письменностью, верят в одних и тех же богов. И государственное устройство у них приблизительно одинаковое… Во главе каждого города-государства стоит избранный всем народом племенной вождь — басилевс, или, если хотите, царь-полководец. А порой их бывает даже два сразу. Ни одному из этих царей никогда и не снились такие богатства и такая власть, какими обладали правители огромных восточных деспотий. Объяснение: в маленьком государстве, даже нападая на своих соседей, никаких особенных богатств не награбишь и, я думаю, это еще важнее — все, что ты делаешь, у всех на виду! И скинуть такого царя, если он вздумает вдруг непомерно притеснять свой народ или окажется плохим полководцем, не так уж трудно. Достаточно, чтобы Совет Старейшин вынес соответствующее решение, а Общенародное Собрание, которое ежемесячно происходит на главной городской площади, этот приговор утвердило… Ну, тут, конечно, бывают и разногласия. И дело порою доходит до кулаков. Потому что Совет Старейшин состоит обычно из родовой знати — аристократов, а в Общенародном Собрании участвуют все свободные граждане: простые земледельцы, ремесленники, корабельщики, торговцы, воины, рыбаки… Все они называются одним словом — демос. Демос — означает народ. И потому государство, в котором народ добился права диктовать свою волю правителям, называется демократическим…
— А женщины в этих собраниях тоже участвуют? — спросила Нкале.
— Ни в коем случае! Ни женщины, ни рабы!..
— Две минуты! — как можно вежливее сказал Каген. — Я насыщен знаниями!.. Но теперь, пока морской воздух не перестал действовать и силы снова не оставили нас, давайте пройдемся по кораблю. Перейдем к практическим занятиям!
Предложение Кагена было тем более правильным, что кормчий и юноша Атрид, которых мы считали уже своими знакомыми, успели за это время покинуть нос корабля и перейти на корму.
«Геракл» имел метров двадцать в длину и около пяти в самом широком месте — посередине. Вдоль его бортов, по семь человек с каждой стороны, прикованные цепями к низким скамьям сидели полуобнаженные гребцы — рабы. На спинах некоторых из них виднелись следы от ударов плети. Попутный ветер подарил этим измученным людям благодатную передышку. Вытащив из воды и закрепив в уключинах длинные весла, они отдыхали. Кто молча вглядывался в скользящий справа от нас гористый берег, кто тихо переговаривался с соседом. Седой старый гребец, мимо которого мы проходили, затянул песню:
Тень, что падает от меня, в палубе след протерла.
Весла к моим приросли рукам, пот разъедает цепи.
Дом далеко.
Постарела жена…
Но мальчики стали мужами.
Я трижды бежал. Я сто раз был бит…
Пора, сыновья! Пора вам!..
— Замолчи, раб! — гневно крикнул богато одетый средних лет пассажир, с рыхлым надменным лицом и сильными, но изнеженными, руками. — Это бунтовская песня!
Я трижды бежал… Я сто раз был бит…
Пора, сыновья! Пора вам!
Старик повторил последние слова песни, словно не слыша окрика.
— Ах так! — Кулак богатого пассажира взметнулся над стариком.
— Не горячись, Кнемон! — Черные пальцы поднявшегося позади старика гребца-негра охватили запястье занесенной для удара руки. — Старик — не твой раб, Кнемон. И здесь не Милет. Здесь — море.
Насмешливо улыбаясь, могучий негр мягко опустил руку злобного пассажира.
— Ты посмел коснуться аристократа, пес?! — Лицо Кнемона побледнело от ненависти. — Ну погоди же, ты за это поплатишься! Я откуплю тебя у кормчего, раб, и клянусь Милетом…
— А я убью тебя, Кнемон, — все с той же улыбкой, спокойно сказал негр. — Иди, откупай… Но не клянись тем, чего нет. Ты же знаешь, что Милета больше не существует.
Он отбросил руку Кнемона и неторопливо опустился на свое место.
Ошеломленные, мы повернулись к Александру Петровичу:
— Что он говорит? Почему Милета не существует?
— Он говорит правду, — сказал Академиков. — Во второй половине шестого века до нашей эры персидский царь Кир завоевал Малую Азию и подчинил себе почти все греческие города на ее побережье. В том числе и Милет… Около трех десятилетий спустя, уже при Дарии, Милет поднял восстание малоазийских греков против персидского владычества. На помощь восставшим пришли только Афины. Они послали к Милету два десятка своих кораблей. Этого было слишком мало. А все другие греческие города-государства по разным причинам восстания не поддержали… И вот результат!.. Взгляните, наши таймеры показывают 494 год до нашей эры. Милета больше не существует! Несколько месяцев назад Дарий стер его с лица земли… Сжег и разрушил до основания! А все жители, кто остался в живых, были угнаны в плен или проданы в рабство…
— А все эти люди? — Нкале обвела рукой палубу «Геракла».
— Несомненно, беженцы!.. Потому-то я и высказал предположение, что они направляются в одну из колоний… Скорее всего, в Пантикапею. Эта черноморская колония в районе Керченского пролива была основана два или три века назад выходцами из Милета…
Кнемон между тем был уже на корме. По всем признакам он жаловался кормчему на своих оскорбителей. Он показывал в их сторону, тыкал пальцем в торчащую за поясом кормчего плеть, хватал за плащ и побуждал немедленно идти к нарушителям дисциплины. Кормчий внимательно слушал го, сочувственно покачивая головой, но и не думал трогаться с места. Презрительная улыбка, блуждающая на губах полуотвернувшегося от них Атрида, свидетельствовала, что этот Кнемон не пользуется его симпатиями. Мы направились к ним…
После всего, что А. П. рассказал нам о Древней Греции и о гибели Милета, я с особенным вниманием присматривался к людям, мимо которых мы теперь проходили. Больше всего здесь было детей и женщин. Но были и мужчины. У многих из них на коже виднелись шрамы от ожогов и ран. Судя по одежде и украшениям, тут были и богатые люди, и бедняки — все вперемешку. Улыбки можно было заметить только на лицах детей. Лица взрослых были озабочены и печальны. И ничего странного: потерявшие своих близких, лишившиеся, наверно, всего имущества, видевшие гибель родного города и не знающие, что их ждет впереди, — чему они могли радоваться?!. И в тоже время — это бросалось в глаза — ни на одном из этих лиц не было и следа униженности или покорности. В любом из них было больше чувства собственного достоинства, внутреннего благородства и какой-то особенной независимости,
