– Но ты же видел, что этот змей лишен разума. Он съел четырех человек и убил еще шестерых. Будь ему известна разница между людьми и животными, это был бы… бесчеловечный поступок. – Лоуренс путался, не находя нужных слов. – Приручить морского змея не удавалось еще никому – даже китайцы признают это.
– Выходит, если какое-то существо не служит людям и не знает их обычаев, то у него и разума нет. Выходит, его убить надо за это? – Отчаянный вздыбил жабо.
– Вовсе нет. – Лоуренс не знал, как объяснить ему свою точку зрения: сам он не увидел в глазах этой твари ни малейшего проблеска разума. – Я хочу лишь сказать, что морские змеи, будь у них разум, умели бы как-то договариваться с людьми, и мы бы знали об этом. Многие драконы, в конце концов, отказываются от опекунов и разговаривать не желают. Это бывает не часто, однако случается, но никто не выводит из этого, что у драконов нет разума. – Ему показалось, что он выбрал удачный пример.
– И как же поступают с такими драконами? Как поступили бы со мной, откажись я повиноваться? Я говорю не об одном каком-то приказе – что, если бы я вовсе отказался служить в авиации?
Разговор до сих пор носил общий характер, и переход на личности поставил Лоуренса в тупик. К счастью, при таком малом количестве парусов работы на палубе почти не было, и матросы играли на баке в кости (ставкой в игре служили порции грога). Вахтенные авиаторы тоже расположились в отдалении. Лоуренс был рад, что никто их не слышит: другие могли понять Отчаянного неверно и даже счесть его нелояльным. Сам капитан не верил, что Отчаянный способен отказаться от службы, бросив своих друзей, и отвечал спокойно:
– Неприрученных драконов посылают в питомники. Если бы ты захотел, то мог бы тоже там жить. Есть очень красивая местность у залива Кардиган, севернее Уэльса.
– А если бы я не захотел там жить? Если бы захотел поселиться где-то еще?
– А что бы ты ел? Скот, идущий на корм драконам, принадлежит людям.
– Если люди сделали всех животных своей собственностью и не оставили никого на воле, глупо было бы обижаться, что я беру какую-то долю себе. Да я бы и без скота обошелся. Ловил бы рыбу. Что, если бы я поселился около Дувра, и летал где хотел, и ел рыбу, не трогая ничьих стад, – разрешили бы мне так жить?
Лоуренс слишком поздно смекнул, что ступил на опасную почву, и горько пожалел о собственной неосмотрительности. Он прекрасно знал, что ничего такого Отчаянному не позволили бы. Живущий на воле дракон, даже самый мирный, привел бы в ужас местное население. Причин для отказа, вполне разумных, нашлось бы множество, но Отчаянному они представлялись нарушением его прав и свобод. Какие резоны найти, чтобы он не почувствовал себя несправедливо обиженным?
Отчаянный кивнул, верно истолковав молчание своего капитана.
– Откажись я, меня заковали бы в цепи и силой отволокли в этот самый питомник. А захоти я улететь, меня бы не выпустили – ни меня, ни других драконов. Вот я и думаю, – в голосе Отчаянного нарастал гневный рокот, – что мы все равно что рабы. Просто нас меньше, и мы большие и сильные, поэтому с нами жестоко не обращаются. Но мы лишены свободы, как и они.
– Боже мой… нет, это совсем не так. – Лоуренс поражался собственной слепоте. Неудивительно, что Отчаянный так протестовал против штормовых цепей, если его одолевали подобные мысли. Вряд ли они зародились у него лишь после сражения с морским змеем. – Ты ошибаешься. – Он знал, что плохо умеет спорить с Отчаянным на философские темы, но непременно должен был убедить дракона в абсурдности такого рода идей. – С тем же успехом и меня можно назвать рабом, поскольку я подчиняюсь приказам Адмиралтейства. Если я откажусь повиноваться, меня уволят со службы и скорее всего повесят – но это еще не означает, что я раб.
– Но ты по собственному выбору поступил во флот, а затем в авиацию, – не сдавался Отчаянный. – Ты мог бы подать в отставку и уехать куда хотел.
– Да, но тогда бы мне пришлось зарабатывать себе на жизнь чем-то другим. Капитал, на проценты с которого можно жить, у меня завелся совсем недавно. Да, кстати: если бы ты не захотел служить в корпусе, я мог бы приобрести поместье – на севере, скажем, или в Ирландии. Там ты жил бы, как тебе нравится, и никто бы не возражал. – Отчаянный задумался над этим, и Лоуренс перевел дух. Воинственный огонь в глазах дракона померк, хвост перестал мотаться и прильнул к туловищу, жабо опало.
