Среди других гостей, приехавших с тем же автобусом в «Гранд Отель Эксцельсиор», была дама, одетая ко все черное. У нее было тонкое, бледное лицо, глаза смотрели серьезно и грустно. Со шляпы с широкими опущенными полями на спину спускалась траурная вуаль. Плащ из странной, тонкой, шелковистой ткани падал глубокими складками. Затянутой в перчатку рукой дама придерживала прислоненный к ее коленям зонтик с ручкой из слоновой кости. Она была уже немолода, но еще очень красива. Дама ни с кем не разговаривала и задумчиво смотрела вдаль. Когда автобус остановился перед входом в отель и один из мужчин помог ей сойти, она с благодарностью улыбнулась ему. И эта необыкновенно красивая улыбка на мгновение осветила ее лицо прозрачным сиянием.
Владелец отеля, господин Юаким Гордер, принимал гостей в просторном холле. Отель был построен отчасти в национальном, отчасти в швейцарском стиле. Холл тоже отличался смешением стилей, на резные колонны опирались галереи, повсюду были ниши и укромные уголки. Часть холла занимал огромный камин, в котором, потрескивая, горели можжевеловые корни, приятно согревая это большое холодное помещение. Господин Гордер стоял на ступеньке лестницы, ведущей в большую гостиную, и оттуда почти незаметным движением руки дирижировал действиями портье и слуг. Между резными колоннами, которые протянулись по всей длине холла, на мгновение мелькнула фру Александра Гордер, властная хозяйка отеля. Именно благодаря ее инициативе и энергии и был в свое время возведен этот похожий на дворец отель. Несколько секунд фру Александра наблюдала за происходившим, а потом скрылась за дверью. Хозяйка показывалась редко, только по особым случаям, но все служащие отеля, начиная с мальчиков-рассыльных и до важного шеф-повара, прекрасно понимали, что от ее бдительных глаз не укроется ничто. Господин Юаким почувствовал, что жена прошла у него за спиной, и его манера руководить людьми тут же стала более суровой. Юакиму Гордеру было лет тридцать пять, он держался, как истинный аристократ, однако его безупречные манеры отличались напряженностью, говорившей о том, что они не впитаны с молоком матери. Жизнь оставила на господине Гордере свой след. Он относился к современному типу работников отелей, встречающемуся во всех европейских странах, которые начинали с того, что бегали с телеграммами по лестницам больших отелей, а потом, благодаря труду и собачьей услужливости, добивались того, что им поручалось руководить всем штабом прислуги, после чего они с нескрываемым презрением смотрели на тех, кто только начинал бегать по лестницам.
Наконец всех гостей проводили в их комнаты. Зябкий англичанин получил комнату в одном из флигелей. Это был номер 234, на двери портье повесил табличку с его именем. На ней значилось: доктор Патрик Эррон, натуралист. Окна комнаты выходили на море. Дверь на балкон была открыта. Слуга, который принес багаж и заметил, как англичанин плотнее закутался в свой плед, спросил, не разжечь ли ему камин. Господин Эррон отказался. Может, закрыть балконную дверь? Нет, спасибо. Слуга ушел.
Господин Эррон вышел на балкон. Он был без шапки, Ветер играл его волосами, бросая на глаза шелковистые кудри. Англичанин долго смотрел на окрестности, словно хотел запомнить каждую мелочь. Прежде всего он обратил внимание на ту часть основного здания, которая была видна с его балкона. Большое здание с множеством окон пряталось в холодной тени. Плотные грязно-серые облака затянули уже все небо. Ветер рвал полосатые маркизы и трепал их бахрому. Казалось, будто холодный и безжалостный осенний шторм налетел на землю и пытается сломать верхушки деревьев. В неярком свете все выглядело пустынным и печальным. Волны с ледяным звоном бились о прибрежные камни.
Господин Эррон вернулся в комнату, положил плед на диван и открыл туалетный саквояж из свиной кожи янтарного цвета. Потом начал перед зеркалом причесывать полосы. Неожиданно он опустил руку и улыбнулся своему отражению. Казалось, будто два человека узнали друг друга — один стоял перед зеркалом, другой — в его зеленоватой глубине. В улыбке господина Эррона сквозило откровенное злорадство. Он кивнул, и человек в зеркале тоже кивнул. Потом господин Эррон прошептал таинственные слова:
— Итак, смерть явилась в отель.
В эту минуту в глубине отеля прозвучал гонг. Его мелодичный, печальный звук то поднимался, то опускался, то приближался, то снова замирал вдали, подобно сирене ревуна, предупреждавшей суда о таившейся в тумане опасности.
