– Понятное и знакомое дело, – вздохнув, резюмировал Лёнька. – Колдунья, блин. Не отнять и не прибавить…. Шестеро детишек? Нормальный вариант. Но, почему Катлина заговорила о «другом Мире»? О каком? Утешила, что называется…
Глава двадцатая
Суд – скорый и неправедный
Колокол всё звонил и звонил – настойчиво, самоуверенно, монотонно и противно.
– Что такое? – из фургона высунулась заспанная мордашка Неле. – Суд начинается?
– Ты очень миленькая, славная и симпатичная, – восторженно покачав головой, сообщил Лёнька. – Словно яркая звёздочка на ночном небе. Третья звезда из ковша Большой Медведицы. Если, понятное дело, считать с запада на восток…. Суд? Не переживай, родная.
– А, если отца приговорят к лютой смерти?
– Наверняка, приговорят. Что из того? Вытащим, отстоим, спасём, выкрадем. Сомневаешься, будущая счастливая мать шестерых маленьких Гудзаков?
– Нет, не сомневаюсь, – робко улыбнулась девушка. – Ты, Ламме, мужчина серьёзный и надёжный. Я тебе верю…. Подожди. У нас с тобой будет шестеро детишек? Кто тебе сказал об этом?
– Чёрная колдунья приходила. Поболтали с ней немного. Мирная и спокойная тётенька. Совсем и нестрашная.
– Значит, шестеро? Ладно, я не против. Как только поженимся, так и займёмся этим важным делом.
– Займёмся, не вопрос. Ну, пошли на торговую площадь?
– Как же повозка? Лошадка?
– Здесь оставим. Колдунья присмотрит.
– Хорошо, пойдём. Подожди немного. Я наведаюсь к ручейку. Слышишь, журчит? Умоюсь…
Приближался вечер. До заката солнца оставалось часа три.
На торговой площади собралось порядка двухсот женщин и мужчин. Лица собравшихся людей были печальны.
– Когда же всё это закончится? – опасливо перешептывались между собой горожане и горожанки. – Суды, пытки, казни. Кровь, стоны, гарь…. Зачем? Ведь, Иисус призывает нас к доброте и милосердию. Где оно, это хвалёное милосердие? Кто-нибудь с ним встречался? Хотя бы разок? Лично я, извините, никогда…
Под толстой раскидистой липой разместился просторный помост, украшенный нарядным балдахином.
– Не любят важные люди, облачённые серьёзной властью, прямых солнечных лучей, – не удержался от ехидной реплики Макаров. – Всегда норовят спрятаться в тень. Знать, есть, что прятать. Например, мелкие и пакостные душонки…. Ага, вон и Тиль с Франком появились. Бережно поддерживают Сооткин. Руками нам машут, бродяги.
– Фу, как я испугалась, – охнула Неле. – Так и заикой можно стать.
– Что-то случилось?
– Иеф подкрался сзади и ткнулся холодными мокрыми губами мне в ладошку. Очень щекотно…. А теперь Тит Шнуффий старательно трётся об мои ноги.
– Это просто замечательно, – одобрил Лёнька. – В том плане, что плохих людей животные всегда обходят стороной.
Под бархатным тёмно-жёлтым балдахином восседали: инквизитор Тительман, увенчанный епископской митрой, городской коронный судья, бургомистр, два упитанных монаха в чёрных рясах и худенький неприметный горожанин – секретарь суда.
Колокол замолчал.
– Заседанье начинается! – пристав со скамьи, объявил секретарь. – Приведите обвиняемого!
Стражники подвели к помосту Клааса.
– Руки уже заковали, – жалостливо всхлипнула Неле. – А к кандалам прикреплена длинная толстая цепь с тяжёлым пушечным ядром, которое волочится по земле…. Боятся, что отец убежит?
– Ерундовая цепочка, – шёпотом заверил Леонид. – Порву на раз. Не беспокойся.
– Когда – порвёшь?
– Сегодняшней ночью, конечно же. Ты заметила, что рядом с судебным помостом нет ни плахи, ни виселицы, ни пыточного колеса, ни столба с дровами? Значит, казни сегодня не будет.
– Не мешайте, ироды, смотреть, – возмутилась дородная, богато одетая горожанка. – Всё бубнят и бубнят. Бубнят и бубнят…
«Сталина на вас нет», – мысленно завершил фразу Макаров, а вслух пообещал:
– Мы больше не будем, тётенька.
– Серый пархатый волк тебе, нахалу щекастому, «тётенька», – тут же отреагировала горожанка, которая, очевидно, являлась идейной и записной склочницей. – Племянничек, тоже мне, нашёлся…. Надо будет потом шепнуть пару слов инквизиторам. Пусть займутся твоей приметной личностью. Стоит тут, понимаешь. Жмётся к молоденькому белобрысому пареньку…. С чего бы это, вдруг? Говорят, что все последователи Лютера балуются богопротивным мужеложством. Мол, считают нас, женщин, дурами набитыми. Поэтому и брезгуют…
– Мой Ламме не из таких, – позабыв о своём «мальчишеском облике», возразила Неле.
