от изумления. Что, черт возьми, он несет?!
— Медальон, — повторила она по слогам, опасаясь, что чародей незаметно для всех остальных помутился рассудком. Неужели они пропустили все тревожные звоночки?
Орфей в свою очередь отзеркалил ее ты-не-в-своем-уме взгляд и поджал губы презрительно:
— В центре есть ресторан, но тебе там рады не будут. Так что на счет Книги Грез?
Металлическая масса в его руках забурлила, надуваясь пузырями.
— Почему тебе взбрело в голову поболтать? Я думал, еда тебе не нужна?
Лунар предприняла еще несколько попыток объясниться, но ничего не вышло. Если она говорила, Орфей слышал лишь бред о погоде, о персиковом пироге из Заветного Квартала или пересказ древних сплетен Темной Столицы.
Если она пыталась написать или нарисовать медальон на клочке бумаги, он видел лишь схематичный рисунок виселицы, с болтающимся в петле удавленником. Красноречивый намек — молчи, иначе сдохнешь.
Лунар, отчаявшись, разорвала листок, швыряя обрывки в огонь, цветущий на столе. Орфей, заподозривший что-то неладное, попытался прочитать ее мысли с помощью куклы, но и этого не вышло.
В конце концов ей пришлось смириться с тем, что не-Древний украл у нее голос. Он попытался убить ее с помощью яда, но прежде позаботился о том, чтобы она не стала болтать. Продуманный ублюдок.
Орфей, которому эта клоунада действовала на нервы, приказал тихо:
— Книга. Сейчас же.
Воздух вокруг него нагрелся и затрещал, откликаясь на досаду. В глазах плясало жестокое пламя. Лунар охнула, почувствовав, как вокруг шеи сжимаются ледяные пальцы — тонкий намек, что она вплотную подошла к черте, за которую не стоит заходить.
Без дальнейших уговоров она развернулась и вышла.
Светильники на лестнице не горели, ступени поскрипывали под ногами. В прошлый раз она была слишком напугана, чтобы рассматривать обстановку, а дом был погружен во тьму, но сегодня она смогла различить, например, глянцевое море фотографий, которые хозяин крепил в закутке, отведенном под хранилище воспоминаний.
Никакой магии — обычные фотографии, которые так любят смертные, потому что куски бумаги сохраняют детали намного лучше, чем самая острая память. И будут хранить их много лет, как волшебная шкатулка, позволяющая вернуться в прошлое в любой момент.
Орфей когда-то любил фотографироваться — стена пестрела несколькими десятками снимков, приколотых булавками: Орфей с недовольным Бурбоном на руках (кот открыл пасть в беззвучном вопле, впился когтями хозяину в предплечье); Лука и Орфей — в обнимку на каком-то приеме, щеки у обоих румяные, а глаза блестят от вина и смеха; Лука, Злата и Соль; только сестры в странных одеяниях и остроконечных шляпах, с широкими улыбками; размытое рыжее пятно, в котором угадывался силуэт Бурбона, со всех ног улепетывающего из видоискателя.
Но в лоскутном одеяле чужих воспоминаний были и пустые места — черные дыры там, где когда-то висели глянцевые квадраты, а край одного снимка был оторван — неровно, как будто тот, кто это сделал, дал волю своей ярости.
— Лунар, я жду, — голос Орфея звучал так отчетливо, словно он шептал слова прямо ей в ухо, и пол под ногами вздрогнул. — Торопись.
Любопытство — дурная черта, думала Лунар, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Она прошла мимо открытой двери, замечая Леду, что ворковала над постелью Луки, держа в руках загадочный горшок с цветком. Тот перестал метаться в лихорадке, только страдальчески морщился в полусне, когда бриллиантовая смола лилась с лепестков ему на язык. Между пальцев Леды скользили серебристые нити исцеляющих заклинаний, из комнаты сочился аромат лекарственных трав и настоев.
Мелькнули в дальнем конце коридора укоризненные золотые глаза, но когда Лунар подошла ближе, кот уже снова исчез.
С тяжким вздохом она отдернула в сторону драпировку, скрывающую вход в спальню Орфея. Заходить туда было странно — казалось, даже стены наблюдают за ней, не украдет ли она еще что-нибудь, воспользовавшись оказанным доверием? Она даже не сомневалась, что все это — одна большая проверка.
Комната изменилась.
Кровать, на которой с комфортом поместилось бы по меньшей мере четверо, обернулась узкой койкой с тощим одеялом. Подушка отсутствовала. Рабочий стол пропал, зато у северной стены вырос книжный шкаф, заполненный не только книгами, но загадочными хрустальным сферами с цветочными лепестками и кристаллами внутри.
Книгу Грез Лунар обнаружила именно там, где и сказал Орфей — на третьей полке, с краю. При ее появлении Книга радостно зашелестела и взмыла в воздух, опускаясь в торопливо подставленные руки.
Перед глазами поплыли белые круги, а затем все расплылось и выцвело. Лунар тревожно выдохнула — ее будто окунули в стакан с акварельной водой, и ничего было не разглядеть сквозь сизую пелену с зелеными, синими и желтыми прожилками. Пока, наконец, акварельная муть не рассеялась.
— Положи на место, ты же знаешь, что он плохо реагирует на монстров. В прошлый раз у тебя крылья отросли.
Лунар отступила, пытаясь отбросить Книгу в сторону, но та упрямо липла к ладоням, точно дешевая жвачка — к подошве.
Картинка стала четче, не такой размытой.
Орфей, стоявший босиком на ковре, протягивает к ней руку и улыбается. Не так по-волчьи, как обычно, а спокойно, как будто тугая пружина в его груди, не дававшая вдохнуть, ослабла.
— Еда почти готова, поужинаешь со мной? Лука и Соль со Златой тоже скоро будут.
Это не по-настоящему, твердила себе Лунар, отмахиваясь от видения, где они впятером сидят за одним столом. В мираже она не ощущает голода, Орфей украдкой улыбается ей, а потом переплетает с ней пальцы под столом. Бурбон трется о ее щиколотки — мягкая шерсть ласкает кожу. Он тоже голоден, но до винного шкафчика добраться не может, мешает замок, зачарованный Орфеем. Идиллия. Сладкие мечты о принятии, которым не суждено сбыться.
— Что это за дрянь?!
Орфей ловко уклонился, и Книга Грез, которая должна была оставить на его лице красный отпечаток, пролетела мимо.
— Понравилось? — Орфей захихикал, как мальчишка, перехватывая артефакт в воздухе. На мгновение его глаза подернулись мечтательной дымкой — грезы пришли к нему наяву.
— Что ты видишь? — спросила Лунар, не в силах удержаться, но чародей только покачал головой.
— Ничего важного.
Он натянул тонкие перчатки из бархата, а затем, крепко взявшись за обложку, без зазрения совести вырвал из Книги страницу. Артефакт возмущенно зашелестел и тут же отрастил новую. Желтая бумага заполнялась буквами со тихим скрежетом, точно скользило по бумаге перо.
— Книга Грез — одновременно лучшее и худшее, что сотворил мой учитель. Одно прикосновение голой кожи к бумаге, и ты видишь то, что снилось бы тебе в счастливых снах. Места и время, когда ты был счастлив, либо мечты о
