я, – Глеб понимает меня. Это странно. Наша ниточка становится толще и прочнее.
Молча передаю ему тюльпаны и отхожу в сторону. Он кладет перевязанные бечевкой цветы и отходит ко мне, берет за руку и большим пальцем поглаживает.
– Так странно. Ведь это Марат мне тогда помог понять. Помнишь, когда я ушел…ну …
– Я помню, Глеб.
– Он спросил одну простую вещь: “а что, если ее у тебя заберут”. Как отдали тебе, так и заберут? Я конечно же еще не знал, что это ты, ведьма, все устроила. И испугался. А вдруг, правда. Приду домой, а тебя там нет. Я один. И стало страшно.
– И что ты ему ответил?
– Что не отдам свою балеринку.
– Спасибо, Марат, – обращаюсь я к улыбающемуся парню.
– Обещание я свое так и не выполнил, получается.
Мы так стояли еще долго. Глеб всматривался куда-то вдаль, иногда переводил свой взгляд на мраморную плиту. Здесь похожих много, но именно как у Марата нет ни одной. Словно специально кто-то постарался сделать ее отличительной. Не кто-то. Я уверена, что это Глеб.
По территории то и дело мы замечали людей. Они шли поникшие по узеньким тропкам, тихо что-то говорили друг другу. А потом находили нужную могилу и молча стояли. Как и мы с Глебом сейчас.
Мы вышли за территорию кладбища, когда на смену пасмурному небу пришло солнце, и погода заиграла новыми красками. Порш Глеба был припаркован недалеко от ворот. Он снова помог мне сесть внутрь, подав руку. Раньше он терпеть не мог это делать, считал, что галантность – прошлый век.
– У тебя во сколько выступление?
– Какое-то время я не буду выступать, – отворачиваюсь к окну, чтобы ни одна эмоция не отразилась на лице.
– Почему?
– У меня что-то вроде больничного.
– Не понял. Что случилось?
– Глеб, все хорошо. Просто… неудачно потянула ногу.
Он едет пока медленно, дорога здесь плохая и встречаются то глубокие ямы, то выбоины, то вообще размытая часть с грязью. Но все это время он мажет по мне взглядом. Быстро, резко, но этих секунд хватает, чтобы понять – я недоговариваю.
– Ты знаешь, мне отец сколько раз порывался рассказать про тебя. Где ты выступаешь, какая у тебя роль, как ты вообще.
– Павел… я понимаю, что он был зрителем, когда получаю большой букет ромашек. Так мило. Он помнит тот ужин. Ты тогда сказал, что этот цветок совсем мне не подходит. А мне кажется, очень даже. И как тогда ты узнал про мой театр?
– Пришлось все-таки спросить у него. Могу поспорить, в душе он долго улыбался, если не смеялся. Встречал их однажды с матерью после спектакля. Подъехал к одному кафе недалеко от театра, у вас же рядом не припаркуешься. А там в окне ты и сгущенка. Класс, да?
– Ты вообще ничего не хотел обо мне знать?
– Нет.
– Почему?
– Боялся сорваться, наверное. Моему спокойствию пришел бы конец.
Я ничего не ответила. Опять начала всматриваться в окно. На душе грустно, хотя еще утром там распускались весенние цветы. Словно мы на время стали счастливыми, выиграли сутки в лотерее.
С Глебом мы больше не говорили. Каждый обдумывал свои дальнейшие шаги.
– Кто такой Тим?
– Сын Марата и Лили. – Удивленно смотрю на него. – Кстати, она попросила меня посидеть с ним. Может, у тебя получится составить мне компанию? Раз ты на больничном? – кивает он на мою ногу, больную, сходу угадал.
– С … с удовольствие.
Я познакомлюсь с сыном Марата, увижу Лилю. Мы никогда с ней не были подругами, но отчего-то захотелось увидеть, какая она сейчас, чем живет, что ей интересно. И это значит еще одну встречу с Глебом. Которая еще больше нас запутает. Наш статус: все сложно. Как в соцсети. Глухо смеюсь и откидываюсь на подголовник. Устало прикрываю глаза и засыпаю, пока Глеб ровно и тихо везет нас обратно в столицу.
Глава 26
Глеб.
Медленно открываю дверь ключом. В каждом движении сквозит усталость. Это она и есть. Что сложнее вынести: усталость духовную или физическую? Мне кажется, сейчас я испытываю обе.
Прикрываю дверь и опираюсь на нее. Глаза прикрыты и перед ними эта ночь. Бесконечная и сладкая. Как и сама шоколадка. Да, усталость еще может быть приятная.
На кухне горит торшер. Свет приглушенный и интимный. Ровно такой же, как и был вчера. Даже смешно становится. Еще не хватало, чтобы спустилась Рита в одном белье и начала меня соблазнять. Такого поворота не выдержу.
Думаю, что стоит выбрать: бокал виски или просто стакан холодной воды? Присаживаюсь на стул, напротив меня все-таки начатая бутылка и лед.
Можно ли сказать, что мы с Милой зашли слишком далеко? Как-то странно это выглядит и звучит. Несмотря на то, что ответы на многие вопросы даются теперь легче, а прошлое перестает давить на меня дамокловым мечом, есть то, о чем я не готов ей рассказывать ни при каких обстоятельствах. Табу. Запрет. Даже если он прозвучит, я не буду на него отвечать. Мужчины всегда боятся выглядеть слабыми в глазах женщины. А я буду именно таким.
Рита входит тихо, как мышка. Крадется.
– Привет, – она сейчас соблюдает дистанцию и близко не подходит. Нет этих поцелуев, обнимашек, которые она так ждет от меня, а я ей их дарил.
– Привет. – Большой глоток виски дает первую волну расслабления. Я откидываюсь на стул и наблюдаю за Ритой.
Красивая, утонченная, изящная. Может исполнить любой каприз. Почти. Ну что тебе еще надо, Навицкий?
– Я волновалась. Тебя долго не было, – складывает руки на груди и выжидательно смотрит.
– Извини.
Сейчас хочу остаться один. Чтобы никто не трогал и ничего не спрашивал. Но Рита словно не видит и не понимает. Это раздражает. Неужели так было и раньше?
Рита обходит стол и достает из холодильника какую-то закуску. Спрашивает меня что-то про день. Предлагает пересесть на диван и включить телевизор. Забота такая? Что это? Неужели не понятно, что мне сейчас это не нужно?
А потом она начинает рассказывать про свой день. Странные встречи, предложение о работе, собеседование. Она уже несколько месяцев ищет себя и пытается найти цель в жизни. Наверное, стоит спросить ее что-то, стать участливым.
Но знала бы она, что сутки назад я трахался с другой. Не с кем-то на стороне, а со своей законной женой. И мне понравилось. Ко мне снова вернулось чувство запредельной скорости.
Было бы вообще забавно оправдываться перед любовницей, что я был с женой. Начинаю смеяться. Сначала легкая улыбка,
