Господи… за что мне все это? Слишком много всего обрушилось на мою голову за очень короткий срок. И у меня даже не осталось человека, который бы приехал ко мне в любое время дня и ночи, чтобы выслушать и поддержать!
Быстро оплатив покупки, я буквально выбежала из магазина. Передала пакеты ожидавшему меня водителю и, устроившись в машине, сделала глубокий вдох.
— Домой, — отдала я указание, сама же откинулась на спинку сидения и натянуто улыбнулась сама себе, когда передо мной открылась простая истина.
Я была счастлива здесь и сейчас. Скоро родится наш с Сашей малыш, дедушка жив и здоров. А у меня… У меня есть тот человек, который готов приехать ко мне в любое время суток в любую точку земного шара. И сейчас я нуждалась лишь в одном — оказаться рядом с ним как можно скорее.
Все остальное же могло лежать у моих ног в виде праха.
Все остальное — было совершенно неважным.
Часть 37. Александр
— Александр Викторович, к вам… посетитель.
Я оторвал глаза от монитора. Последние дни были наполнены не самыми приятными хлопотами, и это был первый раз на неделе, когда мне удалось нормально сесть за работу.
Он стоял на пороге, с нескрываемым презрением оглядывая мой кабинет и офис. Пренебрежение ко всему окружающему читалось в его позе и всем его облике, но он не пытался пройти ко мне, как хозяин положения. Он нетерпеливо, но стоически ждал, когда я позволю.
Мой отец. Такой же холодный, как обычно. Такой же бесчувственный.
— Я приму его, Лара, — сказал я секретарше, отпуская ее жестом руки.
Вознесенский-старший царственно вплыл в кабинет, его немигающий взор остановился на мне. Я усмехнулся в это каменное лицо и лениво поинтересовался:
— Чем обязан данному визиту в столь недостойный твоей важной персоны мой скромный офис?
Он поджал губы — как всегда, недовольный. Мной, моим поведением, самим моим существованием.
— Ты должен немедленно приступить к своим обязанностям в семейной фирме, — отчеканил человек, что назывался моим отцом.
Мои брови стремительно взлетели вверх от подобного заявления. Впрочем, это было так на него похоже. Так самонадеянно и бескомпромиссно. Так бесконечно… смешно.
Последнему чувству я и поддался. Запрокинув голову, громко захохотал. Смеялся прямо в это надменное лицо, что сейчас приобрело хмурое выражение.
— Я должен… прости, что? — выдохнул, когда смех иссяк. — Ну, это даже для тебя слишком нагло и самоуверенно!
Если не считать того, как он мрачно на меня смотрел, моя реакция его не слишком смутила. Папаша повторил:
— Ты должен оставить свою глупую работу и заняться семейным бизнесом!
Боже, он и впрямь думал, что может прийти сюда и командовать мной!
Я плавно поднялся из кресла, обошел стол и остановился напротив него. Сложив на груди руки, насмешливо заметил:
— У меня для тебя есть потрясающая новость, Виктор Сергеевич. Даже две! Первая — я ничего тебе не должен. И не желаю иметь с тобой ничего общего. А вторая…
Я внимательно вгляделся в его лицо. Что там было, за этими морщинами, за огрубевшей кожей? Неужели он и впрямь настолько бесчувственный? Впрочем, чему я удивлялся? Этот человек испортил жизнь двоим своим сыновьям — оттолкнул от себя одного и превратил в монстра другого. Он бил свою жену, он и сейчас считал, что может всем диктовать, как жить и что делать.
— Я смотрю на тебя… — произнес я с кривой улыбкой. — Смотрю и даже сейчас до конца не верю, что ты такой! У тебя только что погиб сын и все, что тебя волнует — это твоя проклятая фирма?!
— Это не просто фирма! — прогремел он в ответ. — Это — традиции! Это — преемственность поколений! Дело наших предков! Все то, что ты, жалкий мальчишка, никогда не уважал!
— И не буду, — выплюнул с отвращением я. — Потому что все это — фикция. Потому что ты сам превратил семейное дело черт знает во что! И при этом даже не замечал, что творится у тебя прямо под носом!
— Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался он грозно. Но это давно не впечатляло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я с презрением покачал головой, устало усмехнувшись:
— Так вот вторая новость, папочка, в том, что от твоей фирмы остались только рожки да ножки. Твой драгоценный старший сын давно пустил ее под оплату своих долгов, а тебе показывал поддельные отчеты. У тебя больше нет фирмы, Виктор Сергеевич.
— Ты лжешь!
— А смысл? — передернул я плечами. — Ты сам во всем убедишься и очень скоро. Например, когда к тебе придут, чтобы все конфисковать.
Он пошатнулся. Отступил на шаг, потом второй. И все так же, неверной походкой, вышел из моего кабинета. И, как я надеялся — из моей жизни. Отныне и насовсем.
Я видел, что сказанное мной его сломило. Буквально уничтожило. Но не испытывал от этого ни торжества, ни раскаяния.
Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Рядом тревожно зашевелилась Мира, но я кратко шепнул ей:
— Спи.
На экране смартфона отражался номер матери. Не возникало сомнений — произошло нечто серьезное.
— Алекс…
Ее голос звучал напряженно. И было в нем что-то еще — неясное, но странное. Нахмурившись, я коротко спросил:
— Что случилось?
— Алекс… — повторила она и, сделав вдох, словно ей требовалось набраться сил для следующих слов, добавила:
— Отец умер.
— Что?
Я сел в кровати. Меня обеспокоил даже не смысл ее слов, скорее… ее тон.
— Умер, — всхлипнула она, а потом странно рассмеялась:
— Он не хотел давать мне развод, а теперь… умер…
Меня охватило дурное предчувствие. Я осторожно уточнил:
— Мама, ты же не…
— Нет, конечно! — снова рассмеялась нервно она. — У него случился инфаркт.
Она что-то недоговаривала — я чувствовал это. Но давить на нее не стал. Просто сказал:
— Я скоро приеду.
— Не надо, — ответила она. — Я уже вызвала скорую, его увезли. Приезжайте с Мирой утром.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Ладно… тогда до встречи… мама.
Я завершил звонок и невидящим взглядом уставился в стену. Промелькнула странная мысль: в жизни все же бывает справедливость. Нет, я не испытывал ни чувства мстительности, ни удовлетворения, скорее констатировал это, как сторонний зритель.
И отец, и Ник сделали много плохого. Много того, за что я ненавидел их годами. За что хотел отомстить. Но теперь, когда их обоих уже не было, не чувствовал… ничего. Потому что все былое потеряло значение.
Я посмотрел на Миру и встретил взгляд ее огромных глаз, что пробрались мне в самую душу. Она взирала на меня с тревогой и когда наши взгляды пересеклись, спросила:
— Что случилось?
— Отца больше нет. Инфаркт, — коротко откликнулся я.
— О боже… — выдохнула она, придвигаясь ближе. Ее рука сочувственно коснулась моей. — Мне очень жаль…
— Все в порядке, — ответил, склоняясь к ней ближе. Полной грудью вдохнул аромат ее волос и понял, что теперь я — свободен. От всего. От прошлого, от мести, от ненужных воспоминаний. Свободен и… счастлив.
— Мира… — шепнул ей на ухо, отводя с него прядь волос.
— Ммм?
Сердце замерло, а затем совершило решительный скачок и я, следуя за ним, выдохнул:
— Я люблю тебя.
И это было единственное, что теперь имело для меня значение.
Эпилог. Мира
— Мама! Мамааа! — раздался крик Вики, и мы с Сашей, как по команде, повернули головы на звук.
Муж тут же всполошился. Подскочил с дивана, устремился навстречу дочери, выбегающей из столовой.
— Что случилось? — ужаснулся он, как делал всегда, когда Вика кричала что-то вроде «мама!» или «папа!».
— Бабушка снова заставляет меня есть эту ужасную фасоль! Она еще ни разу не готовила ее так, как это делает мистер… ой, месье Пауль! Но все равно заставляет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я очень старалась! — следом за внучкой в гостиную вошла Ольга Станиславовна. — И я не заставляла… просто предложила.
