Вскоре капитан потерял счет времени и шел, как в горячечном бреду, подсознательно стараясь не сбиться со следа, оставленного копытами коней разбойников. Когда он увидел сгорбленную фигуру унтера, безучастно сидевшего на песке, то ничуть не удивился: все чувства уже притупились.
Услышав шаги Федора Андреевича, унтер поднял голову. Его глаза казались неестественно огромными и печальными, как на византийских фресках, – в них явно читались безысходное отчаяние и глубокая тоска.
– Встать! – резко приказал Кутергин. – Смирно!.
Интуитивно он понял, что только так можно вывести Епифанова из оцепенения. И не ошибся: многолетняя привычка выполнять приказы офицеров заставила Акима подняться.
– За мной, шагом марш! – не давая ему опомниться, прохрипел капитан.
– Куда, вашбродь? – Епифанов едва ворочал языком.
– Там, – Федор Андреевич показач на север, – колодец! Пошли!
Не оглядываясь он направился по ложбине между барханами. За ним как привязанный поплелся Аким. Постепенно он пришел в себя, шаг выровнялся. Унтер вновь обретал уверенность и надежду на спасение. уж коли капитан сумел отыскать его, то вдвоем они как-нибудь, да с Божьей помощью, добредут до спасительного колодца. Однако версты через четыре он снова сломился: сел иа раскаленный песок и закрыл глаза. Кутергин тоже был вынужден остановиться. Переведя дух, он смахнул пот со лба и облизнул потрескавшиеся, пересохшие губы:
– Вставай, Аким!
– Ни, вашбродь. Я дальше не пойду… Не могу.
Федор Андреевич протянул ему руку, но Епифанов отрицательно мотнул головой и отвернулся.
– Идите один, вашбродь. Помолитесь потом за меня и поставьте свечку… ежели дойдете.
– Встать! – сипло заорал капитан и схватил унтера за воротник грязного мундира, помогая ему подняться на ноги. Потом что было сил толкнул его кулаком в спину. – Шагай!
Епифанов поплелся впереди, как под конвоем. Неожиданно он опять остановился, приложил ладонь козырьком ко лбу и стал тревожно вглядываться в неясную темную точку на горизонте.
– Кажись, басурмане, вашбродь.
Кутергин взобрался на бархан, чтобы лучше видеть. Да, к ним приближался всадник. Еще один арьергард разбойников? Аким встал на колени и перекрестился:
– Давай прощаться, Федор Андреич! Прости, что духом ослабел: бес попутал. Если мы сейчас басурмана не убьем и не возьмем его коня, до воды нам не дойти. Так что, либо он нас, либо мы его! Потому прости за все!
Капитан сорвал с головы импровизированную чалму и начал размахивать ею, надеясь привлечь внимание конного: унтер прав, надо добыть коня. Может, у азиата есть и бурдюк с водой?
– Как подъедет, я ему песком в глаза и прыгну с левой стороны, – торопливо глотая слова, наставлял унтера Кутергин. – А ты справа.
Он был уверен: приближался враг. Друзей в пустыне они пока не встречали.
Верховой заметил знаки капитана. Он то скрывался за барханами, то появлялся вновь. Федору Андреевичу показалось несколько странным, как всадник сидел на лошади. Приглядевшись получше, Кутергин удивленно охнул – на спине скакуна два всадника: один в седле, а второй пристроился на крупе. Дело осложнялось. Удастся ли справиться с двумя противниками? Сейчас рассчитывать на огромную силу Акима нет резона – он ослабел без воды. Наверное, такие рослые люди тяжелее переносят климат пустыни.
Конный въехал на гребень ближнего бархана и капитан радостно вскрикнул: это же Кузьма Бессмертный! Позади него сидел один из казаков, оставленных разбойниками на верную смерть в песках. Епифанов тоже узнал урядника, и это придало ему новые силы. Гигантскими прыжками он бросился ему навстречу, схватил лошадь под уздцы и запаленно выдохнул:
– Воды! Дай воды!
Заметив притороченные к седлу бурдюки, унтер выпустил поводья и потянулся к ним, но Бессмертный выпростал ногу из стремени и уперся ему в грудь пыльным сапогом:
– Не тронь! Помрешь, дурень!
Подоспевший Федор Андреевич и соскочивший с крупа казак помогли удержать Акима. Кузьма бережно налил в маленькую пиалу живительной влаги и дал напиться измученным скитальцам.
– Откуда ты взялся? – Выпив две пиалы, капитан почувствовал себя значительно лучше. – Рогожина не видал?
– Тама он. – Урядник показал себе за спину. – Бредет помаленьку. Я все время за вами следом крался. Выходит, не зря.
Епифанов выпил три пиалы воды и оживал прямо на глазах. Он уже не хватался за бурдюки и даже пытался улыбаться, но не выпускал из толстых, дочерна обожженных солнцем пальцев рукав Кузьмы, словно опасаясь, что казак исчезнет.
– А Егор помер, – вздохнул Бессмертный, и Кутергин понял, что второй казак, оказавшийся в плену, погиб.
– В той стороне должен быть колодец. – Капитан показал на север. – Мне о нем Али-Реза говорил.
– Ага, – согласился урядник. – Колодец есть. Я в нем воду и брал. Не шибко богатый, но всем напиться хватит. Если поспешим, то до ночи к нему дойдем.
Верхом решили ехать по очереди. Впереди шел Кузьма с трофейной винтовкой, за ним Кутергнн, взяв под уздцы лошадь, на которую посадили Акима, а замыкал маленький караван счастливо обретший спасение казак Самсонов. Его вооружили шашкой Бессмертного. Урядник отдал ее неохотно, да и то лишь уступив настояниям Федора Андреевича.
Сначала перевалили через песчаные холмы и подобрали ковылявшего Прокофия Рогожина. Он бодрился, но было видно, как тяжело ему приходится: глаза запали лицо потемнело, и оспинки на нем казались черными точками пороховых ожогов. Прокофий их озадачил, сообщив, что видел несколько верховых, вдалеке круживших по пескам.
– Не померещилось? – подозрительно прищурился на него урядник. – От жары и не то блазнится.
– Вот те крест! – Солдат махнул крестное знамение. – Шапки белые, одежка вроде красная.
– Текинцы? – Бессмертный почесал за ухом. – А может, и хивинцы. Черт их тут разберет, поганцев. Худо дело!
Капитан тоже помрачнел; он знал из рассказов Денисова, что хивинцы часто, как стая волков, преследовали караваны, надеясь заарканить отставшего и потом продать его в рабство. На такую охоту они выходили в пески малыми партиями, налетали как вихрь и мгновенно исчезали. Так же они действовали и в степи, подкарауливая одиноких путников. Однако азиаты не любили риска, и это давало надежду: встретив отпор, охотники за рабами отступали.
– Пусть тольки сунутся! – Епифадов показал пустыне огромный грязный кулак, и Федор Андреевич невольно улыбнулся. Аким напоминал ему мифического Антея: тот терял свою силу, оторвавшись от матери-земли: родившийся и выросший среди северных рек и озер Епифанов тоже терял силу, стоило ему оказаться вдали от воды, но как только появлялась живительная влага, гигант немедленно оживал.
