И вот Влад ставил в темноте опыт за опытом, перебирая, соблазняя, покидая партнерш и не подозревая даже, что оставляет на их ноготках клочья своей кожи.
Отсюда мы видим, что у Господа хватает простоты и для самых отъявленных хитроумцев.
Второе проявление этого же простодушия — совершенно глобальный прокол в биографии Влада, сколь неожиданный, столько и закономерный, что неизбежно произошел бы и так, но наступил в тот злосчастный день, когда наш писака, решив как следует оторваться, заказал в одной второсортной пивнушке, где, кстати, о нем по идее никто не должен был знать, — девять ярдов специального двойного пива.
А пиво то было сварено по классическому староарийскому рецепту, из ячменя и ржи, в которых, наподобие цветочка-василечка, поселились исчерна-пурпурные, хрупкие рожки. На прародине звали сей напиток сомой и считали даром богов; в хилой же и доходяжной Европе обычный хлеб из такого зернеца как-то вызвал эпидемию антонова огня, в России сорвал царю Петру вернейшую победу над турком, а в Новом Свете зажег костер под сэйлемскими ведьмами. В защиту зелья скажем, что акушерки употребляли его для усиления родовых схваток, а благодетели человечества в веке этак двадцатом выделили из него, наконец, самый знаменитый из знаменитых психоделиков.
Вот этакой сомы Влад и набрался без меры, однако не поплыл прямо по дороге вечности, что сделать, пожалуй, был не прочь, а попросту впал в неконтролируемое разумом состояние, когда человек равен самому себе и мысли его равны самому человеку. Подобное случалось с ним крайне редко, а после долгого и муторного появления на свет (шел он пятками вперед и всё норовил побольнее брыкнуть ими приставучую акушерку) — и вообще никогда. А тут он не удержался и рассказал каким-то случившимся рядом неприметным труженикам защитно-брезентового поля, на котором растут алюминиевые огурцы, свой коронный анекдот. Будто бы встречается овчарка с шарпеем — а те, известно, первые среди собак пофигисты. Овчарка все похваляется, как она то и как она се: и чемоданы-то с наркотиком вынюхивала, и забугорного шпиона поймала, и даже — раздвигая на фасаде пышный мех — «вот смотри на грудь: видишь на ней дырочку? Это я хозяина от злого чечена грудью защитила и его пулю на себя приняла. А ты, байбак, чем прославился? Тем, что тебя как-то хозяйские детки шесть часов без передышки в объятьях тискали?» Ну, шарпей думал-думал — они на это дело и в самом деле тугие, — перебирал, как до того овчарка, свою жутко складчатую кожу, только со спины на лоб, и вдруг выдает ей: «Вот, видишь дырочку?» «Вижу. А чего это?» — спрашивает любопытная овчарка. «Жопа».
Ясное дело, вояки те оказались не простые, а из самого особого спецподразделения, и этот анекдотец приняли очень близко если не к сердцу, то к месту, кстати в анекдоте упомянутому. И, как назло, автора его они запомнили, более того, разыскивали по поводу еще одного, на сей раз компьютерного стёба. Ибо не кто иной, как Влад, запустил самовольно гулять по Интернету одну хорошенькую черепашку со своими потайными инициалами, что при малейшем проявлении квасного и сивушного патриотизма забиралась на большую каску, которая выныривала откуда-то из-под земли, и весьма активно ее трахала.
Словом, не было у нашего интернетного журналиста никакого желания учинять дуэль на табуретках и мордобой без секундантов, а пришлось. Шпагу его сломали почти сразу, бока намяли, почки отбили, яйца разбили, задницу начистили, физиономию расквасили и хотя сами тоже рухнули, как мавзокалли древних майя, перед тем еще сумели выпихнуть его из пивной, чтобы не сдыхать ему под той крышей, что и порядочные люди; а то еще потом с полицией разбирайся.
Как и куда Влад после этого двинулся, он не помнил и не чувствовал. Очнулся он уже на чем-то плоском, протяженном и скользковато-твердом, что доказывало добротность материала. В голове стояла муть, как с очень большого бодуна, в желудке шла катавасия; сплюнув, обнаружил он с горечью, что золотая коронка на правом резце, память о прабабушке, которая, по легенде, была возлюбленной тринадцатого графа Трансильванского, сломалась вместе со здоровым зубом, который венчала ради понта, и теперь блестит на плите в пенной лужице кровавой слюны. Одна ладонь его мертвой хваткой сжимала маковый козинак, пальцы другой руки проткнули нечто мягкое снаружи и липкое внутри — именно, разовую упаковку из-под якобы натурального меда, какими угощают в мелких кафешках.
