Поезд вез ее домой, в Йоркшир. Девушку переполняло чувство радости. Она возвращалась к безопасности, к родителям, которые любили ее, баловали и оберегали от грубой реальности мира за стенами их дома. Ей и в голову не могло прийти, что где-то живут страдающие женщины, такие как Нэнси Вуд, или женщины, пренебрегающие условностями, такие как леди Макдональд и Лили Лэнгтри.
«Я многое узнала», — сказала себе Кассандра, но отец вряд ли счел бы подобную школу жизни желательной для своей дочери.
Узнай он правду, разразилась бы настоящая гроза. Но что ее беспокоило еще больше, это реакция герцога, когда ей придется признаться, кто она на самом деле.
«Я заставлю его меня понять! Он должен понять!» — твердила себе Кассандра.
Теперь, когда она его узнала ближе, стало совершенно ясно, что он не захочет зависеть от своей жены, как не хотел этого в отношениях с отцом и лордом Карвеном. У герцога сильный характер, и для такого мужественного человека унизительно знать, что всеми расходами распоряжается жена. Потом Кассандра сказала себе, что это только вопрос времени. Он говорил, что сам разбогатеет, и она ему верила. Ей ни разу не приходилось слышать, чтобы герцог хвастался или преувеличивал. Просто он был совершенно уверен, что через несколько лет деньги, вложенные в Австралии и Южной Африке, принесут ему состояние, в котором герцог так нуждался.
Ее чувства к нему были очень сильны. Сейчас девушке казалось, что, если бы герцог оказался влюбленным в другую, ей не захотелось бы жить дальше. Кассандре все в нем нравилось — не только внешняя привлекательность, но и обаяние, гордость и чувство юмора.
Она его ревновала и не удержалась от вопроса:
— Вы, должно быть, немало тратите денег… на красивых девушек из «Гейети»?
— Вы имеете в виду бриллианты? — спросил герцог. — Совершенно искренне могу ответить, что я никому не дарил ничего дороже нескольких цветков за благосклонность, которую получал.
Утром Кассандра первым делом отправила телеграмму о том, что вместе с Ханной прибывает в Йорк в два часа пополудни.
До дома дорога займет еще около часа, так что, даже если герцог поедет самым быстрым поездом, он не сможет появиться у них раньше половины шестого. Таким образом, у нее хватит времени подготовить отца к шоку от того, что герцог собирается сказать.
Весь путь до дома Кассандра была притихшей. Она трусливо гадала, что ее ждет впереди. Хотя Ханна пыталась вызвать хозяйку на разговор, Кассандра отвечала односложно.
Ее встретил дворецкий.
— Добро пожаловать домой, мисс Кассандра.
— Сэр Джеймс дома? — спросила девушка, входя в холл.
— Нет, мисс, сэр Джеймс и ее светлость уехали раньше, чем принесли вашу телеграмму.
— Значит, отец не знает, что я вернулась?
— Нет, мисс, у них сначала был ленч с лордом Харроугейтом, а потом они отправились на прием к архиепископу Йоркскому. Сэр Джеймс приказал подать ужин немного позже, чем всегда, — продолжал дворецкий. — Они обещали приехать не позже семи часов.
— Есть еще телеграммы? — спросила Кассандра.
— Да, мисс. Она также пришла после отъезда ваших родителей, поэтому я открыл ее, как мне велел сэр Джеймс.
— И что в ней?
— Телеграмма от герцога Альчестера, мисс Кассандра. Он сообщает, что приезжает поездом, который прибывает в Йорк в три двадцать пять. Я послал экипаж, чтобы его привезли сюда.
Кассандра моментально приняла решение.
— Послушай меня, Хадсон, — сказала она. — Когда приедет его светлость, сообщи ему, что, к сожалению, сэра Джеймса нет дома, а у меня сильная простуда, поэтому я приму его в своей гостиной. Понятно?
— Да, мисс Кассандра.
— Проводи его туда и не беспокой нас, пока я не позвоню.
— Хорошо, мисс.
Дворецкий слегка удивился указаниям, но Кассандра знала, что Хадсон сделает все, что она просит. Потом девушка побежала наверх, в свою комнату. Ей надо было еще многое сделать, чтобы подготовиться к встрече с герцогом.
Поезд, по-видимому, опоздал, потому что только после пяти Кассандра услышала в коридоре шаги. Несмотря на то что на улице еще было светло, девушка задвинула шторы. В камине весело трещали поленья. За креслом она поставила ширму, вроде бы для того, чтобы защититься от сквозняков. Все светильники были потушены, кроме одной газовой лампы на круглом столе в середине комнаты, там же лежали два альбома, в которые она в течение многих лет наклеивала вырезки об Альчестере.
Поскольку Кассандра решила хранить свой секрет до последнего момента, она взяла в руку веер, якобы для того, чтобы прикрывать лицо от жара из камина. Девушка понимала, что герцогу, вошедшему из светлого коридора, будет трудно сразу узнать ее в полутемной комнате. Потом еще была надежда, что из-за того, что он должен сказать, герцог будет чувствовать себя неловко и поэтому не станет вглядываться ей в лицо.
«Для него будет большой сюрприз, когда он узнает, кто я», — убеждала она себя.
Но слова звучали более уверенно, чем чувства, продолжавшие утверждать, что все не так просто. Как она боялась, что герцог рассердится! Ее раздумья прервал звук открывающейся двери.
— Его светлость герцог Альчестер! — объявил Хадсон.
Герцог что-то положил на стол, потом подошел ближе к камину.
— Я слышал, вы простудились, — сказал он учтиво. — Мне жаль, что вам приходится принимать меня, вместо того чтобы лежать в постели.
— Я не так… плохо себя чувствую, — решилась ответить Кассандра.
Она хотела изобразить хрипоту, но для этого на самом деле не стоило прикладывать усилий, потому что девушка так нервничала, что голос звучал странно даже для нее самой. Герцог не смотрел на нее. Несколько мгновений он стоял около камина, протягивая к огню руки. Потом, как показалось Кассандре, довольно сухо сказал:
— Я намеревался побеседовать с вашим отцом, но так как его нет дома, возможно, мы сможем откровенно поговорить друг с другом?
— Д-да… — пробормотала Кассандра.
— Тогда, думаю, вам известно, для чего я здесь, — сказал герцог, — и то, о чем договорились наши отцы? Они планировали, что мы должны пожениться.
Он замолчал, но Кассандра не знала, что ответить, поэтому он продолжил:
— Итак, мисс Шербурн, попросту говоря, вы окажете мне большую честь, если согласитесь стать моей женой.
Кассандра окаменела. Она не могла поверить, что его слова — не плод ее воображения. Он не мог этого сказать! Никак не мог!
Она не могла двигаться или говорить, только смотрела на герцога, а по щекам текли слезы, и рука, державшая веер, дрожала.
Герцог повернулся к ней.