– Во-во, я о том самом и толкую. Точно – еретики.
– Прекращайте болтать, – зашипели со всех сторон зеваки. – Дайте послушать.
– Да, пожалуйста, – обиделась тётка. – Замолкаю. Только чего тут, земляки, слушать? Всё будет, как и всегда…
«Пожалуй, разговорчивая горожанка права», – минут через восемь-десять признал Лёнька. – «Ничего интересного не происходит. Монахи и бургомистр голословно обвиняют угольщика в ереси, а Клаас – в свою очередь – всё отрицает. Болтовня сплошная и бесперспективная. Может, всё ещё и обойдётся?».
– Старшина рыбников Иост Грейпстювер! – вертя головой по сторонам, выкрикнул секретарь суда. – Ты где?
– Здесь, – вскинул вверх руку пожилой мужичок, облачённый в старенький камзол с неаккуратными заплатами на локтях.
– Выйди вперёд.
– Да, я что…
– Выходи, трусливый мерзавец! – визгливым фальцетом велел инквизитор Тительман – мужчина желчный и нетерпеливый. – Вышел? Теперь рассказывай.
– Про что рассказывать-то?
– Про Клааса. И про подозрительного человека, который недавно гостил в доме угольщика.
– Ну, Клаас…, – принялся хмуро и явно неохотно бурчать старшина рыбников. – Угольщик, он угольщик и есть. Чего с него взять? Если по чистой совести, то Клаас – малый неплохой. Даже весёлый и компанейский. Посты соблюдал. Причащался по большим праздникам. По воскресеньям регулярно ходил в церковь. Выпивал? Случалось, конечно. Этот грешок за многими водится. И за мужчинами, и за женщинами. Только Клаас всегда знал меру. В драку не лез, громких песен никогда не орал, не богохульствовал, к женщинам не приставал. Прилично вёл себя, короче говоря…
– Достаточно, – нервно махнул рукой судебный секретарь. – А, что ты, Грейпстювер, можешь сказать про гостя угольщика?
– Про гостя?
– Про подозрительного человека, проживавшего в доме Клааса. Ну? Отвечай, недоумок!
– Очень подозрительный господин, – понятливо кивнув головой, заверил рыбник. – Всё время щурился и улыбался. Разве нормальный человек станет постоянно улыбаться? Нет, конечно же…. Я как увидел этого улыбчивого приятеля Клааса, так сразу же и решил, мол, подозрительный человек. Очень и очень подозрительный. Подозрительней не бывает. Самый натуральный еретик…. О чём они разговаривали с угольщиком? Не знаю. Не слышал. Врать не буду. И в том да будут мне свидетелями сам Господь Бог и все Святые его…
– Не доработали с клиентом, – презрительно хмыкнул Лёнька. – Не объяснили толком – как, что, зачем и почему. Чёткой задачи, блин горелый, не поставили.
– Халтура низкопробная, – поддержала богато-одетая горожанка. – Что-то Тительман нынче…э-э-э, сам на себя не похож. То бишь, взялся за дело без должной подготовки. Может, торопится куда-то?
– Деньги, скорее всего, срочно понадобились, – предположила Неле. – Ну, очень срочно.
– Вполне возможно, – согласилась тётка. – Вполне…. Только, ёжики колючие, зачем простака Иоста привлекли к этому скользкому дельцу? Он с самого малолетства был бестолковым и слегка туповатым. Меня бы позвали. Не пожалели бы, честное слово. Я такого нарассказала бы про этого противного угольщика. Такого бы…
– Чем это он вам так не угодил? – заинтересовался Макаров. – Дорогу где-то перешёл?
– Не он перешёл, а Сооткин. Много-много лет тому назад. Гонялась я – в своё время – за Клаасом. К чему скрывать? Глазки строила. Подмигивала. Долгими вечерами караулила у забора…. А, он? Мерзавец? Женился на этой гладильной доске с ямочками на щеках…. Никогда не прощу. Это, ведь, достойный повод? Отвечай, пузан, не молчи.
– Повод – для чего?
– Для того, чтобы дать показания против угольщика. Такие показания, которые приведут его, подлеца бессердечного, на жаркий костёр…. Достойный повод?
– Ревность – страшная сила, – обтекаемо ответил Лёнька. – По крайней мере, заслуживающая толику уважения.
– И я про то же…
На торговой площади, тем временем, произошли серьёзные изменения.
Во-первых, со стороны моря подул резкий северо-западный ветер. Ветви двухсотлетней липы, раскачиваясь, тревожно и надменно зашелестели листвой. По небу поползли рваные тёмно-серые облака. Вдалеке послышались глухие раскаты грома.
– Очень плохая примета, – загрустила разговорчивая горожанка. – Пора двигать к дому. Пока не поздно. Вёдра наполнять водой. Слуг расставлять – везде и всюду…
