мы располагаем о его сочинениях сведениями нетенденциозного характера и поэтому можем реконструировать портрет его как писателя. Иными словами, обладаем верным представлением о языке, стиле и интересах Полемона, о методах его подхода к материалу, способах описания объекта и даже о композиционных особенностях его сочинения. При этом нельзя забывать о том, что от написанного Полемоном до нас дошло по объему очень мало (1–2 процента), а поэтому установить, о каких именно фактах, городах, храмах, статуях и других объектах он писал, в большинстве случаев невозможно, и таким образом выявить все точки соприкосновения между «Описанием Эллады» и несохранившимся текстом Полемона нельзя. Однако и сохранившиеся фрагменты (все выводы в настоящем исследовании делаются только на их базе) дают немало материала.
Сходство между Павсанием и Полемоном чрезвычайно велико. Есть все основания говорить о том, что текст одного попросту неотличим от фрагментов другого. Кроме того, что у Павсания значительное место занимают исторические очерки (история Ахейского союза и т. п.), а у Полемона их, насколько можно судить по фрагментам, не было, нет ни одного аспекта, в котором Павсаний не напоминал бы Полемона как в смысле содержания, так и по языку и стилю. При этом Павсаний ни разу не ссылается на Полемона и, безусловно, делает это сознательно, так как в его эпоху последний был еще весьма популярным и часто упоминавшимся писателем. Ученик А.Бека Л.Преллер, который первый в истории науки обратил на Полемона серьезное внимание, сразу заявил, что Павсаний был всего лишь его жалким подражателем. По мнению Л.Преллера[331], прочно укоренившемуся в науке, заслуга Павсания заключается в том, что он подновил, кое-где сократил, а в некоторых местах дополнил своего предшественника. У.Виламовиц утверждал, что Павсаний «списывал у Полемона целыми страницами»[332] и только иногда вставлял в эти выписки отрывки из собственных воспоминаний и именно поэтому ни разу не упомянул его имени. Он считал, что рассказ Павсания о дороге из Афин в Элевсин (I, 36, 2 – I, 37, 7) не что иное, как конспект Полемона, у которого Священной дороге, по свидетельству Гарпократиона, была посвящена целая книга. Предположение У.Виламовица однако, по той причине, что от этой книги ни единого слова, кроме заголовка, не сохранилось, недоказуемо, и поэтому не может служить доказательством того, что Павсаний действительно заимствовал этот материал у Полемона. Высказывались предположения, что сочинения Полемона не дошли [до нас] как раз ввиду того, что сохранилось, как своего рода «второе издание» Полемона[333], «Описание Эллады», но эту гипотезу в настоящее время приходится отвергнуть, так как Павсаний в Византии вообще не был известен, а текст его сохранился в одном экземпляре (список Никколи), то есть случайно, и стал популярен только в эпоху Возрождения в Италии. Поэтому усматривать элементы умысла в том, что Павсаний до нас дошел, а Полемон не сохранился, нет никаких оснований.
Об отношении Павсания к Полемону мы будем судить на основе только тех мест «Описания Эллады», которые сопоставимы с дошедшими до нас текстами Полемона. Среди них насчитывается 16 фрагментов[334], по содержанию близких к соответствующим местам Павсания:
В восьми случаях (фр. 12, 18, 39, 41, 44, 49, 56, 86) Павсаний, бесспорно, не зависит от Полемона. Так, например, в рассказе о святилище Артемиды Корифаллии близ Лакедемона Полемон говорит о той же местности, что и Павсаний (см. прим. к переводу фр. 86). Однако последний, во-первых, называет Артемиду, почитаемую в этом месте, другим эпитетом – Кнагия (эпитета «Корифаллия» он не знает), а во-вторых, ничего не сообщает об обычае приносить в определенный день туда грудных детей, о чем красочно повествует Полемон. Приведем еще один пример. О Флиунте Павсанию удалось собрать довольно мало материала (II, 12, 3 – II, 13, 8), однако он ни слова не говорит о Портике Полемархов, в котором находились картины Силлака из Регия, бывшего, вероятно, известным художником, так как о нем, по свидетельству Полемона, что-то писали Симонид и Эпихарм (фр. 56). Разумно предположить, что с данным текстом Полемона Павсаний вообще не был знаком.
В шести случаях (фр. 4, 11, 20, 24, 32, 60) есть основания предполагать, что Павсаний заимствует материал у Полемона, но доказать это нельзя, и только в двух случаях (фр. 21 и 29) мы имеем дело с текстом, в котором Павсаний, безусловно, пересказывает Полемона. В 21 фрагменте речь идет об апене в Олимпии: рассказ Павсания ни в чем не расходится с фрагментом Полемона, сохраненном в схолиях к Олимпийским одам Пиндара. Более того, Павсаний сообщает имя первого победителя в апене, а нам известно, что вопрос о том, кто впервые победил (πρῶτος ἐνίκησεν), интересовал Полемона (см. фр. 22) подобно вопросу о том, кто впервые что-либо изобрел (πρῶτος εὑρετής – см. фр. 32, 45, 64 и прим. к фр. 64). Во фрагменте 29 говорится о дельфийском волке. Элиан в трактате «О животных» дает не текст из Полемона, а только его краткое резюме, которое вполне приложимо к соответствующему рассказу Павсания (X, 14, 7), из которого, однако, мы узнаем, что сообщение о волке связано с тем, что ему в Дельфах была воздвигнута медная статуя. Надо полагать, что именно «Медный волк», стоявший рядом с большим жертвенником (πλησίον τοῦ βωμοῦ τοῦ μεγάλου), и был причиной того, что Полемон включил эту историю в свой рассказ. О «Медном волке» упоминает Плутарх (Pericl. 21): «Когда спартанцы получили от дельфийцев право вопрошать оракул вне очереди и вырезали это постановление на лбу Медного волка, то Перикл добился такого же преимущества для афинян и начертал соответствующую надпись на правом боку того же волка» (перевод С.И.Соболевского). Есть все основания предполагать, что эти сведения Плутарх почерпнул из вторых рук, то есть у Полемона. Плутарх, конечно, знал Дельфы лучше, чем кто-либо из его современников, но в тех случаях, когда он упоминает об объектах, которые осматривал сам, он, как правило, подчеркивает это и бывает не так лаконичен, как в случае с «Медным волком».
В нашем распоряжении имеется 16 сопоставимых по содержанию текстов Павсания и Полемона, и только в двух случаях из них Павсаний бесспорно заимствует у Полемона материал, поэтому говорить о том, что он всего лишь подновил Полемона, оснований нет. Полемон оказал на Павсания сильнейшее влияние, но оно заключалось, конечно, не в том, что последний бездумно переписал его сочинения, а в том, что он подражал Полемону во всех отношениях, хотя при этом ставил перед собою задачи несравненно более важные, чем его предшественник.
Ярче
