— Мы любим тебя, малыш.
— Весь мир тебя любит.
— Так тебе хорошо, так тепло, так безопасно.
— Ты нам можешь все рассказать.
— Скажи мамочке.
— Что тебе сделала Интра-Национальная Картель-Ассоциация?
— Зачем ты искал девственницу?
— Разве какая-нибудь девица может в таком признаться?
— Скажи нам.
— Скажи мамочке.
— Откуда у тебя шутихи?
— Ты их сам сделал?
— Скажи нам, малыш.
— Схватка воздушных змеев — это, наверное, здорово!
— Ты говорил с этими людьми?
— Что ты им сказал?
— Расскажи все мамочке.
— Ты что, не знал, что статую Свободы давным-давно свезли в металлолом?
— И остров Бедлоу тоже продан.
— Что тебе было нужно?
— Скажи мамочке.
— Ты от кожи балдеешь?
— А при чем тут чернила?
— Чего ты добивался?
— Ты ведь знаешь, верно, как выглядит голая девушка?
— Все знают.
— Так чего тебе было нужно от той покойницы?
— Скажи нам.
— Ведь все потому, что ты любишь девушек?
— А зачем их красить в черный цвет?
— И почему ты так ненавидишь свою работу?
— Или ты ненавидишь «ФФФ»?
— А может, тебя воротит от науки? Скажи нам, малыш.
— Может быть, он ненавидит сам себя.
— Ты поэтому собрался в космос, а, малыш?
— Скажи мамочке. Ничего не бойся. Тебя ни за что не накажут.
— Очень занятное музыкальное представление ты устроил.
— Но у тебя не только с цветом не в порядке, тебе еще и медведь на ухо наступил.
— Все равно, мамочка тобой гордится.
— Только расскажи, зачем ты все это проделал.
— Малыш, ведь не положено трахать девок прямо в супермаркете.
— Тебя все любят, но это уже слишком.
— Или это было тайным посланием?
— Скажи нам.
— Ну как мог к тебе в Оазис попасть слон?
— Тем более — к тебе в кровать!
— Глупый малыш!
— Ты же не думал, что сумеешь сам опрокинуть ту цистерну для воды? А? Ведь не сам же по себе!
— Конечно же не думал.
— Тогда чего же ты на самом деле добивался? Может, это был сигнал для ООП?
— Скажи нам, малыш.
— Скажи мамочке.
— Скажи нам.
Шима не откликался. Он плавал в утробе, уткнув голову в колени, обхватив себя руками, совершенно неподвижный.
Субадар Индъдни вздохнул, повернулся и вышел так же тихо, как и вошел. Он отправился во Вторую комнату для допросов. Все в ней было точно таким же, как и в Первой комнате, за исключением того, что тихие голоса звучали по-отечески, а в пластиковой утробе был другой обитатель — Гретхен Нунн.
— Мы любим тебя, детка.
— Весь мир тебя любит.
— Как тебе хорошо, как тепло, как безопасно!
— Вот ты нам все и расскажешь.
— Можешь все рассказать папочке.
— Ты ведь знаешь, мы любим игрушки.
— И они нас любят.
— Так что ты пыталась сделать в той игрушечной лавке?
— Что, тащатся теперь от какой-то новой дури, а мы не знаем?
— Скажи нам, детка.
— Расскажи папочке.
— Ты себя дурно вела в музее.
— Папочка тебе тысячу раз наказывал не трогать то, что не твое.
— Так зачем ты это сделала?
— Малышка, ты знаешь, что у тебя расцветка, которая не годится для татуировки.
— Ну, так что тебе было нужно? Тот мужик — толкач?
— Ты же знаешь, что бесполезно пытаться завести плакат.
— Да ему это и не надо.
— Так зачем стараться?
— А может быть, ты подавала тайный знак неизвестному лицу… или лицам?
— Скажи папочке.
— С чего ты взяла, что способна спеть главную партию в той опере?
— Или у тебя зуб на Армию Оледенения?
— Ты же знаешь наверняка, что нам нужно чем больше духов — тем лучше?
— Так зачем перекрывать их источник?
— Или у тебя зуб на «ФФФ»? Скажи, почему?
— Какая у нас девочка славная, какая умница — разукрасила к Рождеству всю площадку для запуска ракет!
— Только вот рождественские цвета больше не красное с зеленым.
— Теперь принято черное с белым. Что ты имеешь против черного цвета?
— Ты сама черная? Ты этого стыдишься?
— Почему ты не дала этому чудику нагнать себя в супермаркете?
— Раньше-то ты ему все давала.
— А почему не в этот раз? Скажи нам.
— Скажи папочке.
— Скажи, что ты имеешь против звездных сапфиров?
— Ты что, вообще ненавидишь звезды?
— Или это тайный код?
— А где ты выучила эту похабель на латыни?
— Или это снова код?
— Скажи нам, детка.
— Скажи папочке.
— Скажи нам.
Никакого отклика от Гретхен Нунн. Субадар Индъдни вздохнул опять, повернулся, вышел и направился в свой кабинет в здании участка.
Нельзя сказать, чтобы для высокопоставленного чиновника это был обычный кабинет. Индъдни удалялся от горячечного безумия Гили в чистоту Японии: натертые полы из тиковых досок, ничем не закрытые; неброские шторы; удобная, не бросающаяся в глаза мебель черного дерева. Никаких столов для заседаний — в центре комнаты выложенное черепицей углубление для жаровни. По краям и рассаживались приглашенные Индъдни на совещания и он сам — свесив ноги навстречу приветливому теплу. Ничего удивительного, что сотрудники субадара обожали даже разносы в кабинете начальника.
Самым, наверное, примечательным объектом во всей этой японской фиговине был тот, что возвышался на фоне задрапированных окон: полутораметровый ствол кедра, обветренный, сучковатый и узловатый. Его поверхность, гладкая, как слоновая кость, так и притягивала к себе. Даже Индъдни не мог удержаться, чтобы не гладить его, чем он сейчас и занимался.
Наконец он заговорил:
— Итак, будьте любезны? Отзываются или?
В кабинете никого не было, но бесплотный голос ответил:
— Никакого отклика, хозяин.
— Даже обычных отрицаний?
— Нет, хозяин.
— А что есть и есть ли что-то?
— Ничего, хозяин. Полнейший вакуум. Оба, похоже, в отключке.
— Весьма удивительно. Вы придерживались стандартной процедуры при допросе?
— Мы не ограничились только этим, субадар. Мы опробовали все новшества, какие смогли придумать.
— И все тот же провал, отрицательное ничто?
— Мне очень жаль, хозяин.
— Нет, не сожалейте, нет. Весьма интересно, весьма привлекательно — это дополнит головоломную загадку чудовищного Сторукого. Любезно оденьте… Что это? Смех?
— Извините, хозяин. Я просто вспомнил, в каком виде они объявились здесь, в участке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
