Несколько раз Андрею чудилось, что за ним кто-то идет. Он прислушивался, но снова было тихо на пустынной улице, только далеко кричали лягушки, да на станции гремели буфера вагонов.
Когда проходил около ворот, створки их скрипнули, раздался шорох и прямо перед Андреем брызнул, расколовшись о стену, черный кирпич. Он отшатнулся в сторону, схватился руками за усыпанное осколками лицо. Раскрыв глаза, кинулся в деревянные ворота. Пересек двор. Подтянулся на руках и перевалил тело через забор. Впереди слышались торопливые шаги и частое дыхание. Они то удалялись, то Андрей почти хватал руками чью-то ускользавшую фигуру.
— Сто-о-ой! — закричал он.
Где-то злобно залаяла собака. Обливаясь потом и задыхаясь, Андрей прыгал в какие-то ямы, карабкался по склону. Ему в руки попался камень. Он швырнул его наугад в темноту. Там болезненно вскрикнули.
— Сто-о-ой!
Он забыл, что имел оружие. Ему казалось: тот человек рядом. Кругом стены. В крошечном мраке живое шевелящееся тело. Его не видно, но оно здесь.
— Пришью, сволочь, — сказал Андрей и, раскинув руки, пошел напрямую.
— Обожди… Стой, — послышалось из темноты.
— Выходи!
— Я все скажу… Не трогай меня.
— Ты кто?
— А не пришьешь? Твоя взяла… У меня нож. Слышишь? Лучше не трогай.
— Я тебя с ножом возьму… Вылезай!
— Уйди с дороги, не глотничай!
— Убежишь!
— Твоя взяла.
— Бросай перо!
Финка звякнула о камни. Андрей подобрал ее и, схватив человека за плечо, вытолкал его из сарая. Перед ним стоял оборванец.
— Ну, жиган, толкуй.
— Отпустишь?
— Там решим… Говори!
Оборванец опустился на землю, задрал штанину, осматривая расшибленное колено.
— Кто тебя подговорил? — не выдержал Андрей.
— Я его не знаю…
— Какой он из себя?
— Обыкновенный… Он мне тебя показал на улице.
— Хотел меня пришить?
— Сам понимаешь…
— Много за это получил?
— Э-э, — пренебрежительно хмыкнул оборванец, — задаток. Видать, жмот попался.
— Я тебе дам больше, — предложил Андрей. — За что?
— Покажешь того человека.
— Лягавого из меня делаешь?
— От одного раза не умрешь. А деньги дам не малые. И задаток получишь.
Оборванец долго молчал, потом с отчаянием махнул рукой:
— А-а, все равно жизнь в копеечку. Гони гроши. В субботу ожидай меня у вокзала. Там мы с ним встречаемся. Утром, как часы десять пробьют. Не забудь остальные гроши, а то шиш я тебе его покажу!
Андрей кинул ему в ноги пачку денег, насмешливо проговорил:
— Смотри же, не прогадай. Утром у вокзала.
И пошел от него, грея в ладони полированную рукоять финки.
Домой он пришел поздно. В маленькой комнатушке, которую ему выделила Наташа, торопливо переоделся, сменив засыпанную кирпичной пылью и разорванную рубашку. Наташа не входила, он слышал ее беспокойные шаги в коридоре и у дверей кухни.
— Есть теплая вода, — закричала она, тихонько постучав. — Будешь умываться?
— Обязательно! — бодрым голосом ответил Андрей. Он закатал рукава рубашки и с полотенцем через шею вышел в коридор. В темноте обнялись, и она зашептала на ухо:
— Господи, где ты бродишь? Каждый день… С утра до вечера… Ужин на столе…
Когда Андрей входил в столовую, он быстро спросил Наташу, увидев у стола только два стула:
— Что, отец опять бастует?
— У меня из-за него голова кружится, — пожаловалась Наташа. — Мне его жалко… Пойми, у него такой характер…
Андрей вышел в коридор и тихонько постучал в дверь.
— Да! — раздался голос.
— Никодим Сергеевич, Наташа уже подала на стол.
— Так что?
— Идите ужинать. Мы ждем вас.
— Я, надеюсь, пока еще хозяин этого дома? — ядовито спросил старик.
— Безусловно.
— Благодарю, — с ехидством воскликнул старик. — В таком случае, я позволю себе принимать пищу, когда захочу. Не приспосабливаясь к желаниям квартиранта. Всю жизнь я следовал порядку и закону. Я благонамеренный обыватель! Да-с! Закону и порядку! Мой дом — моя крепость. Да-c! Кстати, вы обязаны вносить квартирную плату за комнату.
— Простите, — сказал Андрей. — Я как-то сразу не догадался.
— Куда уж вам! — почти радостно закричал старик. — Это так трудно!
Андрей крутнул головой и пошел в столовую. Сел за стол и посмотрел на Наташу растерянными глазами.
— Ну что?
— Отказывается…
— Я принесу ему в комнату.
— Да, конечно, — пробормотал Андрей. — Иначе он еще умрет с голода. Какой уже день тянется его бойкот?
— Не беспокойся, — весело фыркнула Наташа. — Когда ты уходишь, он не вылезает из кухни. Я не успеваю ему подавать.
— Сколько же я должен платить за комнату? — задумался Андрей.
— А-а, — догадалась Наташа. — Это что-то новенькое. Квартплата?
— Может быть, мне в самом деле надо уйти от вас? — спросил Андрей. — Жили вы мирно и спокойно…
Она села напротив, подперла щеку кулаком и серьезно взглянула ему в глаза.
— Плохо жили… Тебя не было. Когда тебя нет — заканчивается жизнь.
— А когда я есть, ты меня не кормишь, — пожаловался он. Наташа краем ложки постучала о тарелку.
— Когда я ем, я глух и нем.
Подвинула жареную картошку, пристроилась у стола, положив подбородок на кулаки.
— А ты чего не ешь?
— Не хочется… Ты куда всегда уходишь, Андрюшка?
— Я? Да просто так…
— Ты совсем не умеешь притворяться.
— Да что ты? — ужаснулся он. — А мне всегда казалось, что я прекрасный актер.
— Ты весь как на раскрытой ладони, — вздохнула Наташа. — Я боюсь за тебя.
На столе пугливо трепетали огни трех свечей, по углам тускло отсвечивала старинная мебель, под потолком мерцали стекляшки люстры, а высокое венецианское окно столовой было до половины завешено марселевым одеялом.
— Это я тебя прячу, — улыбнулась Наташа, заметив его взгляд.
— Когда все это закончится? — сказал Андрей. — Ведь закончится когда-то… Вот тогда я тебя увезу в дремучий лес. Построим там избу на курьих ножках. Будет у нас ученый кот и граммофон с миллионом пластинок.
— Нет, наоборот, — покачала она головой. — Поедем в самый большой город и выберем самый шумный дом. Чтоб ходили день и ночь под окнами, хлопали дверями, смеялись…
— А чего? Это мысль, — согласился Андрей. — Предлагаю Москву.
Поручик Фиолетов поднимался по лестнице, чуть касаясь носками шпор мраморных ступеней. Он как бы медленно плыл между бронзовыми светильниками и картинами, висевшими на стенах. Свежевыглаженный мундир ловко облегал его высокую фигуру, косой пробор был безукоризнен, словно ото лба к затылку провели через полированную смоль волос белую полосу по линейке. Клинок висел прямо, не путаясь в ногах, надраенный его эфес зеркально блестел.
