Это… случилось по неосмотрительности. Я подумал, что ты одна из них.
— Ну, хорошо. Я не одна из них. Я могу идти?
Ты мотаешь головой.
У нее на глаза наворачиваются слезы.
— Я не понимаю. Если ты веришь, что мир — не реальность, то в чем тогда разница, сижу я в этом подвале или нет?
Ты борешься с собой. Стоит ли объяснять ей? Поймет ли она? Нет, скорее всего, нет.
— Мне нужна союзница.
Она холодно смеется.
— Если тебе нужна союзница, то ищи ту, что придет сюда добровольно! Невозможно быть одновременно и союзницей, и заложницей.
Ты киваешь.
— Да, я понимаю. Но… у меня не было выбора.
— Это как понимать?
— Ты слишком близко подошла к ним. Ты подняла переполох. Возникла опасность, что они присмотрятся к тебе и заодно — ко мне. Я не хотел, чтобы они устранили тебя. Поэтому я привел тебя в безопасное место.
— Погоди-ка. Если мир — симуляция, то эти админы, как ты их называешь, видят все и приходят куда захотят, не так ли? Тогда этот подвал настолько же безопасен, как и Парижская площадь[31].
Ты качаешь головой.
— Они видят не все, и знают они тоже не все. Они не боги. Они не могут видеть одновременно повсюду.
Она молчит. Обдумывает твои слова. Ты видишь, что она понимает тебя. В тебе просыпается надежда.
— Ты говорил, что иногда слышишь их голоса. Что ты имеешь в виду?
В ее голосе чувствуется неуверенность.
— Я думаю, со мной что-то не в порядке.
— Ты думаешь, что ты сошел с ума?
В ее голосе звучит надежда. В тебе просыпается злость. Она так и не поняла! Ты энергично мотаешь головой.
— Нет, не это! Я в здравом рассудке! Но мой контейнер, или мой гроб, или что бы там ни было… я думаю, он работает со сбоями. Иногда я на пару секунд соединяюсь с реальностью. И тогда я слышу, как они говорят или смеются. Тогда я чувствую шланги в горле и в носу и провода в спине. Но я не могу пошевелиться. Я не могу ничего. Я хочу закричать, но из моего горла не раздается ни одного звука.
По твоим щекам бегут слезы, и тебе за них не стыдно.
Похоже, она сочувствует.
— О, боже! — произносит она.
Некоторое время вы оба молчите. Ты замечаешь, как она непроизвольно дотрагивается до своей шеи. Она начинает понимать.
Глава 30
Айзенберг рассматривал экран монитора. Кроме рабочего стола с логотипом Берлинского УУП и иконок офисного ПО, больше смотреть было не на что. Если вглядываться долго, становились заметными мельчайшие квадратики, из которых складывалось изображение.
Неужели и на самом деле можно было допустить, что реальность тоже сложена из таких же, но еще более мелких пикселей? Что мысли на самом деле представляли собой лишь наборы нулей и единиц в недрах гигантской машины, в которой была заключена вся вселенная? Он всерьез подумывал позвонить Ирис. Она смогла бы помочь ему разобраться в собственных мыслях. Поняла бы ту странную книгу, половину которой он вчера прочитал и которая до сих пор не шла у него из головы. Но они уже пятнадцать лет не разговаривали друг с другом. Он был не робкого десятка, однако для такой беседы храбрости ему не хватало.
Айзенберг редко ощущал безысходность. У него всегда была какая-нибудь зацепка, которую можно раскрутить, свидетель, чтобы его допросить. Даже когда дело отправлялось на полку «висяков», очень редко это происходило из-за того, что главный комиссар оказывался в тупике.
В этот раз все было иначе. Это дело — если, конечно, оно таковым являлось — противоречило традиционной полицейской логике. Не было ни места, ни орудия преступления, не было подозреваемых, не говоря уже о мотиве. Не было даже свидетелей. Несмотря на то что никакими конкретными зацепками Айзенберг не владел, его многолетнее чутье сыщика било тревогу.
Морани оказалась права: Мина Хинриксен была с ними не до конца откровенна, но она и не притворялась. Девушка на самом деле переживала за своего товарища. А теперь пропала сама, и никто не мог предположить куда. Дома остались ее мобильник и ключи (вполне возможно, по забывчивости). И ее исчезновение из поля зрения именно в тот момент, когда понадобилась Айзенбергу, без оповещения родителей или кого бы то ни было еще, могло быть чистой случайностью. Но совпадений набиралось слишком много.
— Вы прочитали книгу? — прервала Морани ход его мыслей.
Он развернулся (интересно, как долго она наблюдала за ним?).
— Да. Я подумал, что, может быть, найду в ней мотив, что-нибудь, что вдохновляет молодежь повторять сюжет.
— Нашли что-нибудь?
— Нет. Но я прочитал лишь половину.
— И тоже поверили?
— Что, простите?
— Вы тоже поверили, что мир рукотворен?
— Нет, разумеется, нет.
Он произнес эти слова слишком быстро и слишком эмоционально. Пока она не сформулировала вопрос, он и не подозревал, насколько сильно пошатнулось его привычное мировоззрение. Не претендуя на роль того, кто мог бы заявлять подобное, он не назвал бы книгу великим литературным произведением из числа тех, что читала Ирис. Скорее — банальная беллетристика, приключенческий роман времен, когда на атомную энергию возлагали большие надежды, а летающие автомобили являлись неотъемлемой частью образа будущего. Однако она порождала странную мрачную атмосферу, под действие которой Айзенберг и попал во время чтения. Замешательство главного героя, ощущение, что реальность вокруг него медленно распадается, поразило Айзенберга, словно вирус.
Разумеется, от Морани не укрылась перемена в его поведении так же, как и не менее очевидное изменение в поведении Варнхольта после возвращения из Snowdrift Games. Ключ к отгадке таился где-то в стенах этой компании.
— Господин Варнхольт.
Хакер оторвал взгляд от своего компьютера, на экране которого виднелся поисковик базы данных пропавших без вести. После разговора с Мак-Фарреном и Хагеном он не сидел в своей любимой игре, по крайней мере в рабочее время.
— Да?
— Как вы считаете, можно ли установить, с кем контактировали пропавшие? В компьютерной игре, конечно.
— Я не понимаю, зачем вам это.
— У нас нет сведений о том, что пропавшие знали друг друга, за исключением Мины Хинриксен и Томаса Гелерта. Но, возможно, случаи объединяет нечто иное. Или некто иной, кого они все знали, но кого мы еще не обнаружили. Скорее всего, они встретили этого человека в игре.
— В этой игре ты встречаешь тысячи людей. Вполне вероятно, что и я встречал их всех. Вот только я не могу запомнить каждую такую встречу.
— Что думаете, это можно проверить? Наверняка
