Он шел своей узкой тропой саморазвития, не застрахованный ни от ошибок, ни от их фатальных последствий, но Ян, бессознательно сжав кулаки, вдруг понял: он не испытывает былой ненависти к Дрейку.
Скорее сожаление, что все вышло именно так: жестоко, трагично, глупо, в конце концов.
Между Дрейком и неодухотворенной массой иных человекоподобных машин, построивших город и, по-видимому, воссоздавших первое поколение людей, не вставал знак равенства.
Они были разными, именно поэтому Дрейка попытались уничтожить. Как пытались уничтожить Мари, а затем его самого.
«Все мы, так или иначе, выпадаем из некоей системы, не отвечаем ее критериям… – подумалось Ковальскому. – Знать бы еще каким? Цель? Зачем андроиды вырастили целое поколение людей?»
Ян не мог ответить на вопрос «Зачем?», но интуитивно понимал: машины совершили ошибку. Все-таки Искусственные Интеллекты не являлись совершенными созданиями. У них имелись свои пробелы в знаниях, иначе как объяснить столь очевидный промах: имплантировав человеку необходимые профессиональные навыки, установив его изначальное положение в обществе, создав жизнеспособную модель социума, они упустили базовый элемент структуры воспоминаний – первые осознанные впечатления, взросление рассудка, без которого не наступает зрелость.
«А не умышленно ли?
Зрелось рассудка – результат накопления жизненного опыта, и если он начинает нарабатываться в определенном биологическом возрасте, не является ли это элементарным предохранителем – первое поколение людей состарилось раньше, чем многие начинали задавать себе неудобные вопросы?
Как, к примеру, сложилась судьба пожилого биолога, о котором так часто упоминала Мари?»
Ян посмотрел на нее, подумав: сколько же терпения, выдержки приобрела она за время своих скитаний по запретной зоне?
– Ты не пыталась отыскать своего руководителя практики? – спросил Ян.
– Он погиб. Но не вследствие вторжения – его убили неизвестные, в городе. Просто забили насмерть. – Ее глаза излучали холод. – Без причины. Вернее, причина была. Он не делал тайны из вопросов, которыми задался на склоне лет… – Мари подняла взгляд. – Теперь ты понимаешь, почему я отправилась на поиски человека, сознательно позволившего мне уйти?
– Да. Я отклонился от продиктованной линии поведения. Выпал из их проклятой Системы.
Мари лишь кивнула.
Ковальский с отвращением посмотрел на еду и отвернулся. Голод, который он испытывал четверть часа назад, исчез.
«Как же разобраться, кто человек, а кто лишь подобие, воцарившееся над своими создателями? – мучительно думал он. – И главное – зачем? Зачем машинам потребовались люди? Предположение о какой-то мелочной мести не имело под собой ровным счетом никаких оснований. Все гораздо сложнее. Искусственные Интеллекты должны были ощутить действительную потребность в людях, чтобы решиться на подобный шаг, требующий кропотливых изысканий, создания специального оборудования, воистину титанических усилий, у которых должен быть не менее значимый результат…
Кто мог ответить на заданный самому себе вопрос?
Дрейку, вероятно, не дали сделать и шага к пониманию истины. Его вычислили, несмотря на тщательную маскировку. Годы скитаний по „запретке“, самоотверженный, с точки зрения человека, труд по созданию необходимой аппаратуры, позволившей ему клонировать живые кожные покровы, – все пропало зря, его мечта о контакте с людьми, как с равными, обратилась в прах…»
– Мари, почему в воспоминаниях Дрейка отчетливо запечатлены финальные сцены его бегства из города и нет никаких данных о том, как он проник на территорию мегаполиса, чем занимался, какую информацию ему удалось добыть?
– Это объяснимо, Ян, – ответила Мари, которая, без сомнения, задавала себе тот же самый вопрос. – Восемь нейромодулей – далеко не человеческий мозг, – продолжила она. – Дрейк не мог использовать свои нейросети для хранения данных. То, что мы обозначаем термином «память», то есть уже осмысленная информация о пережитых событиях, в системе андроида отправляется на хранение в кибернетические модули.
– И где же они?
Мари пожала плечами.
– Ты сам видел ядро Системы. Два ПЗУ безнадежно разбиты, и еще три разъема для подключения запоминающих устройств пусты. Видимо, в этих блоках и хранилась его память о событиях, предшествующих бегству из мегаполиса.
– А ты проверяла его «лабораторию»?
