Следуя странной логике, а точнее, её полному отсутствию, Цветаев добрёл до противоположного края дома и в полном безнадежии сунулся в самый последний подъезд. В поту и уставший, как каторжник, он поднимался с этажа на этаж и к своему непомерному удивлению именно на седьмом этаже обнаружил нужную ему квартиру. Ляха бляха! – невольно вырывалось у него, и он рухнул на ступеньку, горько сожалея, что не курит, иначе бы точно закурил с горя.
Целую минуту он приходил в себя, почесывая шрам на груди, потом вытащил пистолет из кобуры, привёл его в боевое положение и совершенно не к месту вспомнил глаза жены – глубокие, карие, всегда и везде, даже в толпе, принизывающие его словно током. Вспомнил, перекрестился и позвонил в дверь.
Звонок с той стороны был таков, словно раздавался в гулкой, пустой квартире. Цветаев прислушался, пару раз постучал ногой – всё было безрезультатно. Позади скрипнула дверь:
– Чего трезвонишь?.. Нет его!
– Кого? – нервно оглянулся Цветаев.
В приоткрытую дверь выглядывала чёрная старуха – страшная, как смерть.
– Кольки Бурлинова нет, вот кого! – прокаркала старуха.
Её абсолютно не смутил пистолет в руках у Цветаева.
– Мне Борис нужен, – сказал Цветаев, на всякий случай делая шаг назад и пряча оружие в кобуру.
– Ась? Плохо слышу! – она приложила ладонь к волосатому уху.
– Борис нужен! – крикнул он так, что его голос разнёсся по всем этажам.
– Никакого Бориса здесь нет! – отрезала она.
– А Бурко? – осмелел Цветаев, стараясь не прикасаться взглядом к её уродливой бородавке на огромном, как баклажан, носу.
– Ась?
– Бурко!!!
– Бурко тем более. Здесь Колька Бурлинов живёт.
– А где Колька?
– Ась?
– Колька!
– Да не кричи ты! Сидит твой Колька!
– Давно?!
– Три года уже. Убил человека за карты.
– А в квартире кто-нибудь после него жил?
Он никак не мог привыкнуть к её гортанному голосу, который происходил у неё из-за какого-то скрытого уродства, и на одно-единственное мгновение усомнился в реальности мира, глядя на её огромный нос с бородавкой.
– Никто больше не жил, – прокаркала старуха. – Родня мебель за долги продала. Хотели и квартиру – да кому она теперь нужна, кто сюда поедет?! Вот и стоит запертая.
– Ясно, – чуть оторопело кивнул Цветаев.
Его расстроила неудача, и он не представлял, что делать дальше.
– А ты кто будешь? – поинтересовалась старуха.
– Борьку ищу, – короткой ответил он, тем самым прекращая разговор.
– Ась?
Цветаев махнул рукой и вдруг понял, что боится от неё чем-то заразиться, огромным носом, что ли, и начать каркать точно так же, как и она. Он даже ощутил першение в горле и начал покашливать.
– Ищи в другом месте! – прокаркала старуха и захлопнула дверь.
Пустышка, с холодком в груди решил Цветаев. Тогда зачем Герка врал? Может быть, здесь всё же была конспиративная квартира милиции или какой-нибудь разведки? Но тогда глазастая старуха заметила бы, надо было ей денег дать, пожалел он о своей нерасторопности. А, может, в свете нынешний событий Бурлинова выпустили? Но зачем ему скрываться? Закатил бы шумную пьянку и отправился бы на фронт навёрстывать упущенное. Впрочем, что теперь гадать?
Он прошёлся вдоль короткого коридора и выглянул в узкое окно рядом с мусоропроводом. Сверху район казался вымершим: заросшие по краям тротуары, ослепительно блестевший голубой Днепр, и ни единого прохожего, хотя всё же один человек появился и показался Цветаеву очень даже знакомым. Шрам на груди вдруг дико зачесался. Захотелось ударить себя кулаком по лбу. Так обмишуриться! Враскорячку, чтобы не споткнуться, Цветаев бросился вниз с целью догнать Ирку Самохвалову, шествующую по тропинке к детскому саду, только она была не в платье цвета морской волны, а в джинсах и белой блузке.
Но когда он очутился на этой самой тропинке, Самохваловой, естественно, и след простыл. Цветаев, взмыленный, как лошадь, промчался, ещё немного: через квартал, на соседнюю улицу, но и здесь никого не оказалось, только горячий воздух лениво шевелил листья на деревьях, да ворона, сидящая на дереве, слезливо каркнула, ошибся, мол, батенька.
Цветаев поплёлся на стоянку. Баста! – решил он обессилено, на сегодня разочарований хватит, школьные годы канули в вечность, никто никого не любит и никто никому не нужен. Юность закончилась, наступили суровые будни зрелости. И во всём виноват Пророка. Если бы не его маниакальная подозрительность, то не надо было никуда нестись и что-то доказывать. Поеду-ка я к Воронцовой и напьюсь, решил он. От одной мысли о «пармезане» и о «Bаrdolino» рот у него наполнился слюной, и Цветаев вспомнил, что не завтракал, но ощущение голода не было, в желудке поселилась вселенная пустота.
