— Как бы я хотела, чтобы русские одержали победу! — вырвалось у Маши.
Иван удивился откуда у дочери купца такое тяготение к советской России?
— А что это вам даст?
— Как же, я все-таки русская. И вообще… — она спохватилась, что сказала лишнее, и теперь не знала, говорить дальше или нет.
— Что вообще? — переспросил Померанцев.
— И вообще мне кажется, что когда-нибудь я буду жить в России. «Видно, на захват Сибири японцами рассчитывает», — подумал Иван.
— Вы не верите? — продолжала Маша.
— Верю! Как только будет возможность выехать в Россию, я с удовольствием поеду с вами.
«Почему он поедет со мной? Что за глупости!» И она решила его охладить, сбить с него наигранный тон.
— Но вас там могут не принять… даже арестовать. Говорят, советские очень злопамятны.
Иван вспыхнул. Усики его нервно задергались. Оказывается, ни на какой захват Сибири она не рассчитывала.
— Давайте об этом не будем говорить. — Его злило, что разговор уклоняется от основной цели и принимает нежелательный оборот.
— Разве секрет!
— Нет, конечно, не секрет… Но вот как бы вы поступили на моем месте? Перед вами два пути: или быть расстрелянной, или уйти за границу. Я, как известно, предпочел второе..
Да, это был не тот, за кого она его принимала. Он походил на блудливого кота, который напакостил у своего хозяина и скрылся, боясь наказания.
— Но вы и здесь не избежали своей участи, — Маша заметила, как Померанцев окинул ее недобрым взглядом. — Думаете, японцы вас оставят в покое?
— Ну что мне делать?! — вскрикнул Иван, потрясая руками. — Посоветуйте, — Машенька, дорогая! У вас такой влиятельный папаша. Он все может…
— Посоветуйтесь с Родзаевский. Он скажет, что делать. — Она встала с кресла и подошла к столу, на котором лежали раскрытые книги. Нужно было заниматься, а она болтает о каких-то грязных делах. Теперь ей неприятно было смотреть на этого жалкого человека, просящего у нее помощи.
Послышался стук в дверь. В комнату вошла пожилая женщина в пенсне, в белых перчатках, с сумочкой в руке. Это была пианистка Красильникова, репетитор по классу фортепьяно.
— Познакомьтесь, Таисья Алексеевна, — представила Маша. — Господин Померанцев, который недавно писал о России.
— Вы что же, действительно советский?
Иван заметил под пенсне колючие огоньки прищуренных глаз.
«И эта пристает с расспросами. Пошли вы все к черту!»
— Да, я советский. И что из этого?
— Как же вы можете чернить свою родину? — в тоне ее голоса были гнев и боль задетого за душу человека. — Это же подло!
Померанцев ехидно хихикнул:
— Извините, но я с вами не хочу говорить на эту тему.
— Как вам угодно.
— Прощайте, — буркнул Иван и вышел из комнаты.
— Мерзавец! — негодовала Таисья Алексеевна. — Тут своих подлецов из эмигрантов хватает. И этот еще льет грязь. А ты тоже хороша — привечаешь его.
— Мне хотелось послушать о России.
— Так он тебе и расскажет! Будет лгать, изворачиваться. Ты ему ничего о японцах не говорила? А обо мне? Смотри, Мария, это очень опасный человек. Может сообщить в жандармерию. Я не советую тебе больше с ним встречаться.
— Хорошо, Таисья Алексеевна, больше не буду.
— Что тебе надо было знать, я все рассказала. А дрязги разные тебе не нужны.
Красильникова оказалась в Маньчжурии не по своему желанию. До 1925 года она жила в Москве, работала пианисткой после окончания музыкального училища. Тогда она была по уши влюблена в одного скрипача. Концерты, в которых он выступал, пользовались большим успехом. И хотя Карл Абрамович был старше ее, Тася этому не придавала большого значения. Однажды он сообщил ей, что труппа музыкантов едет в турне по Китаю. Если она согласна принять участие, он включит ее в состав труппы, как свою жену. Тася была очень рада, что представляется возможность выступить в концертах да еще за рубежом… И вот они в Китае. Выступают в Харбине, Мукдене, Шанхае. Тася становится женой Карла Абрамовича. У них скапливаются деньги. Дорожные чемоданы заполнены красивыми заграничными вещами. Но Тасе уже надоела двухмесячная жизнь на колесах. Она с нетерпением ждет возвращения в Москву. Однако муж договаривается остаться в Маньчжурии еще на год, чтобы заработать побольше денег и «запастись одеждой лет на пять». Остальные музыканты вернулись в Союз.
