Таков мой день, дорогой друг. Не правда ли, он прост и немного печален? Да, печален, ибо мне не хватает Вас и нашей очаровательной kameradschaft.[50] А еще мне нужен Ваш совет: дело в том, что один человек из Базеля — кажется, он имеет отношение к химикатам — мечтает приобрести Зеебург. Я не хочу расставаться с этим чудесным домом, которым, я знаю, Вы тоже восхищаетесь, но сейчас мои обстоятельства весьма непросты. Поэтому напишите мне поскорее и сообщите, когда Вы будете дома. Без Вас мне нечего делать в Шванзее, поэтому я останусь в Бадене, пока не получу от Вас известия.
Простите, что высказала свое беспокойство.
Искренне ваша,
Фрида фон Альтисхофер.
Он медленно отложил листок. Приятное послание, сказал он себе, несмотря на довольно напыщенный стиль, такое письмо могла написать лишь утонченная дама благородного происхождения, целиком ему преданная. При обычных обстоятельствах он был бы тронут, но сейчас, возможно из-за настроения, оно не нашло в нем отклика. Естественно, он был рад получить от нее весточку, польщен, что она соскучилась по нему, но в то же время он не испытывал своего обычного интереса к ее делам. Да и не преувеличивала ли она слегка, сетуя на свое одиночество? Эта женщина с удовольствием вращалась в обществе, часто приглашала друзей. Описание скудного рациона тоже внесло не совсем уместную нотку. Он прекрасно знал, что ей не чужды гастрономические удовольствия, а после своего последнего визита в Баден она привезла превосходный рецепт супа из каштанов. В любом случае сегодня он был не в настроении, чтобы отвечать ей. Он, разумеется, даст ей совет относительно Зеебурга, но позже; в настоящее время его голова занята другими вещами.
Он пролежал в постели почти до полудня, но потом встал и неспешно оделся. Дождь не унимался. После обеда Мори праздно пошатался по гостинице, пытался занять себя старыми журналами, посвященными главным образом шотландскому спорту и сельскому хозяйству. Его так и тянуло вывести машину и рвануть в Маркинч, но, подумав хорошенько, он решил, что не застанет Кэти. Она ведь говорила, что должна съездить в Долхейвен. Зато он хотя бы проедет мимо ее окна… Эта абсурдная мысль его отрезвила, он даже невольно раскраснелся. Он увидит ее завтра, так что нужно подождать. Уныло глядя в мутные от дождя окна гостиной, он надеялся, что погода изменится к лучшему.
Но когда настал следующий день, дождь по-прежнему лил, небо все так же было затянуто тяжелыми облаками. Тем не менее он пребывал в радостном ожидании, когда вывел машину из гаража и поехал по дороге, обсаженной с двух сторон промокшей зеленой изгородью, в Маркинч.
К тому времени, как он прибыл, Кэти успела закончить утренний прием. И теперь, щелкнув замком на двери медпункта, села к нему в машину, держа в руке черную сумку.
— Доброе утро, — поздоровался он, чувствуя радость оттого, что снова видит ее. — Хотя какое там доброе! Хорошо, что я на машине. Вам не придется колесить на велосипеде под таким дождем.
— Я ничего не имею против велосипеда, — возразила она, — как и против дождя.
Тон ее замечания слегка его удивил, но он не стал заострять на этом внимание, а только сказал:
— Как бы там ни было, я полностью в вашем распоряжении. Куда едем?
— В сторону Финдена. Не могу обещать красивого пейзажа. Здесь в основном тощие глинистые почвы. А Финден — всего-навсего бедная деревушка, выстроенная вокруг кирпичного завода, который только недавно запустили вновь после долгого простоя.
— Да сегодня и день не совсем подходящий для любования пейзажами, — благожелательно отозвался он и, уточнив направление, выехал на дорогу.
Во время пути она сохраняла неестественное молчание, и он даже начал подозревать некую сдержанность с ее стороны. Не то чтобы холодность. Но во всяком случае, она определенно утратила приподнятость и отзывчивость того дня, что они вместе провели в Эдинбурге, когда ему показалось, что между ними затеплилось сочувственное понимание.
Бросив несколько взглядов в ее сторону, он сказал:
— У вас усталый вид. — И действительно, сегодня она не излучала обычного благополучия. — Вы слишком много работаете.
— А мне нравится столько работать. — Она продолжала говорить тем же странным, напряженным тоном. — К тому же у меня сейчас довольно много тяжелых случаев.
— Это доказывает, что вы себя не щадите. Смотрите, какая вы бледненькая. — Он помолчал. — Думаю, пришла пора взять остаток отпуска.
— В такую-то погоду?