Он уже завёл двигатель и подал вперёд, как вдруг, увидев белую «шестёрку» Гектора Орлова, дал по «всем тормозам», из суеверия закрыв глаза, а когда открыл, то сказал себе: «Не просри свой шанс, люди засмеют!» Под людьми он, конечно, в первую очередь подразумевал Пророка; после этого, озираясь, подошёл посмотреть на находку. Можно было ещё допустить, что Гектор оставил машину здесь случайно, когда приходил по адресу, но тогда бы она за месяц покрылась бы пылью и грязью, да и птицы постарались бы вовсю, а оказалось, что на ней ни соринки, что её недавно мыли, и стёкла блестели, как новенькие.
Цветаев ощутил запах следа. До этого все запахи были ложными, а здесь самый что они на есть настоящий, пахучий, как свежая лепёшка, которые пекла Наташина бабушка – Варвара Михайловна из Нижнего Новгорода, снабжая его этими лепешками во всех командировках. На всякий случай он отогнал свою машину подальше, в соседний ряд, и приготовился ждать. Старое, доброе чувство охотника охватило им. И он понял, что надо доверять только себе, никто так не позаботится о тебе, как ты сам.
В глубине души он надеялся, что рано или поздно увидит того крайне неприятного субъекта, у которого можно узнать, за что и как он предал Пророка, и даже так свыкся с этой мыслью, что когда к машине подошёл чрезвычайно плотный человек с изломанными ушами, был разочаровал до глубины души и призвал своего ангела-хранителя к справедливости. В мире должна быть справедливость, решил он, иначе всё бессмысленно.
Плотный человек больше всего походил на отставного боксёра, разжиревшего в отсутствии ринга и тренировок. Может это и есть Борис, подумал Цветаев, то бишь неуловимый Бурко?
Боксёр сел в машину и живо тронулся с места. Цветаев дождался, когда он выйдет с площадки, и поехал следом. Небо через переднее стекло казалось голубым-голубым и по-осеннему высоким. Хорошее небо выпало Киеву, только незаслуженно и не к месту в истории, за место в истории тоже надо бороться, а то можно получить «неуд» не веки вечные. А у грязных городов должно быть грязное небо. И в этом Цветаев признал несовершенство мира.
Он нагнал боксёра у Оболонского кольца, где улица Героев Сталинграда, переименованная в Героев Бандеровцев, поворачивала и превращалась в Московский проспект, переименованный в Львовский тракт и просунутый между пилонами одноименного моста. Мелькнули зовущая гладь Днепра, песчаные берега Труханова острова в зелёной дымке ив, и на проспекте Генерала Ватутина, переименованном в Героя Украина Константина Могилко, Цветаев свернул вправо в Днепровский район – пока ещё безопасный и тихой. Николай Политыкин погиб как раз где-то здесь. Таких простых совпадений не бывает.
Возле парка «Аврора», на улице с политически нейтральным название Сулейман Стальский, там, где заворачивал трамвайчик, боксёр свернул во двор пятиэтажного дома номер семьдесят восемь и вошёл в четвёртый подъезд.
И опять Цветаеву повезло: повинуясь то ли шестому чувству, то ли голосу ангела-хранителя, он не заехал следом во двор, хотя, конечно, по всем правилам следовало бы, чтобы запомнить лица, тех, кто сядет в машину, а остановился у обочины, благо дома вдоль улицы стояли торцами в ней, и приготовился ждать. Соваться неизвестно куда, было рискованно. Нервно зачесался шрам на груди, и как будто в подтверждение, из подъезда, в который вошёл боксёр, выскочили семеро при оружии, в «балаклавках», и среди них Цветаев безошибочно угадал боксёра. Боксёр прыгнул в белую «шестёрку», а остальные – в фургон, стоящий рядом, и к удивлению Цветаева понеслись по тому же маршруту, которым боксёр сюда прикатил. Был ещё нечто странное, что промелькнуло неосознанно – так, намёк, который не оформился в конкретную мысль. Цветаев подумал, подумал об этом и забыл, так бывало всегда, когда мысль не находит подтверждения.
Цветаев подивился на прыткость боксёра и его команды, а вот причину своей настороженности понял только тогда, когда увидел того, кого совсем не ожидал увидеть в Киеве, потому что думал, что он после своего предательства пропал, сгинул в круговерти войны.
Он двигался следом, но так, чтобы на него раньше времени не обратили внимание. До кольца он вообще их «отпустил», ибо сообразил, что боксёр несётся на прежнюю стоянку; однако он миновал её, как миновал «Киевский завод углекислоты», оружейное предприятие «Маяк», строительную фирму «Лакма», «МЖК Оболонь», а потом последовательно – «Киевский мыловаренный завод», кожевенный завод «Чинбар» и ЗАО «Куренёвка», и наконец Цветаев понял, что здесь пахнет рейдерством и что конечная цель боксёра – издательский комбинат «Киевщина», больше достойных объектов не было. Совпадение не больше, чем совпадение в чудесах пирамиды Хеопса, подумал Цветаев, но такое тоже бывает.
