«Вот сука, даже в двух лабораториях проверил, а мне Ваньку валял, фификус гребаный...» – подумал про себя Антон.
– И что вы сейчас, на этом месте, чувствуете? – не церемонясь, спросила Анастасия.
Вероника даже не смогла этот бестактный вопрос перевести.
– Что, что она спросила? – уточнил Фердинанд.
– Чувствуете ли вы горечь... Э-ээ: ужас истории, – попыталась хоть как-то исправить ситуацию Вероника.
– О, да. Это исторический кошмар, – подтвердил Фердинанд. – Двадцатый век – век костей и черепов.
– Он говорит, что чувствует, – якобы перевела Вероника, – как его накрывает кошмар истории. Он чувствует дыхание двадцатого века. Самого бесчеловечного века в истории человечества.
– А каково было нам, советским людям, потерявшим во время войны пятьдесят миллионов своих соотечественников, жить с чувством утраты, – начала комментировать перед камерой Анастасия. – Война разверзла пропасти между народами. Но среди нас есть бескорыстные люди, которые своим трудом и потом наводят мосты дружбы, – с пафосом произнесла Анастасия, а шепотом добавила: – Возьми крупно вон того дядечку в раскопе, а потом наезжай на этого, главного археолога-патриота.
Николай Прокопьевич, облаченный в форму «Летящего беркута», висевшую на нем как мешок, торчал без дела в середине раскопа. Он очень засмущался, глупо заулыбался, когда увидел, что камера уставилась на него и засиял красный огонек записи. Антон, наоборот, нисколько не смущался. Он принял позу стахановца и мечтательно посмотрел на холмы, будто готов все их перекопать.
– А теперь, – сказал Терентий, – предлагаю снять извлечение останков.
– Вы не против начать? – спросила Вероника у Фердинанда.
Он наклонился к матери, прошептал ей на ухо. Баронесса выглядела живой статуей. Глазами она согласилась.
– Давай, подавай, – крикнул Антон Николаю Прокопьевичу.
Тот своими мастеровитыми руками осторожно открывал марлю, с помощью своих инструментов извлекал кость за костью. Очищал. Клал на свежую марлю, передавал Антону. Тот укладывал их вместе. Последним извлекли пробитый осколком или простреленный пулей череп.
Баронессе, наверное, стало плохо, но она ничего никому не говорила, просто прижалась к груди сына. И хоть процедура заняла достаточно времени, она так вместе с сыном и простояла все это время.
Антон завернул кости, положил в цинковый чемоданчик, закрыл его и скорбно-торжественным голосом изрек:
– По русским обычаям близкие родственники не должны на похоронах нести гроб. Этот чемоданчик своего рода гроб вашего отца. Поэтому я предлагаю вам свою помощь. Пусть пока этот чемоданчик останется у меня. Я сам передам его в спец-учреждение на хранение. Когда уважаемая баронесса и уважаемый барон будут покидать Калининград, это чемоданчик будет их соправождать.
– Интересно отметить, что благодаря семейной трагедии и ее чудесному разрешению, – снова затараторила в микрофон Анастасия, – барон решился сделать инвестиции в наш российский анклав.
Тележурналистку совершенно не стесняло то обстоятельство, что баронесса изо всех сил обнимала сына, чтобы держаться на ногах, чтобы не «сорваться».
– Барон фон Пфайфельгофф вкладывает деньги в торговлю металлоломом.
Фердинанд попросил перевести слова Анастасии. Это странным образом отвлекло фрау Энгельберту.
– Сынок, какой металлолом? Ты же ничего в этом не понимаешь, – удивилась баронесса.
– Теперь возьми меня в раскопе – с наездом, – прошептала Анастасия Терентию.
– Ах, Настя, если бы я не понимал наш рабочий сленг, я бы тебя и в этом раскопе взял с таким наездом, – с придыханием прошептал ей в ответ Терентий.
– Ну-ну, – тележурналистка спрыгнула в яму. – Работаем...
Терентий выпятил губу, навел на нее камеру. Анастасия вдохнула воздух. Загорелся красный огонек записи.
– Так закончилась эта уникальная в своем роде операция – возвращение из небытия в семью, а потом и в семейный склеп, одного из отпрысков древнего немецкого рода.
– Ну что? Все? – спросил Терентий у Анастасии.
– Как будто бы да, – ответила она.
– Так, значит, все? – переспросил Терентий у Антона.
– Ну, блин, – Антон понял чрезмерно тонкий намек оператора.
Он пошел к «копейке» и вернулся с бутылкой водки и стаканами.
Николай Прокопьевич помог тележурналистке выбраться из ямы.
– Я не буду водку, – вспылила Анастасия.
– Мы тоже нет, – сказал Фердинанд и отвел баронессу в «Гольф». Сам сел возле матери.
С ними в машину направилась и Вероника.
Антон налил Терентию, его ассистенту и Николаю Прокопьевичу. Сам не пил, потому что был за рулем «копейки».
