— Чтобы заменить меня…
Бетти позвонила ему и сказала, что придет. Он встретил ее на станции. Она пошла в церковь в Озер, стояла рядом с Марком на кладбище и вернулась вместе с его родными и друзьями к нему домой. А потом, когда все гости наконец разошлись, Марк отвез ее обратно на станцию.
Но они опоздали на поезд.
Они застряли на переезде. Зажглись красные сигналы, опустились шлагбаумы, и мимо них пролетел парижский поезд Бетти. Они сидели вместе на автостоянке, пока над Гретцем не зашло солнце. Я помню это место, Гретц. Именно там, на станции, Морис отдал Розе забытую ею сумку с продуктами. Именно там произошла их первая неловкая встреча, которая потом переросла в ухаживание.
И тогда наконец Марк заплакал, прямо в машине. Я думала о нем, о мужчине, что лежал рядом со мной в постели, отвернувшись от меня, когда я хотела обнять его, когда хотела сказать, что я все понимаю. Я любила его. «Ты ничего не понимаешь», — отвечал он мне. Но теперь-то я знаю, конечно, Бетти поняла его. Она поняла то, его не смогла понять я. У меня не было семьи. Я сама сказала Марку об этом.
Она пропустила еще один поезд, а потом еще один, и еще…
— Ты не захотел говорить со мной, Марк. — Я спокойна. Все это было очень давно. Но все равно я должна это знать. — Скажи, куда вы поехали?
— Je suis désole (Очень сожалею), Энни! Прости меня!
Но я снова взмахиваю дрожащими руками:
— Замени меня, замени меня, пожалуйста, замени меня! Просто скажи мне, куда ты ее отвез!
Я плачу. Слезы текут у меня по лицу, когда я раскачиваюсь взад-вперед на стуле. Потому что сейчас я вспомнила наш первый приезд с Марком в Озер, когда я спросила его: «И где тут у вас ночная жизнь?»
«Tu verras!», — ответил тогда Марк. «Увидишь». И она тоже ее увидела? Лежала ли она с ним в траве? И смотрели ли они вместе в ночное небо? В том мире, который больше не существует…
— Нет, Энни, — говорит Марк. — Я не отвозил ее туда.
Этот мужчина, вырвавший мое сердце и оставивший на его месте глубокую рану, снова читал мои мысли. Но теперь я не могу оставить все как есть. Я должна знать. Я должна позволить ему провернуть нож в ране.
— Тогда куда ты отвез ее? — Я замерла, скрестив руки на груди.
— Это не важно…
Но моя боль просто невыносима.
— Говори! — кричу я.
Марк едва шепчет, но я слышу. Его слова звенят в моих ушах громче колоколов церкви в Озере, снова и снова провозглашая об их грехе.
— В отель, Энни.
Наконец Марк закончил свою исповедь. Но я не прощаю его. Я никогда не прощу его. Он предал меня, он предал Чарли. Они оба предали нас.
* * *
Девочкой я часто смотрела на мать, пытаясь представить, какой она была до смерти моего отца.
Когда мама не смотрела в мою сторону, я, как следует прищуриваясь, приставляла к глазам руки, в виде бинокля. Тогда я видела, какая она красивая, и какой красивой была тогда. Мама была темноволосой версией Мерилин Монро. Я знаю, что вся красота Мерилин и ее raison d'être (разумное основание), заключалась в том, что она была исключительно светлой блондинкой, но моя мама была все равно именно такой же. В маме было что-то от Нормы Джин, на тех фотографиях, где она без макияжа, без толстых черных линий на ресницах, без кричаще-красной помады. Она была Нормой Джин, гуляющей в шортах по пляжу. Она была Нормой Джин с печальным взглядом, полным обиды и боли, когда вышла из больницы после того, как у нее произошел выкидыш.
Я всегда говорила себе, что за ее вечной раздраженностью, за суровым выражением лица, словно под маской киногероя, скрывается Мерилин Монро без косметики. Я помню мамины большие карие глаза, темные вьющиеся волосы, хрупкие белые плечи, робко выглядывающие из ее белого платья без рукавов, моего любимого платья с простым вырезом, которое подчеркивало мягкость ее рук и форму грудей.
И когда бабушка рассказала мне правду про моего отца, я помню, что никак не могла понять, почему он так поступил, как мой отец мог сидеть в кафе и прижиматься коленями к ногам другой женщины. Разве он не видел, какая мама красивая? Разве он не понимал, как ему повезло? Разве он не думал о том, как может этим ранить ее?..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Все кончено, — просто говорю я.
Так странно, что я произношу эти слова, хотя всего неделю назад, в Тулузе, мы так и не осмелились произнести их. Для того чтобы они наконец прозвучали, понадобилось все это сумасшествие.
— Разве мы не можем начать все сначала, Энни?
Голос Марка тихий и хриплый. Мы устали и измучились. Согнувшись над столом, мы смотрим каждый в свою чашку с холодным кофе. Уже день, а мы все еще не двинулись с места. Солнце ушло из рамки кухонного окна, и теперь лишь один солнечный луч затерялся в углу гостиной, перепрыгнув за порог кухни.
— И с чего мы начнем, Марк? Теперь у нас ничего нет. У нас нет Чарли, нет доверия друг к другу — у нас нет ничего. Даже моя подруга… — Мой голос дрогнул. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расплакаться снова. Из носа течет. Я вытираю его тыльной стороной ладони, так как платка у меня нет. «Высморкайся как следует и вытри нос», — сказала бы я Чарли.
— У нас есть мы, quand même (вопреки всему), Энни. — Марк говорит тихо, почти умоляюще. — Мы можем начать с этого, non?
— Нет! — Я пытаюсь прийти в себя, но все бесполезно. Я не в силах контролировать себя. Я не могу унять эти слезы, текущие словно из бездонного колодца. — Нет! Мы не можем вернуться, нельзя повернуть время вспять.
Марк бьет кулаком по столу, отчего на мраморной его поверхности со звоном подпрыгивают чашки, и мое сердце вздрагивает.
— Mais, t'es sérieuse, Энни? Мы уже вернулись назад! Именно в этом дело. Мы можем все начать сначала!
Сейчас я лишь хочу забраться в постель и накрыться с головой одеялом. Мне холодно, и я дрожу, глядя на Марка.
— Что именно мы можем начать сначала, Марк?
Он берет меня за руки.
— Mais toi et moi… Ты и я вместе, наши отношения, конечно!
— Ты и я? Ты и я? — Я пытаюсь встать, но Марк сильнее сжимает мои руки, удерживая меня на месте. — А как же Бетти, Марк? А как же Карло и…
— Проклятие, Энни! Нет, только ты и я… и Чарли. — Марк смотрит мне в глаза, продолжая удерживать меня, но я все равно пытаюсь подняться.
— Нет, нет, Марк!
Его стул жалобно скрипнул, когда он, встав, отпустил меня.
— Почему нет?
Я устало поднимаюсь из-за стола.
— Нет, потому что я не верю тебе! — Сейчас я чувствую себя намного, намного старше той девочки, что выходила из этой квартиры ранним утром. Я чувствую себя даже старше, чем раньше, неделю назад. Я направляюсь в прихожую, и мое тело кажется мне просто чужеродной оболочкой. — Я больше не верю тебе, Марк…
