акта молоко женщины становится нездоровым, не способствовали зачатию. Более состоятельные люди платили кормилицам – возможно, потому что мужья хотели вернуться к половой жизни с супругами – и дети у них обычно рождались чаще.
При обсуждении контрацепции и воздержания – вопросов, которые и сегодня волнуют многих – важно не забывать, что в Средние века большая часть супружеских пар была намного больше озабочена фертильностью, а не контрацепцией. Аристократы, которым было важно передать по наследству имущество; крестьяне, которым были нужны дополнительные рабочие руки для возделывания земли; люди из всех социальных групп, которые верили в заповедь «плодитесь и размножайтесь» – все они пытались максимизировать, а не минимизировать потомство. Хотя люди победнее могли учитывать то, сколько детей они могли содержать, в эпоху высокой младенческой и детской смертности желания (равно как и возможности) ограничить деторождение было намного меньше, чем сегодня.
Супружеский секс и ритуальная чистота
В средневековой Европе уровень рождаемости был ниже, чем во многих других доиндустриальных обществах, и отчасти это могло быть связано с ограничениями, которые церковь накладывала на возможность заниматься сексом. В литургичесом календаре было полно праздников и постов, когда секс между супругами был запрещен; воскресные и иногда другие дни недели также были под запретом. Супруги также не должны были заниматься сексом во время менструации жены или между исповедью и причастием.
В пенитенциалах[105] раннего Средневековья были перечислены дни, когда пара могла невозбранно заниматься сексом: их было меньше половины в году. Необходимо было воздерживаться от секса во все воскресенья, среды, пятницы, многие праздники, а также в адвент и Великий пост, равно как и в дни менструации, беременности и кормления грудью у женщин. Сложно сказать, насколько серьезно люди относились к таким требованиям. В Декрете «Грациана» отмечено, что воздержание в церковные праздники происходит скорее по согласию сторон, и авторы в более поздний период рассматривали это скорее как наставления, нежели обязательные к выполнению требования. (Запрет супружеских сексуальных отношений по воскресеньям у христиан разительно отличается от еврейской мицвы, или повеления вступать в сексуальные отношения в шаббат, если только у жены нет менструации: это прекрасно иллюстрирует различия между этими двумя религиями в вопросах морального статуса секса между супругами.)
Но даже если секс в определенные дни был запрещен, нарушение этого запрета могло быть меньшим грехом по сравнению с отказом исполнять супружеский долг. В Православной церкви дни перед Пасхой считаются наиболее священными, и один сербский рассказ описывает последствия чересчур ревностного – даже для женатого священника – воздержания:
«В Страстную Субботу одного священника мучил демон сладострастия. Помня о том, что он требовал воздержания, его жена отказалась удовлетворять его порывы. Тогда священник пошел в хлев и нашел облегчение с коровой. На следующий день во время пасхальной службы на церковь налетели стаи птиц. Священник приказал забаррикадировать окна и двери и в слезах покаялся перед общиной в своем грехе. Затем он открыл двери и вместе с прихожанами благополучно покинул церковь. Когда же из церкви вышла его жена, птицы налетели на нее и разорвали ее на части. Очевидно, она считалась виновной, поскольку именно она подтолкнула мужа к греху»[106].
Эта история не только иллюстрирует ожидания людей насчет сексуальных отношений в браке, но также и представление о мужской похоти как о мощной силе, которую нельзя игнорировать: мужское желание тем или иным способом необходимо удовлетворить.
От супружеского секса в недозволенное время предостерегали не так часто, как от сексуальных контактов в недозволенных местах – в первую очередь в церквях. В Средние века была широко известна история о любовниках, которые занималась сексом в церкви и прилипли друг к другу «как две собаки» к удивлению и насмешкам прихожан, нашедших их в таком виде на следующий день. Безусловно, в средневековой деревне паре было бы сложно найти укромный уголок; церкви же, где было безопасно и сухо и где большую часть дня никого не было, могли быть средневековым эквивалентом заднего сиденья машины. Но тишина и безлюдность церквей могла привлекать даже супружеские пары: средневековые дома были маленькими, и супруги, если только они не принадлежали к высшим слоям общества, не имели собственных спален. Приведенный выше сюжет скорее следовало понимать не буквально, а символически, как дихотомию «священное – мирское». Тем не менее эта история может и отражать реальную насущную проблему средневековых людей.
Представление о том, что сексуальный контакт каким-то образом осквернял то место, где он был совершен, также лег в основу обычая послеродового очищения. Родившим женщинам не позволялось входить в церковь на протяжении сорока дней после родов, и после этого они должны были пройти через определенный ритуал. Кажется странным, что в культуре, которая сделала продолжение рода основой брака, роды в то же время считались скверной: это еще один пример того, насколько неоднозначными взаимоотношения между средневековой церковью и телесностью. Этот обычай, возможно, уходит корнями в еврейский обычай ритуального очищения после родов, через которое, как считалось, должна была пройти и Дева Мария. В Средние века этот ритуал интерпретировали как благодарность за успешные роды, и некоторые утверждали, что этот обряд отводил женщинам центральную роль и отдавал им дань уважения.
Хотя Церковь учила, что в соответствии с новым порядком очищать необходимо душу, а не тело, воздаяние благодарности после родов все же несло в себе признание, что сексуальная активность оскверняет женщину. Из-за этого роженицу изолировали от паствы до тех пор, пока она не пройдет ритуал возвращения в общину. Однако церемония не ограничивалась только очищением: она также подчеркивала, что женщина при заступничестве Девы Марии избежала опасности. Через сорок дней после Рождества отмечается Сретение, которое также называют Очищением Девы Марии: в этот день проводятся шествия со свечами, и женщина, которой нужно очищение после родов, могла принести свечу в церковь. Этот ритуал также подчеркивал, что эта женщина – добродетельная жена и мать. Возможно, для самой женщины, а также для повитух и подруг, которые могли ее сопровождать, этот ритуал имел иной смысл, нежели для клириков: женщины могли не рассматривать роды как осквернение тела или души.
Средневековое еврейское общество не так ограничивало возможности для супружеского секса, как христианское. Талмуд запрещает мужчине силой принуждать жену к сексу – в противоположность христианской доктрине супружеского долга; Талмуд также разрешает даже нерепродуктивный секс между супругами. В еврейской культуре существовало одно очень важное общепризнанное табу: во время менструации женщина считалась нечистой, и после окончания менструального кровотечения она должна была пройти ритуальное очищение, погрузившись в водный резервуар (микву), прежде чем она сможет вступить в сексуальные отношения с мужем. Средневековые еврейские авторы зашли гораздо дальше сказанного в Талмуде, утверждая, что последствия женской нечистоты для мужчины будут
