Во время менструации защита женщины против бессознательного снижается, оставляя ее обнаженной и открытой. Например, во время менструации женщина может быть более уязвимой, более сексуальной, более интровертной и более одухотворенной, чем в остальное время. Уязвимость, сексуальность, раздражительность, интроверсия или одухотворенность и есть эта связь с другой стороной, с бессознательным. Другими словами, во время менструации женщина чувствует себя иначе, но и более полно, завершенно, так как ее сознательное переживание расширяется за счет того, что находилось без присмотра, было подавлено или же никогда не осознавалось. [190]
Одним из аспектов менструации является ее указание на то, что женщина не беременна. Если мы посмотрим на менструацию с позиции, предложенной доньей Соледад, то сможем сказать, что временное буквальное бесплодие делает женщину открытой для проникновения бессознательного, готовой забеременеть психологическим ребенком, новой жизнью духа или внутренней души. Тогда месячный цикл оказывается периодическим напоминателем о женской всеобщности и о новой жизни в ней, которая там пребывает и ищет своего проявления. В конечном итоге новое проявление — само творческое дитя, сам намек на все, что несет в себе будущее. (Это также справедливо и для мужчин, которые видят сны о беременности и деторождении не менее часто, чем женщины).
Одним из примеров менструации как символического открытия в новый мир является сон, приведенный Максом Зеллером в его книге "Сновидения — Видение Ночи". В этом сновидении женщина идет в ванную и обнаруживает, что месячные начались раньше, чем обычно:
Я увидела сперму среди крови. Позже я проверила вновь и заметила, что сперма развивается и растет, это должно было означать, что я беременна. Когда я стала проверять снова, то обнаружила на туалетной салфетке рисунки вместо крови. Эти рисунки я сделала много лет назад и совершенно о них забыла. На них был изображен то ли эволюционный процесс, то ли рост ребенка до взрослого состояния. Это было развитие человека от первых гоминид с наклонной походкой до прямостоящего гомо сапиеис. Па последнем рисунке была изображена доисторическая женщина, держащая за руку ребенка. На ней была лишь набедренная повязка, и весь ее облик вызывал приятные чувства. Это напомнило мне доисторического мужчину, впервые открывшего огонь. [191]
Образы, возникающие из менструальной крови, представляют собой то, как могла бы сказать донья Соледад, что ожидает женщину, которая воспринимает свой месячный цикл, как желанную возможность связаться со своим собственным бессознательным.
Хотя древнее менструальное табу оказывалось благоприятной возможностью для ухода во внутренний женский мир, можно также предположить, что здесь приложили свою руку и мужчины по причине своих страхов и переживаний женщин во время менструаций, как каких-то сверхсильных, более ужасающих, более таинственных и более непредсказуемых. Любопытно, что о менструации написано очень мало, даже в плане научных исследований, что весьма симптоматично в век, в котором мы исследуем буквально все. Неудивительно, что женщины склонны недооценивать и игнорировать происходящее с ними во время менструации, пока существует общепринятое и хитроумное представление, что это "Евино проклятие".
Стебель, Листья, Цветы, и Семена
Подходя к вопросу с точки зрения Карлоса, можно увидеть в его переживании доньи Соледад, "маленьких сестер" и Горды осуществление того, что было им предвосхищено в 1961 году, когда он впервые познакомился с Чертовой Травкой. Мы видели это родство между ведомостью доньи Соледад и корнями Чертовой Травки. Стебель и листья дурмана составляют вторую «голову» Чертовой Травки и применяются для лечения болезней. Лидия и Роза лечат изнеможение и обеспокоенность Карлоса, уложив его на постель дона Хуана. Сами они ложатся рядом по обе стороны от него, чтобы охранять. Они также подсказывают Карлосу, как исцелить те две раны, которые он нанес донье Соледад и Розе, и как узнать то, что исцеляют сами раны. В результате этих действий Лидии и Розы Карлос снова говорит «нет» старому пути отказа от необходимости действовать и спонтанно обнаруживает свои новые неожиданные возможности.
