — моя потерянная память…
— Да, — перебила она, говоря с решительной серьезностью. — Да, Стэд. Твоя потерянная память — самое важное из этих трех.
— Все это звучит безумным бредом, — сказал Стэд тихо, сам едва веря в действительность подобного утверждения. Она покачала головой. Она похлопала по дивану.
— Сядь сюда.
Когда он сел, возбуждающий запах ее духов окутал его. На ней был обычный белый лабораторный халат. Спереди он был застегнут на все пуговицы. Ее короткие рыжие кудри поблескивали при электрическом свете. Ее глаза казались серыми и искренними, и при этом свете — бездонными. Они смотрели на него из-под нахмуренных бровей одновременно далеким и теплым оценивающим взглядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
