Звонит мобильный. Даника.
— Ты сбежала от нее? Всю дорогу шла пешком?
Лила зевает, демонстрируя острые клыки.
Надо превратить ее обратно прямо сейчас, пока не вернулся дед. Ребра вроде перестали болеть, и я могу хоть как-то сосредоточиться.
Знать бы, что делать.
Кошачьи глаза блестят. Подхожу к столу.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять».
Глажу по теплой мягкой шерсти. Кости под ней такие тонкие, хрупкие, словно у птички. Вспоминаю, как пистолет стал чешуйчатой зеленой змеей; что я в ту минуту почувствовал?
Без толку.
Пытаюсь представить, как кошка удлиняется, растет, превращается в девушку. Даже не знаю, как она теперь должна выглядеть. Черт с ним, пусть будет что-нибудь среднее между моими воспоминаниями и той Лилой из сна. Хотя бы что-то. Изо всех сил концентрируюсь, но тщетно — я весь дрожу от усилий.
Кошка рычит, низко, утробно.
Усаживаюсь верхом на стул и кладу голову на спинку. Я изменил пистолет бессознательно, подчинился инстинкту: увидел, что в опасности близкий мне человек, и тут же сработала мышечная память, скрытый резерв мозга.
Злюсь я довольно часто, но при этом ни разу никого ни во что не обращал. Значит, эмоции тут ни при чем.
В детстве я трансформировал муравья в соломинку, а Баррон меня обманул. Как же я это сделал?
Оглядываю гостиную. У стенки все еще стоит меч, который я раскопал во время уборки. Беру его, словно наблюдая за собой со стороны. Лезвие покрыто ржавчиной, клинок совсем не похож на школьные фехтовальные рапиры, оттягивает руку.
«Если любишь, отруби мне голову».
— Лила, я не знаю, как превратить тебя обратно.
Она мягко спрыгивает со стола. Нереально, все это совершенно нереально, не на самом деле.
— Наверное, нужно как-то заставить себя. Придется совершить один безумный поступок, чтобы заработала магия.
Абсурд. Кто-то должен меня остановить. Пусть она меня остановит.
Лила, закрыв глаза, трется о лезвие, сначала немного, потом всем телом. Снова и снова.
— Ты правда одобряешь эту идею?
Кошка протяжно вскрикивает, вспрыгивает обратно на стол и усаживается в ожидании.
Кладу руку ей на спину.
— Занесу меч у тебя над головой, хорошо? Но не по-настоящему.
Останови же меня.
— Не двигайся.
Она смотрит на меня, замерла и ждет, только подрагивает кончик хвоста.
Поднимаю меч, замахиваюсь и со всей силы обрушиваю его на крошечное кошачье тельце.
Боже мой, сейчас я опять ее убью!
И тут все вокруг начинает течь и переливаться. Я могу превратить меч в моток веревки, струю воды, облако пыли. А кошка теперь состоит вовсе не из хрупких, покрытых мехом птичьих косточек — я вижу сложное переплетающееся заклятие, а под ним девчонку. Одно простое мысленное усилие, и колдовство рассыпается, распадается.
Меч стремительно опускается на обнаженную, скорчившуюся на столе девушку. Отшатываюсь и, потеряв равновесие, падаю на пол, клинок вырывается из рук, отлетает на другой конец гостиной и вонзается в заляпанный комод.
У Лилы длинная копна спутанных светлых волос и загорелая кожа. Она пытается подняться на ноги, но безуспешно. Может, разучилась.
В этот раз отдача едва не разрывает меня на части.
— Кассель! — На ней огромная футболка, которая почти полностью открывает длиннющие ноги. — Кассель, проснись. Кто-то идет.
Как же болят ребра. Это, интересно знать, хорошо или плохо? Нужно поспать. Усну, а когда открою глаза, окажусь в Уоллингфорде, Сэм будет опрыскивать себя одеколоном, все будет как обычно, как и должно быть.
Лила ударяет меня по лицу изо всей силы.
Судорожно втягиваю воздух и открываю глаза. Как больно ударила! Из комода торчит меч, пол усыпан осколками вазы, везде валяются книги, бумаги.
— Кто-то идет. — Голос у нее изменился, стал хриплым и отрывистым.
— Дедушка возвращается из магазина.
— Их двое.
Лицо знакомое и одновременно чужое. Что-то во мне сжимается, протягиваю руку, но Лила отшатывается. Конечно: знает, чем чревато мое прикосновение.
— Скорее.
Пошатываясь, встаю.
— О черт! — Совсем забыл: я же такого наговорил Филипу, а еще воображал себя талантливым вруном.
— В шкаф, — командует она.
Шкаф набит изъеденными молью шубами и пальто. Торопливо выкидываем снизу коробки, протискиваемся внутрь. Приходится поднырнуть под перекладину, на которой болтаются вешалки, подпереть спиной дальнюю стенку. Лила забирается следом, закрывает дверь и прижимается прямо к моим покрытым синяками ребрам. Чувствую на шее частое отрывистое дыхание. От нее пахнет травой и чем-то еще, чем-то непонятным, терпким.
Ничего не вижу, только тусклый свет в щелочке между дверями. Подбородок щекочет мамин норковый воротник, слабо пахнет духами.
Открывается входная дверь, я слышу Филипа:
— Кассель? Дедушка?
Машинально дергаюсь, совсем чуть-чуть, но Лила хватает меня за руки, ногти глубоко вонзаются в кожу.
— Тсс!
— Сама не шуми.
Почти бессознательно копирую ее жест. В темноте девушка кажется чем-то ненастоящим, привидением. Худенькие плечи чуть подрагивают под моими ладонями.
Мы оба без перчаток. Так дико.
Лила тянется вперед.
Прикосновение полураскрытых манящих губ. Мы легонько стукаемся зубами. Этот поцелуй лучше всех моих тайных запретных мыслей. Я так мечтал о нем еще тогда — в четырнадцать и позже, после убийства, когда мечтать о ней было неправильно, безумно. Я так хотел его и вот теперь получил и не в силах противиться. За спиной — стенка шкафа; чтобы не потерять равновесие, хватаюсь за ближайшее пальто, шерстяная ткань рвется от прикосновения.
Лила кусает меня за язык.
— Здесь его нет, — говорит Баррон. — И машины нет.
Внезапно она отворачивается, спутанные волосы щекочут лицо.
— Как думаешь, что он рассказал деду?
— Да ничего, — огрызается Баррон. — Ты делаешь из мухи слона.
— Слышал бы ты его по телефону. Явно вспомнил, но я не знаю, что именно. Возможно, подозревает, что кто-то над ним поработал.
Слышится хруст. На полу столько всего валяется — наверное, наступили на что-то.
— Он, конечно, неплохо соображает, но у тебя паранойя.
Лила дышит мне в шею. Слышу, как они поднимаются по лестнице. Мы так близко, что касаемся друг друга. Она ведь прикасалась ко мне, когда колдовала.
— Той ночью, в Уоллингфорде, ты пробралась ко мне в комнату? — шепотом спрашиваю я.
— Они хотели, чтобы я тебя выманила, чтобы ты вышел из общежития. Многие попадали к ним в руки из-за меня.
Так и вижу перед собой белый силуэт, крадущийся по лестнице. Собака, наверное, лаяла, но она ведь могла усыпить и ее тоже.
