Но не могла же она притворяться настолько искусно! Или… могла?
Взвыть захотелось еще сильнее.
– Хватит разлеживаться! Так и простудиться недолго, даром что лето… Ты чего, обиделся? Ну хорошо, в следующий раз колоть не буду, дам выпить, только учти: вкус у этого зелья такой, что желудок не расслабится, а напряжется, и тогда…
– Ли, оставь его в покое. Не маленький. Замерзнет – сам сообразит, что делать.
Шаги прошлепали по полу: тяжелые, источником которых был Диего, и шаркающие – Брендона. Хлопнула дверь. Я повернулся на бок и подтянул колени к груди.
Лежать было больно. Хотя мне сейчас все было больно делать, даже думать. Брегет жег пальцы, как будто вдруг оказался раскаленным докрасна. Как я мог не почувствовать его тяжесть в кармане? Хлопало же что-то по боку, помню. Всего-то и надо было: остановиться, проверить. А потом зашвырнуть обратно в окно, и плевать, что после этого перелета старинная штуковина годилась бы только на сдачу в металлолом!
К черту. Надоело. Пора все бросить. Как только доберусь до общения с тетушкой, сообщу о своем выходе из игры. Решено! И пусть все они, как хотят, как могут, как им заблагорассудится… Пусть справляются сами!
Дверь хлопнула еще раз. Тихо-тихо. И шаги прозвучали совсем невесомо, будто ангел решил пройтись по земле, но отважился дотронуться до нее лишь кончиками крыльев.
– Вы не спите, Дэниел?
А, инфанта явилась по мою душу. По мою растерзанную и пропащую душу.
– Нет, сеньора.
– Тогда почему вы лежите? Ли сказал, что лекарство уже должно было перестать действовать.
– Оно и перестало.
Девочка помолчала несколько минут, но, видно, то, о чем ей хотелось поговорить, жгло юное сердце не хуже, чем брегет – мои руки.
– Я могу спросить?
– Даже можете приказать мне отвечать.
– Я не… Я не буду приказывать.
– Так о чем спросить хотели?
Судя по звукам, она тоже присела на пол. У противоположной стены.
– Скажите… Вы хорошо знаете того детектива?
Ага. Блистательный образ Амано Сэна оставил-таки неизгладимый след в детской душе. Ну, примерно как катание на карусели в облаках конфетти и сахарной ваты.
– Можно сказать, да.
Еще одна маленькая пауза, похожая на передышку перед новым подвигом.
– А скажите… Он мог бы испытывать… чувствовать… думать что-то хорошее о человеке, который… находится на другой стороне?
– На другой стороне чего?
– Ну, совсем на другой. – Девочка явно смутилась. – Вот он же детектив? А я… то есть все мы – вовсе наоборот.
Я повернулся и сел, невольно почти копируя позу Элисабет. Инфанта взглянула на меня то ли с надеждой, то ли жалобно и снова уткнула взгляд в пол.
– Вы еще ни на какой стороне не находитесь, если это вас действительно волнует. И не будете находиться, пока не пройдете все испытания.
– А потом?
А что потом? Откуда я знаю? Понятия не имею, как происходят утверждения на должность среди мафиози. Может, выборы проводятся. Может, тупо соревнования с другими претендентами. Может, вообще дуэль не на жизнь, а на смерть.
– Когда станете главой клана, будете принадлежать к преступному миру.
– Значит, буду против него?
Под «ним» конечно же подразумевался капитан Сэна. Которого следовало найти и хорошенько отшлепать. Хоть ладонью по заднице, хоть перчаткой по лицу. Смутил покой юной девицы, вот ведь негодяй! И ни мгновения не подумал, что сам при этом совершает…
А кстати! Не мог не подумать. Совращение малолетних, судя по отдельным комментариям моего напарника во время соответствующих упомянутой теме расследований, презиралось Амано искренне и горячо. И вот на тебе: стоило вдалеке замаячить милой мордашке и не менее милой фигурке, все моральные принципы благополучно пошли прахом. Капитан, что называется, вошел во вкус и отступать не собирается.
Вошел во вкус? А ведь так оно и есть. Будь я проклят, если на лице напарника во время той сумеречной встречи не было написано огроменными буквами: «Пусть весь мир подождет. А если не пожелает ждать, сотру его в порошок». Нет, это не просто еще одно мимолетное увлечение в копилке побед завзятого ловеласа. Все намного серьезнее. И намного сложнее. По крайней мере, для прямого, как стрела, характера Амано.
– Да, будете против.
– И тогда он уже не сможет встре… даже встретиться со мной?
– Ну почему же. Вы увидитесь. Непременно. Во время какого-нибудь расследования. Вполне вероятно, что он будет гоняться за вами. Например, чтобы обвинить в преступлении.