Цветы растения дурмана являются третьей «головой» Чертовой Травки, используемой для того, чтобы сделать людей сумасшедшими или покорными или же убить их. На сцену появляется Жозефина, скрытый и замаскированный мастер сводить людей с ума. Она была сумасшедшей тогда, когда дон Хуан встретил ее, и теперь она осталась немного такой же. Она симулирует психологическое ухудшение речи, в то время как Лидия и Роза убеждают Карлоса попытаться вылечить ее. Лидия и Роза роняют Карлоса на пол вместе с Жозефиной, пытающейся вскарабкаться на него. Карлос чувствует, что сердце Жозефины не только бьется рядом, но и входит в его собственную грудную клетку, после чего снова появляется нагуальное. В этот момент Горда открывает дверь, и ее приход рассеивает безумие схватки. Если бы Жозефина преуспела, то безумный ритм ее сердца мог бы слиться с собственным чувством Карлоса и овладеть им. Этот процесс уже фактически происходил, когда Карлос «повиновался» сентиментальным призывам "маленьких сестер".
Четвертая «голова» Чертовой Травки, семена, известна как "трезвая голова", и из всех женщин-воинов Горда самая трезвая. Вспомним также, что только семена Чертовой Травки укрепляют сердце. Горда одна среди этих женщин не интересуется силой, и одна осуществляет цель объединения и укрепления членов этой маленькой общины воинов. Она несет семена будущего, семена будущего обновления и роста. Понятие «единое» было сообщено Карлосу доньей Соледад и "маленькими сестрами"; оно же было произнесено снова Гордой, но с некоторой разницей: она говорит Карлосу, что однажды они станут одним и тем же и что только двое из них могут быть одним и тем же.
Символически Карлос должен был сказать «нет» искушениям силы, «нет» самодовольному искушению стать целителем (он может только дотрагиваться до ран, которые пережил или причинил) и «нет» соблазну эксцентричности. Однако он должен сказать полное «да» семенам знания — этическому обязательству следовать по пути знания и жить жизнью сердца. Пройдя через свои битвы, Карлос превзошел первые три «головы» Чертовой Травки и помог донье Соледад пожертвовать своей озабоченностью силой и руководством. Он также помог "маленьким сестрам" пожертвовать своим закрытым и отчасти молодым обществом и, возможно, их ограниченным личностям «целителей» и «эксцентриков». По мере того, как он приходит к более глубокому переживанию своего «мужчинства», он помогает им более глубоко пережить их индивидуальную «женскость» и готовится к более высокому уровню отношений с самим собой и с другими. Этому он учится у Горды.
Восстановление грани
Горда открывает Карлосу, что результатом того, что человек имеет ребенка и является родителем, является утрата собственной завершенности, полноты. Она говорит: мы полны до появления у нас ребенка и не полны после. Она убеждена, что ребенок уносит существенную часть человека, которая должна быть восстановлена; необходимо "украсть грань" обратно от ребенка, чтобы вернуться к былой завершенности. Это и личный вопрос самого Карлоса, поскольку у него самого двое детей — его собственный ребенок, которого он никогда не видел, и ребенок жены от ее предыдущего брака, юный мальчик, к которому Карлос очень эмоционально привязан. Горда думает, что его ребенок поглощает своими глубокими чувствами пасынка, и оба стали одним.
В сущности, в настойчивом утверждении Горды о необходимости восстановления «грани» и обретении завершенности или полноты мы наблюдаем в работе два психологических процесса. Прежде всего, ее история повторяет библейскую притчу об Аврааме и Исааке. Горда понимает, что человек должен пожертвовать тем, что он любит больше всего, поскольку это то, что стоит между ним и Богом. Никакой земной привязанности не должно возникать между верующим и Богом. И любовь к своему ребенку, о чем рассказывает история Авраама и Исаака, является высшим символом земной человеческой привязанности. Другой психологический процесс затрагивает специфическую природу того, что мы проецируем на ребенка. Мы вдалеке от завершенности, когда проецируем части своей психологии на любые объекты или людей в окружающей среде, а так как мы неизменно проецируем внутреннего психологического ребенка на физического ребенка, то появление собственного ребенка утверждает собственную незавершенность. Внутренний ребенок в символическом смысле является символом обновления: ребенок полон потенцией и содержит все, чем мы могли бы однажды стать. Кроме того, ребенок является нашей стихией, нашей связью с миром игры, воображения и творчества. Люди мечтают и видят в снах, что у них есть ребенок, часто тогда, когда что-то новое, хрупкое и полное потенции пытается пробиться в сознание. Вероятно, символ ребенка появляется тогда, когда сознание сделалось жестко структурированным, малоподвижным, косным и прочно обоснованным. Тогда архетип ребенка вырастает позади новой неиспробованной идеи, способной скомпенсировать долгий срок нашего сознательного аттитюда (отношения).
