а Рейв на грани, чтобы не прогнать из кабинета и друзей, но, кажется, все уже или закончили с графиками, или забили на них. Прето обходит кабинет, хватает с макушки сахарной Лю Пьюран большие очки и цепляет их на нос. Экимка сопротивляется, но Прето щелкает ее по носу, наматывает на шею чей‐то серый шарф и принимается рисовать на доске мелом схематичные фигурки мальчика и девочки. Над одной пишет «Энграм», над другой – «Брайт» и ставит между ними жирный плюс. Рейв встает с места и отправляет в картотеку свои графики.
– Закрой кабинет, когда закончишь представление. – Он кидает ключи Листану, и тот чуть теряется.
– Уходишь?
– Я закончил. Остальные, как я понимаю, тоже. Собрание во вторник. И сотри это дерьмо с доски, когда будешь уходить. То, что касается Теран, касается и тебя, не заставляй повторять.
Он разворачивается на каблуках и удаляется. Непонятно, перед кем Листан красуется на этот раз. Вариантов – масса. Рейву нужно на отработку, но хочется немного проветрить голову. Он останавливается перед панорамными окнами, что выходят на внутренний дворик, и смотрит на студентов: одни топчутся перед кофейным ларьком, другие вытянули ноги прямо на траве, третьи подставили лица последнему осеннему солнцу. Девочки Шеннен сидят на пледе, чинно сложив ножки, и безэмоционально что‐то обсуждают. Рейв не видел Брайт Масон с самого утра, а Шеннен Блан крутилась рядом последние несколько часов. «Шеннен Блан!» – произносит он про себя, отстукивая пульс по стеклу костяшкой указательного пальца. Тук-тук-тук. Шен-нен-блан.
«Брайт Масон» не выходит отстучать.
Тук-туктук-тук-тук-туктуктук.
Значит, вот оно что… – усмехается он, обращаясь к глупому сердцу, которое сбивается с ритма на неправильном имени. Нельзя. Ты же знаешь. Это худшая твоя идея. Она заложница-смертница. Вам двоим ничего никогда не светит даже в самой фантастической теории. Если война, которая грядет совсем скоро, закончится победой Ордена – ты станешь первым после главного, и Брайт Масон принесут в жертву раньше, чем ты подумаешь, что хотел бы коснуться ее руки. Если Орден проиграет, ты станешь изгнанником хуже прокаженного и сгниешь в тюрьме вместе со своей семьей. Она должна отсюда выбраться живой, верно?
А если все‐таки удача будет на моей стороне и меня ждет Аркаим? Пальцы сжимаются. В груди разливается счастье – ее счастье, Рейв оборачивается, будто девчонка стоит за его спиной, но там никого нет. Она где‐то далеко и счастлива. От этой мысли все внутри сводит, будто Рейв хлебнул кислоты, по языку прокатывается горечь, челюсти сводит спазмом.
Хорошо же. Если это Хардин… может, он ей поможет. Не ты. Не сын Хейза! А может, декан? Рейв изгибает губы, пока в глазах сгущается черно-изумрудный туман. Еще лучше. Давай, Масон. Выбери кого‐то из них… не приближайся ко мне. И мне не позволяй!
Он отталкивается от пола носками и легкой походкой идет в сторону библиотеки, на миг замерев, прежде чем сжать ручку.
Глава двадцать третья
Альтернатива
АЛЬТЕРНАТИВА
Иной вариант, иная форма, иное видение.
Картина чертовски умилительная. Веселая Масон сидит на грязном полу, рядом веселый Энграм Хардин.
Между ними вьется туманным облачком фривольная книжица, которая явно вводит своим присутствием в эйфорию каждого, кто окажется в зоне действия ее магии. Энг и Брайт слушают рок-н-ролл самого паршивого сорта. В уголке ворчат книги по этикету, в воздухе носится пара музыкальных справочников, выпуская снопы разноцветных искр. Масон хохочет и хрипло подпевает. Не по‐сиреньи, обычно, как пела бы любая другая девчонка. Энграм Хардин смотрит на нее щенячье-влюбленно и тоже пытается подпевать, но или не знает слов, или слишком счастлив и то и дело начинает смеяться, или слишком свихнулся на сидящей рядом девчонке.
Эти двое смотрятся со стороны практически поэтично. Он восхищен ей, она восхищена музыкой. Она довольна, в груди Рейва неистово печет ее невероятное умиротворение. Он даже наслаждается ее музыкой, будто сам настраивал приемник. Вид влюбленного Хардина вызывает противоречивые чувства, и пугает то, что среди них есть банальное облегчение. Он рад, что Энг, возможно, спасет Масон, не позволит наломать дров, может, даже избавит от чар Фиама. Но Рейв бы отдал очень-очень многое, чтобы, ни о чем не думая, вот так же сидеть сейчас рядом с Брайт Масон. Эта мечта настолько желанна, что разъедает вены, кожу жжет. Выбросить Хардина и занять его место.
Да с чего бы? Ну что принципиально изменилось? Она – просто дикая необычная картинка, которой не место в его жизни. Блажь. Это интерес, возникший из‐за чар, ее дерзости, сопротивления и одного сорванного на самом интересном месте секса. Масон теперь просто связана в его голове с мыслью о недоступном, какая досада. Пройдет!
Трек сменяется, а Масон хватается за сердце.
– Громче! Гром-че! – вопит она, вскакивает на ноги. – Это моя любимая песня!
– Ты говорила так про каждую, – хохочет Энграм.
Теперь он что‐то знает о Масон. А если Рейв что‐то узнает, его будет уже не спасти. Ему чертовски интересно, но это что‐то – запрещенное, не для его ушей и глаз. Масон должна оставаться для него пустой болотной книгой. Исполнитель скрипит, как несмазанная телега, ритм затяжной, тягучий, текст незнаком, язык чужой, но Брайт Масон знает слова, танцует и пинает кучи золы, горелые полки. Она вся грязная и, когда вытирает испарину со лба, пачкает лицо сильнее.
– У-у-у, – тянет она, вторя певцу.
А два зеленоглазых истинных смотрят на нее, закрывшую глаза. Платок, что утром был намотан на голову Масон, теперь украшает высокий хвост. Очки висят на самом кончике носа. На Брайт футболка с принтом – совершенно непристойно для Академии. Неслыханно! Футболка заправлена в бордовую юбку, и все равно это смотрится вопиюще. Поверх юбки на талии завязана клетчатая красная рубашка. Масон саботирует дресс-код так, что впору ее исключить. Жаль, нельзя. А еще нельзя плясать под запрещенную в приличном обществе альтернативу, явно находясь не в себе.
– Что здесь происходит? – Усталая злость.
– Мне пора. – Обреченная печаль.
Рейв и Энграм говорят одновременно. Песня заканчивается. Новая чуть бодрее, но Масон больше не танцует. Она смотрит на Рейва широко распахнутыми глазами поверх очков, и ее счастье в его груди стремительно потухает, вместо него – привычная мешанина, из которой невозможно вычленить хоть что‐то определенное.
– Спасибо, Энг, – тихо произносит Брайт.
Рейв сжимает в кулаки пальцы, услышав ее покорный голос. Их взгляды все еще соединены, будто склеены накрепко. Брайт смотрит пьяно, медленно делает глоток из бутылки с водой, которую всюду с собой таскает, и облизывает губы.