– Это… Это… Несправедливо! – выдохнула инфанта.
– Почему? Таков закон. Полицейский должен ловить преступника, а не любить его.
– Я не… Я не говорила про «любить»! – Щеки девочки залило румянцем. Почти бордовым.
– А и не надо. Он вам понравился, верно? Понимаю. Красивый, мужественный, благородный – чем не мечта девичьих грез? И ничего еще не потеряно, кстати. Просто не доводите дело до конца, и все. Тогда и вы не переступите черту, и ему не придется.
– Не придется?
– А что, если он тоже влюбился в вас? Вот так, с первого взгляда и крепко-накрепко? Представьте, каково ему будет узнать, что его возлюбленная – боец с другой стороны фронта. Вернее, даже не боец, а полководец. Какой у него тогда останется выбор? Или броситься в бой, надеясь погибнуть быстро и безболезненно, или…
– Или? – одними губами переспросила Элисабет.
– Сдаться в плен. Перейти в стан врага. Предать все, что было в его жизни прежде: семью, работу, друзей. Вы желаете ему такой участи? Впрочем, может, он и будет счастлив. Ведь он будет вместе с вами, а это дорогого стоит. Даже предательства.
– Я не…
– Много дорог открывается, да? И одна другой заманчивее. Вы можете пойти по любой. Пока еще можете.
– А вы? Вы можете? – Ее глаза казались сухими, но я уже знал, ощущал каким-то шестым чувством, что соленый дождь вот-вот прольется.
– Что могу?
– Пойти по любой дороге?
– Я? Могу. Только мой список доступных путей, похоже, с недавних пор стал короче на один пункт. – Я щелкнул ногтем по крышке брегета.
– Эти часы… Но вы же украли их для меня?
Я поднялся на ноги и подошел к Элисабет настолько близко, насколько это было возможно и безопасно.
– Я не крал их.
– Но… Они же были в вашем кармане, – хлопнули пушистые ресницы. – Откуда они там могли появиться, если вы не…
– Это неважно. Они не должны были там появляться. Понятно?!
– Вы… кричите?
– Да, кричу! И никто… Слышите? Никто из вас не имел права шарить по моим карманам! Ну хорошо, ваши компаньоны – парни не самого светлого происхождения и воспитания, им простительно. Но вы… Или кровь все-таки не водица? Дает себя знать, да?
– Вы…
Она вскочила и выбежала за дверь. Рыдая. Но мое одиночество продлилось недолго: на пороге воздвиглась скала, носящая имя Диего.
– Ты что себе позволяешь?!
Удар правой у него был очень хорош. Точный, резкий и короткий: от такого всегда трудно уйти. Перед моими глазами сверкнули звездочки, а потом я снова увидел пластик пола ближе, чем хотелось бы.
– Сеньора плачет!
А то я не знаю? Сам и довел. Успешно. Талант, прямо скажем, не пропьешь. Правда, раньше мне доводилось все больше Барбару нервировать, но за неимением тетушки…
– Что она тебе сделала? Ну вот что?! Она же еще ребенок!
Ага. Ребенок, с легкостью кружащий головы взрослым мужикам. И уже за одно это ее нужно объявить опасной преступницей. С точки зрения закона жизни.
– Она же считает тебя другом! Верит тебе!
– А я тоже… верил. Пока не узнал, что и для нее нет ничего святого. Как для вас всех, впрочем. Яблочки от яблоньки…
Хлоп! Вернее, шмяк! Ого, слева тоже ничего так бьет, душевно. Одобряю.
– Мразь!
О, а вот по почкам не надо! Не надо, говорю же!
– Ты себя в зеркале-то видел? Нет? Так посмотри!
Меня вздернули вверх и толкнули к зеркальной стене душа.
– Да ты в сто… нет, в тысячу раз омерзительнее, чем любая вещь, которую способна сделать сеньора!
В чем-то он был прав. Хотя бы чисто визуально: человек, чье лицо и слегка помятая фигура отражались в металлизированной поверхности, не производил впечатления порядочного. Да и вообще не был похож на человека.
Зрачки, чуть ли не вышедшие за пределы глаз, сумасшедше расширенные и черные, как бездна космоса. Губы, кривящиеся… ну, наверное, все-таки в улыбке, только совсем не веселой. Кровь, добавившая к темным полосам на коже две ярко-алых. Но самое страшное, тот, кто смотрел на меня из зеркала, был совершенно доволен всем происходящим. До жути доволен. А где-то далеко за его спиной мерцали факелы горящих крыш и мелькали мертвые тела, сползающие с копейных наконечников…
Нет, это у меня в глазах снова потемнело. И звездочки заскакали.
– Извиняться не буду, не надейся.
