— Это мы еще посмотрим, кто сильнее и кому пиздец, — провозгласил Бенедикт гордо и величественно.
И встряхнулся дракон, и отбросил обожженные перья, и стало видно, что он обгорел совсем не так сильно, как можно было рассчитывать. И взмахнул дракон неимоверно длинным хвостом, и обвил концом хвоста святой посох, и вырвал его из руки настоятеля. И возжелал дракон ухватить сей посох своими погаными лапами, но не попустил господь, не дался посох ему в руки, не сложились уродливые пальцы должным образом, и завопил дракон горестно и нечленораздельно.
— С нами крестная сила! — закричал отец Бенедикт, воодушевившись.
— Ну ни хуя себе колдовство! — закричала Бонни. — Я тоже так хочу!
— Да я вас всех и так уебу! — закричал дракон.
И напрыгнул на святого Михаила, выставив вперед свои страшные когти. И вонзился один коготь в бедро святого, и дальше началось невероятное.
Сверзился святой с лошади, и стало его тело меняться, и не успел он коснуться земли, как перестал быть человеком и обернулся огромным псом, тем самым, который вчера намеревался загрызть отца настоятеля, и потом его (пса, не настоятеля) весь вечер искали и не нашли. И клацнул пес челюстями, собираясь ухватить дракона не то за руку, не то за ногу, но не ухватил, ибо промахнулся. И Эрик Припадочный перехватил дубину поудобнее, и произнес нелепые слова, никем в тот момент не понятые:
— Чужой против хищника, я ебу.
И напрыгнул дракон на пса повторно, и вонзил когти в его плоть, но прошли они насквозь, не пустив крови и, кажется, ничего не поранив.
— Так вот как разрешается тот парадокс про собаку в раю, — сказал брат Эндрю. — Святой Михаил своему псу как бы одалживает душу на время, и никакого парадокса нет.
Но его никто не услышал.
Пес тем временем извернулся, подпрыгнул и откусил дракону левую руку, перья так и брызнули. Священный посох, неправедно захваченный богомерзким драконом, закувыркался, улетел далеко в сторону и затерялся в высокой траве.
— Как лиса курицу, — прошептал брат Мэтью.
— С нами крестная сила! — повторно провозгласил отец Бенедикт.
И поднялась на дыбы его лошадь, и сбросила наездника, и умчалась прочь. И затерялся отец-настоятель в высокой траве — то ли спрятаться решил, то ли от падения дух вышибло.
Откушенная рука дракона задергалась и распалась на три то ли четыре крылатые херовинки, подобные не то голубям, не то летучим мышам, хер их разберет. И затрепетали крыльями эти херовинки, и полетели к дракону, который как раз отпрыгнул назад, разорвав дистанцию боя. И сели они дракону кто на голову, а кто на шею, и растворились в его теле. И выросла из дракона новая рука, и проклюнулись на ней перья, и выросли в мгновение ока до нормальных размеров.
— Неуязвимый, сука, — пробормотал брат Мэтью и скрипнул зубами.
Пес ринулся на дракона и повторно откусил ему ту же самую руку. Дракон изогнул шею, как адский зубастый лебедь, вцепился зубами в песий загривок и вырвал оттуда нехилый клок плоти. И плоть эта была вовсе не окровавленным мясом, нет, это была неясная серая субстанция, очень похожая на…
— Ребята говорили, что когда чернокнижника жгли… — начал Эндрю, но не закончил, потому что Мэтью сказал ему:
— Цыц! Быстро валим отсюда! К тому же, мы последние остались.
Эндрю огляделся и увидел, что все монахи уже разбежались, и сверхестественные существа сражаются в одиночестве. Про ушибленного отца Бенедикта, валяющегося без чувств, в тот момент никто не вспомнил.
Битва дракона и пса тем временем приобретала все более комический характер. Когти дракона невозбранно проходили сквозь плоть пса, не причиняя вреда, а откушенные псом части драконова тела превращались в летающие херовины и снова вливались в это самое тело. И никто не мог одолеть противника.
Пес, казалось, не замечал, что битва заходит в тупик. Подобно заводной игрушке, он вновь и вновь бросался на богомерзкую тварь, и тщетность всех усилий его, казалось, ничуть не заботила. Он не лаял и не рычал, он просто грыз и рвал тело врага, и облако летающих херовин вилось вокруг них непрерывно. А вот дракон явно испытывал неудобство от бесполезных телодвижений. С каждой минутой боя он все реже пускал в ход зубы и когти, вскоре он больше перестал атаковать, а только бегал по кругу, уворачиваясь от песьих укусов, и его сопровождали летающие херовины, порожденные укусами, от которых ему не удалось увернуться. Наконец, дракон устал бегать и вспрыгнул на ту самую ветку, на которой раньше сидел в засаде. Растопырился, как петух на насесте и заорал своим мерзким писклявым голоском:
— Накося выкуси, райский пидорюга!
К этому времени дракон лишился почти всех перьев, но, странное дело, стал от этого выглядеть даже более грозным, чем в полном оперении. Потому что теперь он походил не на петуха-великана, а на двуногого ящера.