Терентий быстро выпил, подставил пустой стакан под вторую порцию. Не отказался от второй и Николай Прокопьевич. Да и ассистент тоже.
– Закуси нет, – сообщил Антон.
– Да ладно... Не впервой, – чмокнул губами Терентий.
– Эй, по машинам, – нервно крикнула Анастасия. – Нам еще камеру сдавать.
Телевизионщики собрались, сели в машину. «Ситроен» умело развернулся и, блеснув электроном – эмблемой телекомпании, – покатил восвояси.
– Вероника, едешь за мной. Скажи им, что я предлагаю что-то вроде поминок, у себя дома.
Та перевела для немцев приглашение Антона.
Фердинанд наотрез отказался.
– Нет, мой дорогой барон. Ваш папаша у меня. И нам надо подписать кое-что. Подпишите – и пожалуйста, можно не рассиживаться.
Вероника как можно удобоваримо для немецкого самолюбия перевела слова Антона.
– Хорошо, – кисло сказал Фердинанд.
«Копейка» поехала впереди, за ней «Гольф».
В особняке, на половине Антона за круглым столом Фердинанд выписал чек на десять тысяч евро.
– Но это только полдела.
– Да, да, – хмуро подтвердил Фердинанд.
Он очень беспокоился за свою мать.
– Держи, – теперь, невзирая на русские обычаи, Антон всучил барону чемоданчик и провел к «Гольфу».
– Значит, в четверг, – напомнил он Фердинанду.
– Да, конечно, – ответил барон.
– Вероника, отвези господ с чемоданчиком в судмедэкспертизу. Я там занял ячейку. Пускай папенька там пару ночей переночует. Правда, за это придется барону заплатить. Всего хорошего, баронесса.
Фрау Энгельберта ничего не ответила. Он была слишком измучена.
Вероника отвезла ее домой. Затем с Фердинандом отправились в судмедэкспертизу.
Уже поздним вечером девушка вернулась домой. Она сама еле держалась на ногах – столько была за рулем и столько переводила.
– Вероника, это ты? – спросил Антон.
Он был на их с отцом половине дома, пьяный.
– А где отец?
– Спит.
– Что, снова вместе бухали? – раздраженно спросила Вероника.
– Немного.
Вероника попыталась пройти к себе в комнату. Антон встал перед ней и без предупреждения со всего размаху дал пощечину.
– Это за то, что ментам стуканула. Запомни, у меня везде все схвачено.
У Вероники брызнули слезы, она схватилась за щеку.
– Ключи от «Гольфа». Быстро! – заорал он.
Вероника не могла их отдать, рыдала, закрыв лицо руками.
Тогда Антон попытался вырвать у нее сумочку, которая висела у нее на локте.
– Не дам. Я их в унитаз спущу. Но тебе не дам! – плакала она.
– Стерва! – Антон с силой вырвал сумочку, чуть ли не с рукавом кофты, замахнулся еще раз, на этот раз кулаком.
Его руку двумя руками перехватил Николай Прокопьевич. В каком бы он ни был состоянии, всегда ждал прихода дочери. Услышав плач и крик, Николай Прокопьевич вышел из своей комнаты. И как раз подоспел вовремя.
– Ах, ты, – Антон развернулся и врезал кулаком брату в челюсть.
Николай Прокопьевич упал.
– Папа! – закричала Вероника.
Теперь она сама бросилась с кулаками на Антона, но тот двумя руками сумел ее оттолкнуть. Она упала на пол. Сжалась калачиком и громко-громко зарыдала.
Антон раскрыл сумочку, вытряхнул все ее содержимое на стол. Зеркальце, кошелек, пудреница, расческа, тушь, тени, румяна, флакончик духов, губная помада, позолоченное колечко с фальшивым бриликом, сломанные наушники от MP-3 плеера, мелкие монетки, фантики от шоколадных конфет, затрепанный женский роман со страстно целующимися влюбленными на мягкой обложке, пачка жвачки «Wregley Spearmint», мобильник-раскладушка, ключи от квартиры, – рассыпались, зазвенели, забарабанили по поверхности стола, по полу. Конечно же, выпали и ключи от «Гольфа». Они выпали последними, потому что зацепились кольцом брелка за подкладку, словно не хотели покидать сумочку Вероники.
Антон подобрал их, положил в карман. Переступил через лежащего в полуобморочном состоянии брата и, зевая во весь рот, пошел на свою половину дома.
34
По аллеям Парка культуры и отдыха имени Юрия Гагарина деловито прохаживались два уборщика. Один оглядывал урны с одной стороны. Второй шел на десять шагов позади первого – с другой стороны аллеи. В руках у уборщиков были большие мусорные совки квадратной формы и палка-наколка. Палка со стальной спицей на конце – специальное изобретение дворников. Если они видели брошенную бумажку, накалывали ее на острие, засовывали в совок и, прижимая бумажку к его внутреннему краю, снимали бумажку со спицы.
