«Вот ведьма, выбралась-таки! Уже донесла! Быстро они снарядились, быстро…» — с тревогой думал он, отползая дальше от дороги.
«Ищите ветра в поле», — хотелось крикнуть Федору, но радости оттого, что они его не заметили, он не испытывал никакой. Его искали, и это было плохо. Он уже углубился в тайгу, как услышал донесшийся эхом звук выстрела.
«Интересно! Кого это они стрелили? Может, лось на дорогу вышел. Повезло мужикам», — без зависти, спокойно, по-охотницки, подумалось Федору.
— Вот те на, девка! Ты где ее взял, Фролушка? Да что с ней? Дышит ли? Чего молчишь-то, коль тебя спрошают! — Седой как лунь старик, присев у выволоченной на песчаный берег лодки, спрашивал у высокого с черной бородой мужика.
— Дак это, шел по реке, гляжу, лежит на берегу, вроде неживая. Глазами в небо смотрит, а не видит ничего. Потрогал — вроде теплая. Послушал — еле дышит…
— Это как же ты ее слушал? — вмешался пришедший на берег со стариком парень.
— Ухом, как еще?
— А ну, умолкни! Не с тобой разговор.
Парень молча поклонился старику, отошел и присел на валун.
— Ну, Фролушка, что дальше-то было?
— Посмотрел кругом, никого. Пождал немного, крикнул, собаки деревенские пришли, а боле никого. А она лежит, кровь капает, ну и взял, не пропадать же божьей душе.
— Хорошо, что взял, не бросил, добрая твоя душа, Фрол, только вот как теперь отдавать будем?
— Зачем отдавать. Поднимется, я ее в жены возьму, — кося глазом на дверь избы, громко ответил Фрол.
— Девка-то уж невеста, поди, жениха имеет, как же ты ее возьмешь?
— А где тот жених?
— Не прав ты, Фрол, против кона так поступать.
— Да ведаю я, что нельзя так, только не известно никому теперь, есть у нее жених аль нет. Чья она вообще, как на том берегу оказалась? Поднять ее на ноги надо, хороша девка, рано ей помирать. Потому к тебе, отец, привез. Боле ей никто не поможет, с кедра она на камни упала.
— Хорошо, несите ее в избу. Посмотрю, зачем ее душеньке это надобно было.
— Так рази это может быть кому надобно, отец?
— Так, а для чего ей надо было с кедра падать?
— Так ясно, нечаянно это случилось, ветка хрустнула, и все…
— Эх, Фрол, ничего в белом свете просто так не случается, а все по чаянию, то есть желанию душ наших.
— И как ты это посмотришь?
— Вот с душой ее побеседую и посмотрю, в чем причина такого ее желания, а на ноги ее поставить гораздо проще, для того только и надо, чтобы она жить захотела.
— Так рази есть на земле человек, что жить не хочет?
— Таких, Фролушка, очень много на земле, только они об этом не знают. Думают, жить хотят, а на самом деле нет — не хотят.
— Это как?
— Просто. Ты рази не встречал людей, которые говорят одно, а делают другое?
— Встречал, много, но это не то, все они жить хотят и ради этого иногда врут друг другу, обман учиняют. Жить-то они хотят, отец, еще как хотят.
— Это им кажется. На самом деле любым обманом человек в себе частичку Бога теряет, божественный огонь, бессмертной душе дарованный, гасит.
Бывает и такое. Человек хороший и живет по пра-ви, а не может свою дорогу найти, свое предназначенье… не слушает сердца своего, умом одним путь себе прокладывает. Колотится всю жизнь, как через чашу буреломную прорубается, а рядом его дорога, его пращурами для него протоптанная, — шагай к счастью своему легко и свободно, но он ее не видит и гробит здоровье свое в дебрях житейских. Рази он жить хочет? Или те, кто табачищем, спиртом себя травят. Рази они жить хотят? Посмотри на то, что с родами их — сами в сраме и дети в нищете. Они себе сами такую жизнь уготовили, потому не приемлем мы их путь, но как создания они такие же божьи, как и мы, то и осуждать их нельзя. Просто души их в темноте дурманной, дороги своей в этом мире уже не видят, потому стремятся в иной.
— Ну, отец Серафим, к тебе как приедешь, прям мальцом безусым себя чувствовать начинаешь. Где ты все эти мысли берешь? В одной тайге живем, один хлеб жуем.
Весь этот разговор не мешал им выстелить рядом с лодкой полотно и осторожно переложить на него тело Анюты. Оно было податливо, но ни стона не заметили, ни движения.
— Плохо дело, несите в избу скорей! — скомандовал старик и крикнул: — Меланья, воды подай ключевой, да скоренько! Давно ты ее нашел, Фрол?
— Еще пополудню.
— Ладно, езжай.
— Может, я здесь поживу пока?
— Нет. Езжай. От тебя вон табачищем несет, нече мне здесь дух портить.
— Ей-богу, воздержусь от табака!
— Сказал, езжай, нешто своим умом дойти не можешь? Ты где ее нашел, рядом с Кулаковой деревней? Вот туда и езжай, вызнай, чья она дочь, да осторожно вызнай. Вернешься, подумаем, что да как.