Пробило восемь склянок. Новая вахта, сменившая игроков в кости, погасила последние фонари. На драконью палубу тоже поднялась смена во главе с зевающим во весь рот Феррисом.
– Доброй ночи, сэр; доброй ночи, Отчаянный, – прощалась уходящая спать вахта Бейливорта. Многие, проходя, трепали Отчаянного по боку.
– Доброй ночи, джентльмены, – отвечал Лоуренс, а Отчаянный басовито мурлыкал.
– Люди, если хотят, могут ночевать на палубе, мистер Трип, – донесся с кормы голос Парбека. Матросы охотно располагались на баке, кладя под голову бухты перлиня и свернутые рубахи. На корме мигал одинокий фонарь, в небе светили звезды. Луны не было, но Магелланово Облако и Млечный Путь казались особенно яркими. Вахтенные авиаторы разместились у левого борта, и Лоуренс с Отчаянным снова оказались в уединении, насколько такое вообще возможно на борту корабля. Лоуренс сидел, прислонившись к теплому боку, и чувствовал, что Отчаянный хочет что-то сказать.
– Даже если бы ты купил для меня это поместье, – заговорил дракон, как будто их разговор и не прерывался, – все равно это сделал бы ты, а не я. Ты меня любишь и готов на все, лишь бы я был счастлив – но как же быть дракону вроде бедного Левитаса, о котором капитан совсем не заботился? Я не совсем понимаю, что такое капитал, но у меня его точно нет, и взять его негде.
Говорил он, впрочем, не с прежним гневом, а устало и даже немного грустно.
– У тебя есть драгоценности, – заметил Лоуренс. – Одна только подвеска стоит около десяти тысяч фунтов. Поскольку это подарок, никто не сможет оспорить, что по закону она твоя.
Отчаянный склонил голову, разглядывая украшение, в которое Лоуренс вложил солидную часть своего приза за «Амитье» – фрегат, везший в Европу яйцо с зародышем селестиала. Платина немного поцарапалась за время путешествия – Отчаянный ни в какую не соглашался снять подвеску, чтобы ее почистили, – но жемчужина и сапфиры сохранили свой прежний блеск.
– Значит, драгоценности и есть капитал? Неудивительно, что они такие красивые. Но только, Лоуренс, это ведь опять-таки твой подарок – я не сам заработал их.
– Да, у нас почему-то не принято назначать дракону жалованье или выплачивать призовые. Дело не в недостатке уважения, уверяю тебя – просто люди полагают, что драконы не испытывают надобности в деньгах.
– Не испытываем, потому что нам ничего не позволяют делать самостоятельно. Нам просто не на что их потратить. Будь у меня деньги, я ведь все равно бы не мог зайти в лавку и купить себе еще драгоценностей или книг. Нас ругают даже за то, что мы берем еду из загона в удобное для нас время.
– Тебе не позволяют летать куда вздумается не потому что ты раб, а потому что это встревожило бы людей. Нужно считаться с мнением общества. Что толку заходить в лавку, если хозяин тут же сбежит оттуда из страха перед тобой?
– Почему мы должны страдать из-за чьих-то страхов, если ничего плохого не делаем? Признайся, Лоуренс, что это нечестно.
– Пожалуй, – неохотно ответил Лоуренс. – Но люди, сколько им не тверди, что драконы не опасны, все равно будут вас бояться. Такова уж человеческая натура. Глупо, не спорю, но с этим ничего не поделаешь. Мне жаль, голубчик, что я не могу дать тебе более толковых ответов. Повторю еще раз: каких бы ограничений общество тебе ни навязывало, ты такое же свободное существо, как и я. А если ты так досадуешь на эти препоны, я сделаю все от меня зависящее, чтобы преодолеть их.
Отчаянный тихо вздохнул, потыкал Лоуренса носом и поплотнее запахнулся крылом. Не возвращаясь к прежнему разговору, он предложил вернуться к чтению «Тысячи и одной ночи» – французский перевод этой книги они отыскали в Кейптауне. Лоуренс охотно согласился, но на душе у него было смутно. Все эти доводы, казалось ему, были недостаточно убедительны – а ведь он всегда считал, что Отчаянный всем доволен.