— А я теперь знаю, почему в книгах драконов рисуют без перьев, — прошептал Эндрю. — Они же там после боя изображаются.
— Тсс… — прошептал Мэтью, и Эндрю замолчал.
В отличие от остальных монахов, эти двое не убежали с места битвы добра и зла, но затаились в густом кустарнике. Почему — они сами едва бы ответили. Скорее всего, из бестолкового любопытства.
— Откуда ты взялся, хуйло мохнатое? — возмущался ощипанный дракон. — Чего молчишь, бессловесная тварь? Хули человеком прикидывался? Ненавижу вас, христианских созданий, нет у вас ни чести, ни совести! Убил бы тебя, мудака, не будь ты неуязвимый! Но Фрея сильнее, чем Иисус! Победа будет за нами! Любовь и красота побеждают! Я выпью твой мозг и сожру твою печень! Убью богомерзкого Роберта и поганого Бенедикта, истреблю в Локлирском уделе мерзкую христианскую веру! Ибо Фрея суть добро, а Иисус суть мерзость! И да будет так воистину!
Завершив эту кощунственную речь, дракон спрыгнул наземь и ускакал прочь. Чудо-пес попытался его преследовать, но безуспешно — превосходство дракона в скорости было подавляющим.
Кусты зашуршали, раздвигаясь, и из них показалась рыжая мордашка ведьмы Бонни. Она, оказывается, тоже предпочла затаиться, а не убегать.
— Мелвин! — позвала она. — Мелвин, вернись!
— Мелвин? — глупо переспросил Эндрю.
— Тсс… — прошипел Мэтью и ткнул его локтем в бок.
Пес вернулся. Подошел к Бонни, ткнулся ей мордой в ладонь, позволил почесать загривок.
— Бедненький мой, — сказала ему Бонни. — Покусал тебя гадкий драконище… Что же за исчадие адское, хотела бы я знать…
Чудо-пес требовательно тявкнул. Бонни вздохнула и сказала:
— Дай отдышаться. Думаешь, легко тебя в человеческий облик перекидывать? Я и тогда едва осилила, а я у себя дома была, дома и стены помогают, и травки волшебные…
— Р-р-р, — сказал пес, вежливо, но настойчиво.
— Да как я тебя обращу? — возмутилась Бонни. — Ни талисманов, ни амулетов, ни травок волшебных! Если так невтерпеж, кувыркнись через пень, но ни хера не выйдет, обращение оборотня — ритуал серьезный, это тебе не порчу навести.
— Оборотень, — прошептал Эндрю. — Святой Михаил — оборотень. Ну ни хуя ж себе дела творятся!
— Да тихо ты, долбоеб! — шикнул на него Мэтью. — Увидят — убьют, мы с тобой уже столько тайн узнали, что за одну десятую убивают только так!
— Ой, бля… — огорчился Эндрю.
Чудо-пес подошел к трухлявому пню, на который указала Бонни, и перепрыгнул через него. Ничего не произошло.
— Неправильно прыгаешь, — сказала ему Бонни. — Надо не просто прыгать, а перекувырнуться в воздухе через спину.
Пес нечленораздельно прорычал нечто печально-обиженное. В его интонации явственно читалось, дескать, я тебе акробат и не мифическая обезьяна, чтобы в воздухе кувыркаться. Я, дескать, собака, а собакам такие движения не свойственны.
— Горе ты мое, — вздохнула Бонни. — Ну что с тобой будешь делать… Ну, давай попробуем вместе.
Следующие несколько минут они занимались совершенно безумным делом. Пес вставал перед пнем, припадал мордой к земле, а зад оттопыривал, как сука перед случкой, Бонни хватала его за задние лапы и пыталась перебросить его толстую жопу через пень, но ничего не получалось, потому что пес был большой и тяжелый, а Бонни — женщина некрупная, хоть и жилистая. Не хватало у нее сил, пес заваливался то вправо, то влево, и кувыркался не через пень, а через пустое место. Никакого превращения при этом, естественно, не происходило.
— Может, поможем? — прошептал Эндрю.
Мэтью ничего не ответил ему, только ткнул в бок, дескать, никшни и затаись, коли жизнь дорога.
— Господи, помоги рабе твоей ведьме праведной, — прошептал Эндрю.
Понял, что только что сказал, и начал глупо хихикать. Мэтью отвесил ему подзатыльника. Бонни, очевидно, услышала какой-то шум, замерла и стала прислушиваться. Но монахи затаились, и она решила, что послышалось.
Мудрые люди говорят, что если заниматься каким-нибудь делом достаточно долго и упорно, то рано или поздно что-нибудь получится. И правило это распространяется не только на обычные повседневные дела, но и на всякую извращенную херню, какая нормальному трезвому человеку не придет в голову никогда и ни за что. Если, например, маленькая рыжая женщина примется кувыркать через пень большую серую собаку, и будет делать это упорно и неустанно, то рано или поздно все у нее получится. Так и вышло.