— Хорошо, отец, думаю, завтра вернусь к вечеру.
Фрол, поклонившись, пошел к берегу.
— Фролушка, ты куда? Покушал бы, я уж на стол собрала, — выйдя из избы, позвала дородная не по годам Меланья.
— Не могу, надоть засветло поспеть, вода упала, сплошные шиверы, спасибо, тетя Меланья.
— Фрол, тут уха стерляжья, — поддержал Меланью парень, что сопровождал старика, ты же реку хорошо знаешь.
— Никола, ты-то чё? Река — она кажный день разная, ежели дотемну не дойду до деревни, придется на берегу гнус кормить.
Вышедшая из избы молодка поклонилась Фролу:
— Здравствуй, Фрол, останься, посидим, ушицы похлебаем, расскажешь, как там люди на реке живут, давненько тебя не было, — и призывно посмотрела на мужика.
Фрол остановился.
— Ладно, ночуй. Утром пойдешь, — послышался голос старика из избы. — Токо кисет свой мне отдай, прям сейчас, чтоб соблазна не было.
Фрол картинно развел руками: дескать, ну что поделаешь, уговорили — и улыбнулся.
— Ну и ладно, остаюсь, давно ушицы хорошей не хлебал.
— Проходи, Фрол, сама варила, отведай, — пригласила мужика молодка и уже тихо, слегка зардевшись лицом, проронила только для него: — Как чувствовала, что ты явишься.
— Благодарствую, благодарствую, Ульяна, — по-мужски коротко окинув взглядом всю ладную фигурку девушки, заранее поблагодарил Фрол.
В дальнем закутке просторной избы, куда уложили Анюту, старик что-то делал, только звук переливающейся воды да его приглушенный голос иной раз слышался оттуда.
Енисейский тракт, проложенный большей своей протяженностью по непролазной тайге, извиваясь меж сопок, ныряя в низины, взлетая из них на высокий берег Енисея, открывал перед путешествующими по этим местам впервые буйную красоту и раздолье приенисейского края. Яков и поручик Андрей Бело-цветов ехали не спеша, с остановками и привалами в самых живописных местах. Казаки, сопровождавшие их, хорошо знали эту дорогу, поэтому все шло размеренно и неутомительно, как для начальствующих особ, так и для их сопровождения. За время совместного бытия в Красноярске Яков ни на минуту не оставлял поручика, блестяще выполняя все его пожелания. Теперь же Белоцветов целиком и полностью полагался на Якова. В этих краях, бесконечно далеких от балов и придворных приемов, от армейских уставов и гусарских забав, Яков оказался более приспособленным к жизни, чем поручик. Его гибкий, изощренный ум, ум мошенника, как нельзя лучше подходил к ситуации, в которой они оказались. Они ехали с одной-единственной целью — найти применение огромным деньгам, которые готовы были вложить персоны императорского двора в золотой промысел. Понятное дело, Белоцветов с этого имел немалый процент, которым готов был поделиться с Яковом. Оба понимали, что, находясь при таких деньгах, а главное — при золоте, не процент будет определять их благосостояние, а умение вести дела бумажные, отчеты-зачеты, да платежные ведомости. При всем благородстве своем, Белоцветов хорошо знал принятый в высших кругах общества тонкий предел дозволенного вознаграждения, выходить за рамки которого считалось недостойным. Но этот предел не удовлетворял его амбициозных запросов. Просто уворовывать было ниже его достоинства, и он об этом даже не помышлял, но получать дополнительно барыш иным путем был весьма согласен. Так вот такой, иной, путь и предлагал ему Яков. Вроде как все пристойно. Под разведку на участки золотоносные разрешения получены, под открытие акционерного общества бумаги подготовлены, и высочайшие пайщики о том уведомлены. Губернское начальство, письма сопроводительные получив, всевозможную помощь поспешило оказать. В Горном приказе ни на минуту задержек не было. Более того, как бы случайно выезд фискального чиновника в село Рыбное к их поездке приурочен был, а чиновника в сопровождении казаков отправлять положено. Чего еще желать можно в дальней дороге? Весело ехали, лошадей только меняли да местными деликатесами угощались в заезжих избах. Так и прибыли к стрелов-ской переправе. Чиновник Сычев из казенного возка давно к ним в фаэтон с мягкими пружинными сиденьями перебрался. Желание общаться со столичной знатью, что было просто пределом его мечтаний, сбылось, и он, млея от счастья, говорил и говорил обо всем, что интересовало столь великолепных господ. Так что к переправе на Енисее Яков уже многое знал о промыслах енисейских, «золотой дороге» старательской, как и что надо делать для процветания их будущего предприятия. Прежде всего, использовать Сычева так, чтобы местная власть ковром стелилась при их появлении. Для того все чаще в рассказах своих Яков как бы ненароком упоминал о друзьях высокопоставленных и как раз по ведомству Сычева в Петербурге. Поручик подыгрывал, распаляя фантазии Сычева о том, как удачный случай, сведший их, может изменить судьбу губернского чиновника.
