Петро, помолчав несколько секунд, спросил у грузина:
- А про Хас-Булата знаешь?
Мурзик, усмехнувшись, ответил:
- Знаю, конечно. Кто ж эту песню не знает? Но она совсем не грузинская и потому - петь ее сегодня у меня нет никакого настроения.
- Как хочешь! - воинственно воскликнул Петро. - А я вот возьму и спою!
Мурзик приглашающе взмахнул рукой. Москалюк раскрыл рот и взревел:
- Хас-Булат уда-а-лой, бедна сакля твоя-я-я! Золотою казно-о-ой я осыплю тебя-я!
Нечипурло тут же подключился. Но уже не трулялякал, а пел нормальными словами. У него был чудесный тенор, и песня зазвучала довольно гармонично. Грузин принялся дирижировать левой рукой, так как правая у него была занята автоматом, все еще направленным в живот своего ротного командира. И он совсем не собирался снимать его с мушки, хотя давно заметил две фигуры, тихо возникшие над головами певунов.
В утренних лучах восходящего солнца эти фигуры совсем не казались какими-то сказочными персонажами, появившимися из воздуха только для того, чтобы обозначить
красоту прекрасного зимнего утра, укутанного легкими струями тумана. Они, скорее, являлись реальными гвоздями мироздания, готовыми в любую секунду разрушить красочный лубок идеализма автоматной очередью с целью сообщить окружающей их материи, что она всегда находится под пристальным наблюдением, и нечего ей, этой материи, слишком расслабляться под пение всяких окопных алкоголиков.
Мурзик, упоенно дирижируя левой рукой, радостно глядел на двух новоявленных
архангелов и улыбался им младенческой открытой улыбкой. Москалюк и Нечипурло гостей не видели, так как сидели на дне траншеи спиной к линии фронта. Потому, увлеченные творческим порывом, они продолжали орать красивую народную песню (на самом деле - сочиненную русским офицером более ста пятидесяти лет назад) о любви молодого джигита к прекрасной чужой жене, которая завершилась обычной горской традицией, связанной с обязательной смертью женщины от кинжала и отрезанием головы ее законному мужу.
Архангелы же выглядели довольно обыденно для этой местности, уже более полугода пожираемой гражданской войной, и поэтому никакого удивления не вызывали. Один из них был одет в простой зимний охотничий костюм болотного цвета, другой же красовался полной казачьей амуницией и напоминал балаганного клоуна из цирка, ноги которого постоянно спотыкаются о громадную кривую саблю.
Молодой парень, надевший на себя казачью форму, был ростом полтора метра максимум, а шашка (видать, доставшаяся в наследство от не расказаченного в свое время деда) имела слишком большую длину для такого наследника и потому сильно ему мешала. Это можно было заключить из того, что в момент появления казака на бруствере она застряла у него между ног, где благополучно и осталась. Владелец холодного оружия не стал ее поправлять, так как был занят папахой, периодически съезжавшей ему на глаза.
Тем не менее - оба были вооружены автоматами, и представляли собой ту силу, которой нужно было обязательно сдаться в плен. В связи с этим грузин и не дергался. Он продолжал дирижировать, не забывая при этом подмигивать бойцам луганской милиции, которыми и являлись появившиеся на бруствере окопа личности.
Как у человека образованного и много читавшего, в мозгу у Мурзика вдруг всплыла мысль о цикличности истории. И тут же возникла картина давно прошедших лет, свидетельствовавшая о том, что казачество неистребимо и потому повод для смеха на войне всегда найдется.
Касалась эта картина короля Пруссии Фридриха Второго, прозванного Великим. Тогда, в эпоху Семилетней войны, которая случилась в восемнадцатом веке, после одного из сражений к нему в ставку привели нескольких захваченных в плен казаков. Оказалось, что в момент наступления, следуя четкому приказу русского военачальника, казаки начали стремительный рейд в тыл прусскому войску. Неизвестно, чем бы закончилось сражение, если б они смогли выполнить этот приказ до конца. Но на пути героев неожиданно оказался обоз! И на этом сражение для них закончилось. Казаки захватили обоз, разграбили его и, нахлебавшись добытого в бою вина, завалились спать в телегах, не дожидаясь, так сказать, финального свистка.
Пред очами короля несколько особей из казачьего войска еле стояли на ногах, и даже слово "мама" не могли произнести! Фридрих, обращаясь к своей свите, с глубоким огорчением сказал:
- Господа! Посмотрите, с какой сволочью мне приходится воевать!
Теперь, глядя на новоявленное проявление казачьего духа, Мурзик тихо млел от коньяка и смеха. Но, понимая всю серьезность жизненной ситуации, возникшей в данный момент, веселья своего сильно не показывал.
