К двум склянкам предполуденной вахты волны начали перехлестывать через борт. С драконьей палубы на бак лились потоки воды. Камбуз совсем остыл: пока не кончится шторм, огня на борту зажигать нельзя. Отчаянный, припав к палубе, больше не жаловался и только подрагивал шкурой, когда ручейки просачивались между швами его палатки.
– Все наверх! – повторял где-то Райли, заглушаемый ветром. Боцман, сложив ладони у рта, проревел то же самое. Матросы затопали по доскам, спеша убрать паруса и привести корабль к ветру.
Время отмеряли одни только склянки, бившие безошибочно через каждые полчаса. Стемнело рано, и закат прошел почти незамеченным. Море зажглось холодным голубым светом, который передался канатам и доскам палубы; при нем были видны гребни волн, растущих все выше.
Даже «Верность» с ее мощным корпусом больше не рассекала их, а медленно через них переваливала. Лоуренс, глядя с палубы вниз, видел глубокие впадины между валами. Добравшись до верха, корабль чуть ли не прыжком соскальзывал на ту сторону и зарывался в пену у подножия волны. Широкая драконья палуба снова вздымалась торчком, и судно начинало новый подъем. Лишь песок, бегущий в часах, показывал разницу между минувшей волной и следующей.
Утром Лоуренс очнулся от беспокойного рваного сна. Ветер дул с той же силой, но волна немного уменьшилась. Отчаянный не просил есть.
– Я не смог бы, даже если б до меня донесли что-нибудь, – сказал он и снова закрыл глаза – скорее изможденный, чем сонный. Ноздри у него слиплись от соли.
Грэнби и еще двое человек, пришедшие сменить Лоуренса, жались под другим его боком. Лоуренс послал Мартина за ветошью. Дождь смешивался с солеными брызгами, однако носовой бачок, к счастью, еще до бури наполнили пресной водой. Мартин, держась за натянутые вдоль палубы спасательные канаты, дополз до него и вернулся с мокрыми тряпками. Отчаянный едва шевельнулся, когда Лоуренс стал протирать ему нос.
Вверху сплошная пелена – ни солнца, ни облаков. Дождь налетал порывами, и до самого горизонта не было видно ничего, кроме бушующих волн. Когда пришел Феррис, Лоуренс отослал Грэнби вниз, а сам перекусил сухарями и твердым сыром, не желая уходить с палубы. Днем дождь усилился и стал холоднее прежнего. Волны захлестывали «Верность» с обеих сторон. Одна, поистине чудовищная, выросла чуть ли не до фок-мачты и всей своей тяжестью обрушилась на Отчаянного.
Вахтенные авиаторы, барахтаясь в потоке воды, хватались за что попало. Мичмана Портиса Лоуренс поймал на краю палубы, у самого трапа, и держал, пока тот не вцепился в канат. Отчаянный, вырванный из дремоты холодной ванной, паниковал, бился в цепях и звал Лоуренса. Доски около кнехтов выгибались от его мощных рывков.
– Это всего лишь волна! Я здесь, не бойся! – крикнул Лоуренс, кое-как добравшись до него по затопленной палубе. Отчаянный успокоился и лег, но цепи, особенно необходимые сейчас, были изрядно ослаблены, а на перевязку узлов при таком шторме могли отважиться только хорошие моряки.
«Верность», приняв еще один громадный вал на корму, дала сильный крен. Отчаянный налег на цепи всей своей тяжестью и безотчетно вцепился когтями в палубу, расщепив дубовый настил.
– Феррис, сюда! Будьте подле него! – крикнул Лоуренс и двинулся через палубу. Руки, перебирая канаты, бессознательно находили дорогу.
Узлы намокли, притом Отчаянный сильно их затянул. Лоуренс мог работать только в коротких промежутках между волнами, когда канаты ослабевали. Каждый дюйм давался ему с великим трудом. Отчаянный распластался на палубе, чтобы хоть как-то помочь ему.
Лоуренс, окатываемый брызгами, видел только веревки, чугунные кнехты и смутно темнеющую массу Отчаянного. Пробило две склянки первой «собачьей» вахты: где-то за свинцовой пеленой закатывалось солнце. Рядом возникли какие-то силуэты, и Леддоуз, опустившись на колени, пришел на помощь. Он тянул, Лоуренс вязал. Когда накатывала волна, оба хватались друг за друга и за чугунные столбики. Вскоре их пальцы нащупали железные звенья цепи: они выбрали слабину.