— Тем больше оснований уехать отсюда.
Она не ответила. Но почему она на него не смотрела? Он подождал несколько минут и осторожно спросил:
— Что случилось, Кэти? Я чем-нибудь вас обидел?
Она покраснела — густо, ярко, как краснеют только в молодости.
— Нет-нет, — поспешила заверить она. — Прошу вас так не думать. Это совсем не так. Просто сегодня… я, наверное, не в духе.
Так оно и было, хотя она о многом умолчала. Разве она могла рассказать ему о своем настроении после того дня в Эдинбурге или одолевших ее сомнениях? Проснувшись вчера утром с приятными и теплыми воспоминаниями, она испытала ощущение счастья, которое сразу, почти мгновенно, сменилось острым уколом потревоженной совести. Веселое и расточительное приключение, случившееся накануне, совершенно не похожее на то, что ей довелось испытать в жизни, теперь приобрело совсем другой оттенок — ей показалось, что она совершила чуть ли не грех, потворствуя своим желаниям. С каким глупым тщеславием она прихорашивалась в обновках. Конечно, это красивые вещи, но они не для такой, как она. Не заботьтесь, во что вам одеться, — неужели она забыла это библейское высказывание? Она сознавала, что виновата… виновата, что предала себя и все, во что ее учили верить. Она болезненно покраснела от одного воспоминания об элегантной продавщице, которая видела ее в примерочной в дешевой шелковой комбинации, заштопанных темно-синих шерстяных трико и при этом еще подбадривала. Что бы на это сказала ее дорогая мама!
Но конечно, в том вина не мистера Мори, или, вернее, Дэвида, поспешила она себя исправить, верная своему обещанию. Нет человека добрее и щедрее его, он ведь действовал из лучших побуждений, совершенно бескорыстно. Он был так мил, так живо интересовался ее делами, проявлял при этом такой такт и щепетильность, что было бы верхом нелюбезности отказаться от его даров. Однако внутренний голос говорил, что зря она так поступила. Да, вина лежала целиком на ней, и теперь ей оставалось только одно — позаботиться, чтобы это не повторилось.
Кэти быстро вскочила с постели, умылась холодной водой и надела форму. Она все время пыталась сосредоточиться на том, что ее ожидало в тот день: работа в больнице Долхейвена, непростой разговор с медицинским инспектором, которому пора сообщить, что она намерена оставить свой пост в благотворительной службе. Но перспектива казалась такой серой и безрадостной, что она едва могла думать об этом. Хуже всего то, что ей до боли захотелось повторить предыдущий потрясающий день, не обязательно еще раз совершить поездку в город, а просто провести время в том же духе, под той же добросердечной опекой.
Подумала и тут же прогнала эту мысль с твердостью человека, привыкшего к самодисциплине, но все равно, даже сейчас, она себя не простила. Однако по мере приближения к первому дому, куда ей предстояло нанести визит, она приказала себе отбросить скованность и, повернувшись к Мори, поинтересовалась, не хочет ли он зайти к больному вместе с ней.
— Я потому и здесь! — воскликнул он. — Хочу увидеть все.
Домик арендовал работник фермы, угодивший ногой в молотилку во время сбора последнего урожая. Он лежал на обычной кровати, стоявшей в глубине маленькой темной кухни, здесь же были его жена, побитая жизнью женщина в порванном халате, и три полуодетых, немытых малыша, один из которых ползал по полу с голой попкой, мусоля кусок хлеба с джемом. На кухне давно не прибирали: в раковине скопились немытые кастрюли, на столе, застланном старой грязной газетой, лежала гора жирных тарелок. И вот в этот беспорядок, ужаснувший Мори, Кэти вошла как ни в чем не бывало, с каждым поздоровалась по имени, затем повернулась к больному.
— Ну, Джон, как ты сегодня, голубчик?
— Неплохо, сестра. — Он просветлел при появлении Кэти. — Просто мы с женой теперь редко выходим из дома.
— Цыть, голубчик, не сдавайся. Пройдет неделя, другая, и ты снова будешь на ногах. А теперь давай-ка посмотрим, что там у нас. — Открывая сумку, она как бы между прочим заметила: — Этот господин — друг, зашел поздороваться.
Рана оказалась серьезной и глубокой. Взглянув на нее через плечо Кэти, Мори понял, что еще немного — и была бы повреждена артерия. У больного были пересечены сухожилия, а так как заживления первичным натяжением не произошло, несколько швов успели загноиться. Он не переставал наблюдать за Кэти, пока она замеряла пульс и температуру, промывала рану, перебинтовывала ногу, а сама все время подбадривала больного. Наконец она выпрямилась и сказала:
