Существуют различные разновидности керамики Суэ, она делится на группы в зависимости от места и времени изготовления. Однако все то огромное количество изделий Суэ, которое дошло до наших дней, поразительно однородно — это объясняется единообразием подготовки гончаров и тщательным контролем за процессом ее изготовления. Согласно общепринятой терминологии, это серая керамика, ее цветовая гамма варьируется от коричневого до почти черного, включая серо-голубой. Средний слой изделия часто светлее, чем его поверхность. Эта керамика тонкая, легкая, довольно хрупкая; судя по всему, она обжигалась при высокой температуре. В отдельных случаях поверхность покрывает глазуроподобный слой выступивших солей — это результат обжига при очень высокой температуре; специально нанесенное покрытие из глазури появляется примерно к VII веку. Поскольку Суэ делали на высокооборотном гончарном круге, и на изделиях образовывались тонкие кольцеобразные полоски. Их не старались как-то замаскировать, и временами они играют роль единственного украшения поверхности. Когда сосуды все же декорировали, то обычно это были чередующиеся ряды полос, образованных тонкими линиями или зигзагами. Изредка встречаются шнуровой и штампованный, сделанный при помощи специальной лопатки, орнаменты.
Определить, насколько активно высшие слои общества пользовались керамикой Суэ в повседневной жизни, не представляется возможным. Тем не менее понятно, что постоянно пользовались спросом кухонные очаги, состоящие из трех частей (рис. 61). Несколько таких изделий было найдено в гробницах в Кинки. Самый верхний сосуд с ручками представляет собой дуршлаг с пятью или более отверстиями в дне, однако часто отверстия намного превышают размеры рисового зерна — это говорит о том, что для изделий, предназначенных в качестве погребального инвентаря, функциональность была не важна. Некоторые очаги состояли из четырех частей; четвертый предмет имел цилиндрическую форму и использовался в качестве подставки под дуршлаг, когда последний снимали с огня.
Весьма многочисленны высокие и низкие чаши на ножках; чаши маленького размера имеют крышки (рис. 62). Перфорация на ножках больших сосудов для возлияний выполнена в виде треугольников, прямоугольников и иногда — кругов; то же самое можно наблюдать и у некоторых корейских предшественников этих сосудов. Шея и горловина других сосудов с округлой средней частью обычно сделаны в форме раструба. Несколько довольно неожиданных форм нарушают однообразие сосудов, но в целом их производство, в соответствии с принципами выпуска массовой продукции, продолжалось с монотонной регулярностью.
На более крупных кубках, которые обычно делали на высоких ножках и в комплекте с несколькими чашками с плечиками, иногда имеются фантастические орнаменты в виде фигур людей, животных и — сравнительно редко — в виде других предметов. Все это вполне в духе Силлы. Недостаточная четкость лепки мешает правильно идентифицировать многие изображения, однако поскольку эти сосуды для возлияний — часть погребальной утвари, то в целом они должны иметь отношение к церемонии захоронения, в том числе к организации погребальных мероприятий, принесению в жертву животных и перемещению души умершего. В регионе Внутреннего Японского моря и примыкающего к нему Кинки были найдены наиболее интересные экземпляры (фото 95). На одном из самых больших, обнаруженных в префектуре Окаяма, изображены: двое борцов, человек, которого в наши дни мы бы назвали рефери, лошадь и конный всадник. Хуже сохранился сосуд, вероятно, из того же региона, на котором сделана лодка с четырьмя гребцами: трое налегли на весла, четвертый с широким веслом находится на корме (фото 94). На обратной стороне изделия, которая не представлена на фотографии, изображены животные: олень с двумя оленихами, еще одно сильно поврежденное животное — возможно, четвертый олень — и еще два зверя, предположительно, кабан и собака. Хотя такие изображения представляют безусловный интерес, нет сомнения, что их авторы утратили мастерство, продемонстрированное своими предшественниками из Силлы, и не достигли уровня мастеров Хэйдзи, изготавливавших ханива для захоронений.
СКУЛЬПТУРА МОГИЛЬНЫХ КУРГАНОВ
Чтобы не использовать для характеристики скульптур, которые устанавливали на склонах могильного кургана, очень громоздкие описания, я выбрал японское слово ханива. Буквально оно означает «глиняный круг», а в зависимости от ситуации может толковаться и как «глиняный цилиндр». Однако, учитывая то, что в разные времена эти скульптуры располагали по кругу, возможно, между данным термином и порядком размещения предметов все же существует какая-то связь. О происхождении этого термина рассказывается в «Нихон Сёки» в связи с историей, имеющей целью поведать о том, как появилась практика изготовления таких фигурок.
Дело было в период правления императора Суинина — вероятно, в III веке нашей эры. Когда умер дядя императора, «были созваны все его ближайшие слуги и затем погребены заживо стоящими в пределах его мисасаги. Они не умирали в течение нескольких дней, день и ночь были слышны их крики и стоны. В конце концов они умерли и тела их начали разлагаться. Собравшиеся стаи собак и ворон съели их». Пришедший в ужас от случившегося — так, как будто бы он впервые столкнулся с этим малопривлекательным обычаем, — император приказал советникам придумать, как положить конец этой практике. В «Кодзики» говорится, что данный случай погребения заживо был первым, однако, судя по приводящемуся в «Нихон Сёки» более полному варианту рассказа о событии, эта традиция была достаточно древней. Возможность изменить традицию представилась примерно пять лет спустя, когда умерла императрица. Знаменитый борец Номино-сукунэ предложил вместо живых людей, лошадей и реальных предметов устанавливать на могильном кургане их глиняные изображения. Он посоветовал выбрать в Идзумо из гильдии гончаров сотню мастеров и приказать им изготовить из глины такие фигурки. Это было исполнено; получившие название ханива глиняные фигурки впервые были установлены на могильном кургане Хибасухиме-но-Микото. Император был в восторге, Номи-но-сукунэ получил награды и был назначен начальником гильдии гончаров. Ему дали новое имя — Хэйдзи-но-Оми. Рассказ завершается словами: «Вот как случилось, что Хэйдзи-но-Оми стал руководить организацией похорон императоров».
Археологам еще предстоит найти подтверждения того, что этот зафиксированный хрониками рассказ о происхождении скульптуры действительно имеет под собой какие-то основания. Доказано, что обычай погребения заживо или принесение человека в жертву существовал в Китае, но в Японии едва ли стали бы это делать либо в самой гробнице, либо в каком-то другом месте, где сохранность останков не была бы полностью обеспечена. И даже несмотря на то что в условиях абсолютизма и фактического наличия рабства такая практика представляется вполне логичной, она, вероятно, не была очень широко распространена. Для сомневающихся в истинности описанных в хрониках событий скажу в их подтверждение, что недавно изделия ханива были обнаружены в могильном кургане, который, согласно «Нихон Сёки», был возведен для супруги императора Суинина. Если не принимать этого традиционного объяснения, то придется согласиться с тем, что скульптуры появились именно под влиянием культуры другой страны, а это значительно труднее хотя бы потому, что у ханива нет практически ничего общего с континентальной скульптурой погребального предназначения, которую, кроме прочих отличий, на континенте помещали внутрь гробницы. Ясно, что рассказ о происхождении ханива — это попытка найти рациональное объяснение упомянутым различиям и показать, почему в Японии скульптуру устанавливали за пределами гробниц, вдавливая в землю. Следует учитывать и чисто национальные особенности этих изделий, уходящих корнями в далекое прошлое: их первыми авторами были гончары эпохи Яёй, а мастера периода Хэйдзи продолжили дело своих предков. Судя по всему, легенда о происхождении ханива попала в литературу и сохранилась там благодаря людям, отвечавшим за поддержание могильных курганов в надлежащем состоянии. Однако, несмотря на все это, ханива были забыты почти на два столетия. Если в древности уход за могильными курганами осуществлялся должным образом, то ко времени написания хроник эту скульптуру, вероятно, по-прежнему можно было видеть на курганах.
Большое количество ханива, найденных на равнине Ямато, скорее всего, непосредственно связано с их происхождением. Довольно редко они встречаются на острове Кюсю, где большое влияние на культуру оказывала близость моря и где явное предпочтение отдавали скульптурным изображениям лодок (фото 102). Многие ханива на острове Кюсю, что совершенно очевидно, сделаны по образцу изделий Кансая. В районе Идзумо — там, откуда якобы были родом первые мастера, — ханива тоже не очень много. В Окаяме такая скульптура встречается довольно часто, хотя зачастую в ней явно ощущается налет провинциальности. Могильные курганы равнины Канто, включая невысокие горы префектуры Гумма на северо-западе и южные районы Тохоку на севере, буквально изобилуют этими изделиями — главным образом фигурками людей и животных. Именно в данном регионе искусство ханива достигает свой высшей точки, именно там примитивная традиция развивается до логического расцвета этого вида искусства. В Кинки, напротив, все усиливающееся давление со стороны новой культуры — буддизма — ранее ожидаемого остановило развитие скульптуры. Регион равнины Ямато отличается тем, что там мастерам лучше всего удавались изображения лошадей и символических предметов.