Петро, допев песню, присосался к фляжке. Глотнув, как следует, из горлышка, он
протянул ее грузину со словами:
- На, Кот, тут есть еще немного...
- Вы позволите? - вежливо спросил Мурзик, посмотрев вверх.
- Да, - ответили оттуда, - только сначала медленно положи на дно траншеи автомат.
Мурзик выполнил приказание и, забрав у замершего от неожиданности Петро фляжку, дососал остававшиеся в ней капли коньяка. Москалюк с Нечипурло сидели молча и даже не делали попыток посмотреть вверх. Оттуда донеслось:
- Мы думали, что укропы, ввиду очередного срыва мобилизации, загнали на передовые позиции какой-нибудь оперный театр. Плюс - парочку грузинов туда добавили. Так сказать - для обновления репертуара.
- Нет, - гордо ответил Мурзик. - Грузин здесь один. И это я!
- Наемник, что ли? - спросили без удивления.
- Был, - кратко ответил грузин.
- Ну, тогда вылазь на свет божий первым. И не дыши на нас. А то еще сами окосеем...
Мурзик выпрыгнул из окопа, встал на бруствере и профессионально сложил руки за головой. Его тут же обыскал тот ополченец, который был в камуфляже. Казак, держа шашку между ног как кобылу, водил автоматом из стороны в сторону и изображал кипучую военную деятельность.
Следующим вылез Нечипурло. Для него, в отличие от видавшего виды грузина, сдача в плен происходила впервые (если не считать задержания его органами внутренних дел годом ранее), и потому он мельтешил, нарочито подставляя ополченцам при обыске нужную в данный момент часть своего тела (чтобы им было удобнее).
- Да не суетись ты! - прикрикнул на него боец в камуфляже. - Стой ровно. А то - как проститутка перед клиентами.
Нечипурло застыл.
После того как был обыскан Петро, ополченец в камуфляже сложил отобранные у пленных документы в пачку и засунул их себе в карман. Спрыгнув в окоп, он собрал оружие, вылез и сказал:
- Так. В колонну по одному, шагом марш!
- А нас не пристрелят сзади? - поинтересовался Петро.
- Кто? - удивился ополченец. - Ваш батальон в полном составе драпанул вглубь позиций еще в самом начале артподготовки. Побросали все оружие. Короче - как обычно. Вы только по городам можете из пушек палить. А как в самих полетят снаряды - тикаете дальше, чем в бинокль видно... Ничего, в этот раз далеко не убегут. В трех километрах дальше уже позиции армии Донецкой Народной Республики.
- А как же батальон территориальной обороны "Бердичев", который стоял за нами?
- Ты думаешь, они лучше вас? Зря. Драпанули с посвистом первого снаряда. Получать по кумполу - не своим в спины стрелять. Разные вещи...
Они пошли гуськом в сторону небольшого поселка, видневшегося вдали. По полю сновали вооруженные люди, одетые в самую разную одежду. Кое-где двигались такие же вереницы бойцов правительственных войск, захваченных в плен. Лица их, в-основном, никакой печали не выражали, а наоборот - были полны радостным облегчением, связанным с окончанием военных действий, которое наступило для них этим утром. Петро вспомнились слова одного из волгоградцев, подшутивших с его задом в Турции, о том, что любая война на Украине будет созвучна с кинофильмом "Свадьба в Малиновке". Он немного подумал над этим и пришел к выводу, что утверждение москалей соответствует истине.
Подтверждение этой мысли Петро получил из разговора конвоиров, шедших сзади. Ополченец, одетый в камуфляж, говорил казаку:
- Павлик! Ну сколько можно таскаться с этой древней саблей? Выбрось ты ее от греха подальше. Тебе не надоело об нее спотыкаться? Когда-нибудь ногу сломаешь, ей-богу!
- Нет! - отвечал казак. - Это не сабля, а шашка! Надо понимать разницу... Еще мой дед рубил ею головы всякой нерусской сволочи! Она всегда воевала за Россию. И сейчас пришла ее пора! Я скорее сдохну, чем брошу ее!
- Ну и спотыкайся дальше, - продолжал боец в камуфляже. - Разобьешь себе башку, а сабля, то есть, прости - шашка, воткнется тебе же в зад.
- Не-ет! - не соглашался боец. - Эта шашка своих не сечет!
Ополченец в камуфляже, по всей видимости, более опытный в житейских делах, убеждал:
- Сечет, не сечет - дело десятое. А вот в задницу, бывает, втыкается все подряд, не разбирая, свой ты или чужой. Ненароком споткнешься и будешь потом ходить с саблей в жопе. До смерти...
