и лежат на бедрах, он игнорирует меня. Но не проходит и минуты, как он снова обнимает меня. Это уже не страстные объятия, между нами нет того напряжения. Это просто поддержка, тепло, что я передаю ему. Он горячий, кожа полыхает, и ему не нужно мое тепло. Но я готова ее отдать, только бы он чувствовал меня, мою руку, мою поддержку. То, что я хотела ему дать тогда еще, а он отказался.
– Ты знаешь, что мне сказали дилеры, когда я покупал Ягуар? Что безопасность машины в ней на высшем уровне. Говорят, история конструирования машин пишется кровью. Это значит, что часто проблему безопасности поднимали только после аварий. Как правильно разместить бак, чтобы при столкновений он не попал под удар? А что нужно прикрепить рядом? А если эту деталь поменять местами, что изменится? Поэтому со временем машины считаются безопасными. Только вот всегда есть этот сука процент, в который можно попасть. Гребаный случай, когда вся теория, все тесты летят к черту.
– Марат был в том проценте?
– Да.
– Как?
– При высокой скорости в машине нагревается множество деталей. Даже руль, представляешь? Не обжигает, но ты чувствуешь, какой он горячий. И если при краше на такой элемент попадет хоть капля топлива, то …
– Огонь?
– Да. Как мне объяснили потом, коллектор был сильно нагрет, и машина вспыхнула. Но ты знаешь, что самое страшное в этой истории? Огонь был сначала только на капоте. То есть можно было бы подбежать и вытащить его из машины. Было несколько секунд. Взрыв происходит не сразу. Пламени еще нужно добраться до баллона с газом. Даются эти мгновения, чтобы спастись.
– Почему тогда он не выбежал из нее?
– Удар. Он отключился. Даже шлем не помог. А я просто смотрел на огонь и ничего не понимал. Пока машина окончательно не взорвалась.
Глеб скинул мои руки и встал с дивана. Быстро нашел боксеры и начал одеваться. Движения резкие, нервные.
Я вскакиваю быстро, вырываю его вещи. И просто обнимаю. Как тогда, после аварии, мне хотелось его обнять. Руками обхватываю лицо, заставляю смотреть на меня, в глаза.
Глеб не тут, не со мной. Он словно опять на той трассе. Бежит от кого-то. Как зовут его демона, что до сих пор приходит к нему? Наслаждается его слабостью. Пьет его вину. Я вижу это в его темных глазах. Там такая боль, что все, что пережила я, кажется мне неважным.
– Глеб, я с тобой. Я рядом.
Он смотрит, но не видит. Пелена перед глазами, потом взрыв, крики, пламя окутывает и поглощает. А потом он прикрывает глаза и опускается на пол. Я за ним. Рука в руке. Он прижимается ко мне и делает глубокий вдох. И еще один.
– Прости меня.
– Отвези меня к нему. Завтра.
Чувствую, что Глеб согласился. Он просто кивнул.
Нас прервал звонок. Это доставка еды, о которой мы благополучно забыли. Этот час длился целую вечность, что когда-то пролегла между нами.
– Я приму.
– Ты голая! – грустная ухмылка, пока глазами рассматривает мое тело.
– Ну а что, может, и платить не придется.
Меня одарили злым взглядом, предостерегающим.
– Прикройся, – кидает мне свою рубашку, которую я сразу же и одеваю. Теперь шоколад смешивается с сандалом. Безумная смесь.
Глеб принимает у курьера пару пакетов и проходит на кухню. Молча достает еду из пакетов. И только потом решает включить верхний свет. Я щурюсь. Свет неяркий, но после темноты всегда так.
Мы усаживаемся напротив друг друга. Между нами стол. Но это лучше, чем вечность.
– Я не хочу, чтобы мы сегодня уходили.
– Из дома?
– Из дома. Останешься?
– Минет сделаешь?
– Навицкий! – хочется бросить в него то, что лежит передо мной: обалденно пахнущая запеканка. Только стало ее жалко.
Глеб смеется. А я снова таю. От него.
Глава 24
Мила.
Сегодня я проснулась счастливой. Глеб спит рядом, как обычно на животе, а одна рука опустилась мне на поясницу. Будто ничего не поменялось, и мы вычеркнули четыре года своей жизни. Сейчас я должна буду спуститься вниз и сделать себе эспрессо. А потом Глеб бы пришел ко мне, и мы вместе позавтракали.
Однажды я проснулась от аромата крепкого кофе в постели. Глеб первый спустился на кухню, сварил его и принес мне. Это казалось очень милым и романтичным, совсем не в духе Навицкого.
Я встаю с постели и иду на кухню. После нашего ужина там погром. Раньше я бы не легла спать, пока комната не сверкала бы. Сейчас я просто сложила тарелки в одну стопку и поставила их в раковину. Это такой мой маленький бунт. Я разрешаю себе быть неправильной.
Горячий и крепкий кофе обжигает горло. И пока я по глотку пила свой напиток, параллельно сварила и Глебу. Почему бы не разбудить его так, как он меня когда-то?
В спальню захожу на цыпочках. Глеб все еще в той позе, в какой я его и оставила. Видит сны. Захотелось узнать, что же ему снится. Сейчас его лицо умиротворенное, спокойное, ресницы слегка подрагивают, и изредка уголки губ тянуться вверх.
– Эй, Навицкий!
– Что тебе, Апраксина?
– Просыпайся. Смотри, что у меня есть?
– Я от этого получу удовольствие?
– Еще какое! Ну, давай!
Глеб лениво приподнимается и смотрит на меня. Волосы взъерошены, и сам он похож на недовольного мальчишку, хулигана. Но вместе с тем от него веет уютом и теплом, что захотелось забраться с ногами на кровать, обнять и больше никогда не отпускать.
– Держи, – ставлю поднос на прикроватный столик и передаю ему маленькую чашку эспрессо.
– Я люблю капучино, – наглая улыбка.
– А будешь пить эспрессо, – возвращаю ему его же наглость только своей улыбкой.
Я присаживаюсь рядом с ним и наблюдаю, как он подносит чашку к губам, делает маленький глоток и слегка морщится.
– Горячий!
– Да, это же кофе. Его надо пить горячим.
Мы смотрим друг на друга. Улыбаемся. И каждый вспоминает эту ночь. Мы будто сорвались с цепи. Нас топила запредельная нежность, а потом мы падали в пропасть, где на дне плескались в диком экстазе.
– Я в душ, – не выношу его красноречивый взгляд и отхожу от него.
Как только прикрываю дверь, опираюсь на нее спиной и выдыхаю. Мне одновременно и легко с Глебом, и тяжело находиться поблизости. В мгновение можно потерять контроль и снова прыгнуть в его бездну. Она всегда с ним, и всегда манит и затягивает. Я готова подчиниться, но что будет потом? Что будет с нами?