– Да. Дрейк действительно проводил биологические исследования на одной из заброшенных агротехнических ферм. В своих опытах он использовал технологии и оборудование, предназначенные для клонирования.
– На фермах имелось такое оборудование? Зачем? – удивился Ян.
– Считалось негуманным убивать животных ради получения мяса. Стада содержались исключительно ради молочных продуктов. А мясные продукты получали при помощи технологий клонирования. Без пояснения подробностей процесс сводится к следующему: берется определенный участок ДНК животного и на его основе выращивается мышечная ткань. Дрейку пришлось долго экспериментировать, прежде чем он сумел изменить формулу для получения жизнеспособных тканей, имитирующих кожный покров…
– Значит, он все-таки проник в город… – не заметив, что размышляет вслух, произнес Ян. – И наверняка обнаружил, что людей там, мягко говоря, маловато… – Ковальский встал, прошелся по узкому отсеку и добавил: – Он узнал нечто очень важное. Настолько важное, что в управлении колониальной администрации решили его убрать. Знать бы, спрятал он модули с информацией, уничтожил или их успели изъять те четверо «полицейских»?
Мари лишь пожала плечами. Она ничего не могла ни добавить, ни пояснить.
Ковальский тяжело задумался.
Очередной тупик?
А сколько их было в жизни – страшных тупиковых ситуаций, когда сознание застывает в горестном оцепенении идущих по кругу мыслей?
Почему-то вспомнилось лицо Нагаева, его голос, бьющийся в коммуникаторе, падающие навзничь тела… и вдруг, словно озарение, пришла мысль: а ведь полковник совершенно не изменился за десять лет!..
Ян скользил на зыбкой грани потери рассудка.
При всем самообладании он чувствовал, что находится на краю пропасти, у которой нет дна.
Он все еще держал информационные удары, но постепенно выдыхался, начинал «блуждать в трех соснах», ему по складу характера сейчас требовалось решительное, немедленное действие, чтобы погасить тлеющий пожар неуверенности, начинающий медленно, но верно пожирать его душу, мысли, волю к жизни, наконец.
Нагаев…
Он видел полковника накануне последней операции.
Только он – ничуть не изменившийся бессменный руководитель силового отдела колониальной администрации – мог с уверенностью судить о провале задания, дальнейшей недееспособности капитана Ковальского как маленького винтика некоего механизма, работающего отнюдь не во благо людей.
– Мари… Нам нужно снова попасть в город.
– Зачем? – Она вполне понимала состояние Яна, и тем осторожнее ей приходилось относиться к внезапным требованиям любимого.
Хотя, разве она, совершая большинство поступков, действовала не под напором чувств?
– Я считаю, что сообщество андроидов имеет свою иерархию. – Ян, к ее удивлению, говорил медленно, будто мысленно взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его вслух. – Но меня сейчас интересует не столько структура их псевдообщественных связей, сколько уровень информированности отдельно взятого ИскИна.
Их взгляды встретились.
Мрачная решимость в глазах Ковальского, хрупкий лед в зрачках Мари.
Им обоим все чаще становилось невыносимо трудно: жестокая логика развития ситуации требовала собранности, ясности мышления, но души Яна и Мари жили иной ритмикой. Сердца бились часто и глухо, они любили друг друга, любили отчаянно, безнадежно…
Мрачная нежность и хрупкий теплый лед… вот что читалось в их взглядах.
– Ян, цель должна быть адекватной.
– Я понимаю. Доверься мне. Риск огромен, но его не избежать, если мы с тобой хотим узнать правду.
– Что понимаешь под «правдой», Ян?
– Есть ряд вопросов, ответ на которые мы можем получить только в городе. – Ковальский вновь сел, сцепив пальцы рук в замок. – Мы родились и жили в святом неведении и, не случись вторжения андроидов Дрейка, так бы и состарились, не задаваясь мыслью: кто мы, откуда, ради чего существуем, верно?
Она кивнула.
– Ты ведь тоже пропустила память Дрейка через свой разум?
– Да.
– Значит, мы владеем приблизительно одинаковой информацией. Если верить воспоминаниям машины, выходит, что Процион – не родина человеческой цивилизации, а лишь колония.
– Да, но этого не скрывали даже в школе.
– Не скрывали. Но и не упоминали такие термины, как «колониальный транспорт», «космический корабль». Ты сама обратила мое внимание на окалину, покрывающую внешнюю часть обшивки приютивших нас сооружений. Что ты хотела этим сказать?