Тася была ошеломлена безумным поступком мужа, но переубедить его не смогла. Тогда она еще надеялась, что через год они вернутся на родину. Но по истечении года остались еще на несколько лет. Работали в харбинском театре, жили в достатке. Однако с приходом японцев в Маньчжурию начались неприятности. Были репрессированы многие эмигранты, неугодные оккупантам. Жертвой их оказался и Карл Абрамович. Несколько месяцев его томили в застенках, как советского подданного. А когда выпустили, то прожил он недолго.
Таисья Алексеевна лишилась работы. За ней следили японцы. Ее не раз вызывали в Бюро российских эмигрантов и в конце концов вынудили отказаться от советского подданства. Только тогда она смогла устроиться гувернанткой к Пенязевым. Жить было трудно. Она видела старых офицеров, которые сторожили магазины «Чурина и Ко».
Таисья Алексеевна ненавидела эту жизнь. Какой дорогой для нее была Москва, где прошли детство и юность! Вспоминались вечера, на которых выступали Маяковский, Есенин. Большой театр, где пели Шаляпин, Собинов. До событий на КВЖД она получала письма от матери, а после все было отрезано. Но душа рвалась в Россию. Она Жила надеждой на встречу с советским консулом в Харбине. Только это было опасно, потому что японцы и молодчики Родзаевского следили за теми, кто обращался в консульство. Арестованных потом жестоко истязали.
Глава пятая
На окраине старого Харбина, на невысоком взгорье, приютился госпитальный городок. Еще в русско-японскую войну в его белых каменных корпусах лечились раненые русские солдаты.
Лечился в то время и ротмистр Никифоров. Как-то из окна палаты он увидел такую картину. На пустырь недалеко от госпиталя русские привели двух японцев со связанными руками. Офицер выстроил солдат в линию, вынул из ножен саблю и вскинул над головой. Солдаты подняли винтовки. В это время японцы повернулись в сторону Востока, сделали глубокий поклон и снова выпрямились, чтобы принять смерть. Офицер опустил саблю. Раздался залп. Расстрелянных тут же закопали.
Среди больных тогда говорили, что это были японские диверсанты, пойманные в районе Хайлара. Рассказывали даже, как это произошло. Однажды зимней ночью русские, охранявшие КВЖД, заметили в степи огонек костра. Они решили узнать, кто там. Когда подошли к костру, то увидели двух «китайцев», одетых в меховые халаты, мохнатые шапки, из-под которых свешивались на спины длинные косы. Русские начали расспрашивать, что они здесь делают. Но «китайцы» что-то непонятное бормотали. Тогда солдаты решили отвести их к офицеру. Те начали сопротивляться. Один из солдат схватил китайца за косу… и она легко оторвалась. То же самое случилось и со вторым. При обыске у них нашли взрывчатку. Диверсанты имели задание взорвать железнодорожный мост, чтобы помешать переброске русских войск под Мукден.
О расстрелянных скоро забыли, и, возможно, никто бы о них не вспомнил, если бы в Маньчжурию не пришли японцы. Спустя много лет они начали искать место погребения расстрелянных, их звали Оку и Искагава. Расспрашивали русских, китайцев, писали в газетах, обещая большое вознаграждение тому, кто укажет могилу самураев.
Слух об этом дошел до бывшего ротмистра Никифорова, жившего в Харбине. Он показал место расстрела и захоронения диверсантов. Японцы произвели раскопки и обнаружили два скелета. Никифорова вознаградили и пригласили работать в военную миссию. На могиле же соорудили высокий обелиск (чурэйто) из серого гранита.
Война с Китаем стоила японцам многих жертв. В Харбин доставляли урны с прахом погибших, и при большом стечении народа совершался обряд чурэйто. В этот день в магазинах не продавали спиртные напитки, не работали рестораны, кабарэ, прерывались занятия в русских и японских учебных заведениях.
В разведшколе на утренней поверке выступил капитан Судзуки.
— Сегодня у нас священный чурэйто… Недавно ниппонская армия понесла большую утрату — погиб славный самурай генерал Кимомото. Но мы не должны падать духом. У нас вырастает новый поколений…