2
Любопытство господина Эррона
Хотя этот отель бесспорно считался первоклассным и был даже отмечен двумя звездочками в путеводителе Бедеккера, здесь был принять свободный и непринужденный тон, что должно было подчеркнуть изысканность этого заведения, тогда как в других подобных отелях в глаза била аляповатая роскошь. Здесь никогда не бывало случайных гостей. Люди, которых здесь не знали, не могли без предупреждения появиться в отеле. В его проспектах недвусмысленно указывалось, что из-за отдаленного местоположения отеля о приезде гостей следует сообщать заранее. Это давало хозяевам возможность ответить, что все номера заняты, если гость, сообщавший о своем намерении приехать, был здесь нежелателен. Благодаря этому в отеле не бывало шумных нуворишей, которые так досаждают отдыхающим современных курортов и летних пансионов. Однако никто не сказал бы, что по этой причине в «Эксцельсиоре» было скучно. Во время сезона там выступала небольшая, но превосходная итальянская капелла, один раз в неделю в концертном зале играл знаменитый музыкант и по вечерам в бальном зале часто зажигались праздничные огни. В «Эксцельсиоре» не требовали, чтобы гости переодевались к обеду, ни зимой, ни летом. И потому все чувствовали себя свободно — тем, кто жаждал одиночества, не досаждали, те же, кто нуждался в обществе, имели возможность завязать приятные знакомства.
Но, как уже говорилось, сезон по-настоящему еще не наступил. Лето только-только начиналось, и необычный для этого времени года холод отпугнул многих гостей. Здесь жили лишь те, кто уже не один год приезжал в отель, — иностранцы, которых мировая война безжалостно прогнала с насиженных мест и которые нашли в «Эксцельсиоре» подходящие для себя условия. Среди них было много русских, и даже весьма высокого происхождения, но те скрывались под вымышленными именами. Когда в семь вечера в большой столовой подавался обед, гостей поражала приятная, непринужденная, почти семейная обстановка. За одними столиками сидели целые семьи. За другими — по одному человеку. Великолепный обед подавался вышколенными слугами. Метрдотель, здесь это была женщина, ходила по залу и следила, чтобы все соответствовало традициям отеля и чтобы вина подавались, как положено. К обеду всегда полагалось вино. Обслуживали гостей официантки в черных платьях и белых кружевных наколках. Это тоже делало обстановку домашней и приятной, а не безлико-хищной. Людям, привыкшим к суете современных европейских отелей, «Эксцельсиор» мог показаться скучным, но именно таких гостей здесь и избегали, предпочитая тех, кто не любил неприятных сюрпризов.
Среди гостей, приехавших с вечерним автобусом, внимание всех привлек господин средних лет с красивой серебристо-седой бородкой и бледная дама в черном. Они приехали порознь и сидели каждый за своим столиком далеко друг от друга, дама — почти рядом с дверью, а господин — в противоположном конце зала. Как ни странно, но он сидел к залу спиной. Из-за прически гости приняли его за художника, может быть, даже знаменитого маэстро. Дама скорей всего служила гувернанткой у каких-нибудь благородных иностранцев или же это была молодая вдова, ищущая уединения и покоя. Фрёкен Шильдкнехт, метрдотель, которой все гости восхищались, подошла к господину Эррону, ибо по доброте душевной стремилась угодить всем новым гостям.
Не приятнее ли ему будет сидеть лицом к залу? Господин Эррон только покачал головой и улыбнулся. Вернее, не улыбнулся, а лишь попытался изобразить на своем лице улыбку — его белые зубы так неприветливо блеснули в седой бороде, что фрёкен Шильдкнехт потеряла дар речи. Потом господин Эррон махнул рукой в сторону леса, словно хотел сказать, что сидит так ради прекрасного вида, а вовсе не потому, что не хочет показывать свое лицо другим гостям. Лес действительно был необыкновенно красив. Ели были окружены буками, чья весенняя листва так и светилась на фоне темной еловой хвои. Казалось, солнце освещает только лиственные деревья, оставляя ели в тени.
Как раз после этого первого обеда и состоялся тот разговор господина Эррона с портье, которому портье вначале не придал никакого значения и который, по мере того, как разворачивались события, всплыл у него в памяти. Господин Эррон стоял на открытой площадке перед отелем и наслаждался сигарой, принесенной им из своего номера. То ли он вдыхал аромат дорогой гаванской сигары, ласково крутя ее в пальцах, то ли его очаровали ароматы угадывающегося близкого лета. Мимо прошел портье и что-то сказал о хорошей погоде — портье всегда говорят что-нибудь в этом роде, даже если погода не так уж и хороша. Это было вступлением к разговору.