Говорить было затруднительно. Лоуренс просто показал на вторые кнехты по левому борту. Леддоуз кивнул, и они отправились. Лоуренс показывал дорогу, держась у самого борта: легче было перелезать через пушки, чем тащиться посередине. Очередная волна схлынула, дав им короткую передышку. Лоуренс полез через первую карронаду, и тут Леддоуз закричал.
Обернувшись, Лоуренс увидел что-то темное, летящее ему в голову, и чисто инстинктивно заслонился согнутой в локте рукой. Удар пришелся в плечо – ощущение было такое, будто кто-то огрел его кочергой. Падая, он уцепился за казенную часть карронады. Над ним маячила чья-то тень, Леддоуз в ужасе отползал назад с поднятыми руками. Нахлынувшая волна увлекла его за собой.
Лоуренс, держась за пушку, давился соленой водой и нащупывал ногами опору. Сапоги от воды отяжелели, как каменные. Он мотнул головой, откинув волосы с глаз, и свободной рукой перехватил в воздухе новый взмах железного лома. Потрясенный, он узнал своего противника: сверху приблизилось белое лицо Фен Ли, явно готового, по всей видимости, на все. Китаец попытался отнять свое оружие, и они стали бороться. Каблуки Лоуренса скользили по мокрым доскам.
Ветер, третий в схватке, норовил растащить их и в конце концов победил. Онемевшие пальцы Лоуренса упустили лом. Фен Ли с распростертыми руками отшатнулся назад, точно хотел обнять ветер, и тот с полной готовностью унес его за борт, где он исчез без следа.
Лоуренс, кое-как поднявшись, заглянул в кипящую круговерть. Ни китайца, ни Леддоуза; даже самого моря не было видно за туманом, вставшим над волнами. Недолгий бой прошел наедине, без свидетелей. Позади пробили склянки, возвещая, что прошло еще полчаса.
Лоуренс, слишком усталый, чтобы о чем-то думать, кратко доложил Райли, что за борт смыло двух человек. Все его внимание поглощал шторм. На следующее утро ветер начал стихать, а к началу полуденной вахты Райли стал посменно отпускать людей на обед. К шести склянкам на небе появились просветы, и солнце хлынуло в них широкими косыми столбами, радуя измученных моряков.
Леддоуза, всеобщего любимца, жалели, но гибель его ни у кого не вызвала удивления. Стало ясно, что именно он с самого начала был обречен в жертву призраку, и ближайшие друзья шепотом рассказывали остальным о его эротических подвигах. Фен Ли моряки знали плохо, и его смерть считалась простым совпадением: если чужестранцу, так и не обретшему морских ног, вздумалось погулять в шторм по палубе, другого нечего было и ожидать.
Волна оставалось сильной, но Отчаянный слишком приуныл, чтобы и дальше держать его в путах. Лоуренс дал слово, что отпустит его, как только авиаторы вернутся с обеда. Когда стало теплее, узлы разбухли, и канаты пришлось рубить топорами. Освобожденный Отчаянный скинул цепи на палубу и зубами стащил с себя клеенчатую накидку. Встряхнулся, сгоняя воду ручьями, и заявил воинственно:
– Пойду полетаю.
Все только рты раскрыли, когда он взмыл в небо без сбруи и сопровождения. Лоуренс невольно протянул вслед ему руку, но тут же ее опустил. К чему эта патетика, с досадой сказал он себе. Отчаянный всего лишь разминает крылья после долгого заточения. Крайняя усталость глушила тревогу, как тяжелое одеяло.
– Вы пробыли на палубе трое суток, – сказал Грэнби и повел его вниз. Распухшие пальцы не держались на поручнях трапа. Грэнби подхватил его под руку, и Лоуренс чуть не вскрикнул: боль от удара ломом давала о себе знать.
Грэнби хотел немедленно отвести его к лекарю, но Лоуренс отказался.
– Это всего лишь ушиб, Джон, и я предпочел бы пока не поднимать из-за этого шума. – После этого ему пришлось объяснять, из-за чего именно.
– Но это же возмутительно, Лоуренс! Парень покушался на вашу жизнь – нельзя этого так оставлять.
– Нельзя, – согласился Лоуренс, забираясь в койку. Напоследок он осознал смутно, что его укрывают одеялом и занавешивают чем-то окно.