— «В рот золото, а в руки — мак и мед», — процитировал он кого-то любимого. — Что бы это все значило? И обряжен я, как мертвяк, и лежу на самой фасонистой могильной плите в мире. Ох, чую, помер у нас кто-то, и кабы не я сам!
Однако, слегка проинвентаризовав себя, отметил, что хотя отметелили его по первому разряду, никаких ощутимых повреждений, как-то: шишек, ссадин, фингалов, синяков, пущенной юшки, вывихов и открытых переломов, — не обнаруживается; что самое странное, и коронка выпала, скорее всего, потому, что ее подпер некстати и не на месте прорезавшийся зуб мудрости. Нигде не болело, даже наоборот: хмарь и тошнота легко и без возврата удалились, даже руки с первого раза обтерлись о крапиву.
— А раз ты проснулся и ничего не болит — точно, что помер, — вывел он после недолгого раздумья. — Ну и отлично: жив ты или помер, а материал в номер факт сдавать не надо.
Затем он выпрямился во весь свой длинный рост и пошел куда-то — по идее, искать выхода, но идея эта в нем еще не созрела.
В небе играла новая луна: узкий серебряный серпик, лаская своим льдистым светом стоячие и лежачие надгробия, кусты и деревья, среди которых преобладали березка и осина, изливал на землю покой и благодать. Дорожки, устланные мраморной плиткой, блестели, отражая ночное светило, и то длили себя невозбранно, то пересекались с такими же полированными ручейками. Беспечное настроение овладело путником, который, по всей видимости, переживал сейчас тот самый упоительный момент, непосредственно за которым впервые дает о себе знать отходняк. Поэтому он даже не совсем испугался, когда почувствовал на одной из могил невнятное копошение.
Фигура выползла из кустов, обрамивших памятник, и, слегка покряхтывая, разогнулась. Влад совсем успокоился: то был священник, и месяц беспечно играл на его наперсном кресте. Лицо оказалось в тени, однако Влад и тогда, и позже знал, что сможет выделить это лицо, хотя и не слишком выразительное, эту малорослую фигуру и полудетский, но уверенный голосок из тысячи других.
— Вы что тут делаете, отец? — спросил он грубовато.
— Этот вопрос следовало бы переадресовать вам, молодой человек, — ответил ему патер в манере не то чтобы очень солидной, скорее ребяческой и чуть задиристой. — Ходят тут, прохлаждаются вместо того, чтобы в мягкой постельке спать. Я еще понимаю, когда луна полностью на небо выкатится: это ж такое великолепие, что и червяку на него грех не порадоваться! И все знаки на ней тогда проступают для умеющих читать: Каин и Авель, Лунная Красавица, Белый Дракон и Бессмертный Кролик.
— Простите, папаша, я тут в первый раз и здешних порядков не знаю.
— Сюда каждый попадает с первого разу и навсегда, так что это вам не оправдание, — ворчливо ответил маленький священник. — Все вы тут первые, а последних раз-два и обчелся. Только сии однодневки, как правило, боятся и ведут себя тише воды, ниже травы, а вы, похоже, знаменитый нахал были.
— В самую точку, папочка. Только не был, а есть. А во всё прочее вы хорошо врубились.
— Я еще и то понял, что вы этим нахалом и непочетником больше того прикидываетесь. Как вы сами о себе говорите в третьем лице, когда наберетесь по-крупному: «В этом разнузданном цинике мудрец прозрел бы идеалиста, плачущего невидимыми миру горькими слезами о его, блин, несовершенстве».
— Черт! Откуда вы догадались?
— А я и есть тот самый мудрец, — сказал человечек совсем просто.
В знаке Близнецов
Имя — МАРИАНА
Время — между маем и июнем
Сакральный знак — Хлеб
Афродизиак — мята перечная
Цветок — королевская лилия
Наркотик — книжная пыль
Изречение:
«…Кто вдохнет в нас дыхание духа?Кто нагонит горячей крови?»«Вот кровь; — она живая и настоящая!И семя, и любовь — они не призрачны.Безглазое я вам дарую зрениеИ жизнь живую и неистощимую».
Михаил Кузмин
— Вы делаете что-то не такое, — сказал после паузы священник. — Неположенное. Хотя, впрочем, с такой хлопотной жизнью, как у меня, немудрено живого с мертвым спутать. А вы… Погодите, вы же собственно, вообще между царств обитаете. Как я этого сразу не унюхал!
— Вы унюхали, а я еще нет.
— Как, кстати, невежливо, что я вашего имени не знаю. Кем вас крестили?
— Вроде Владиславом или Владимиром. В паспорт я давненько не глядел и с успехом пользовался первым слогом.
