– Где я? Что случилось? – сипло проклекотала Лана, приподнявшись.
И тут же, застонав, снова легла – голова болела невыносимо.
– Ты что, ничего не помнишь? – участливо поинтересовался профессор, присаживаясь рядом на край кровати и положив ладонь на горячий лоб девушки.
Ладонь была мягкой и прохладной, а еще – какой-то анестезирующей. Боль начала утихать, в голове понемногу прояснялось.
– Кажется, все-таки помню, – с трудом улыбнулась Лана. – Я решила отдохнуть, поехала в подмосковный дом отдыха, хотела побыть одна, подышать свежим воздухом. Каталась на лыжах, увидела горку. Решила с нее съехать. Упала, ударилась головой обо что-то…
– О дерево ты приложилась, глупышка, – ласково проворчал Петр Никодимович, массируя виски девушки. – О занесенный снегом ствол поваленного дерева. Кто же так делает, а? Разве можно кататься в незнакомых местах? Ты же видела – горка некатаная, с нее еще никто не спускался…
– Да, горка была некатаная, – послушно повторила Лана. – Я налетела на что-то, удар – и потом уже здесь очнулась. Но где – здесь? И откуда вы взялись?
– Здесь – в деревне неподалеку от горки. Мы тебя сюда принесли, когда нашли в лесу. Сюда было ближе, чем до дома отдыха.
– Мы? Значит, и Сережа здесь? – обрадовалась Лана.
– Здесь, конечно, – добродушно усмехнулся профессор, – да не совсем. Твой Ромео сейчас в доме отдыха. Мы с ним разделились, когда тебя искать пошли, а как только я нашел – сразу отзвонился Сергею. Он там уже врача на уши поставил, тебя ждет, с ума сходит! Это же он меня подбил на такую авантюру – отправиться за тобой! Я не собирался тебя тревожить, тебе действительно следовало отдохнуть. Но тут метель эта, да еще три дня подряд! Ну, мой парень с ума и сошел – «мне надо туда, к Милане, с ней что-то не так, сердце не на месте, поехали, проверим, а то один поеду!». Весь мозг мне вынес своей истерикой!
– Сереженька… – мечтательно проворковала Лана. – Родной мой! Ведь если бы не он, я могла замерзнуть в лесу, представляете?!
– Вполне возможно, – покачал головой Петр Никодимович. – Безбашенная ты девчонка, Милана Мирославовна! Ты представляешь, что было бы с твоими родителями, случись с тобой беда?! А с Сергеем? Он ведь любит тебя, больше жизни любит!
– Кажется, я тоже его люблю, – прошептала Лана, чувствуя, как от одной мысли о Сергее Тарском внизу живота начинают порхать бабочки. – Я только сейчас это поняла!
– Так, заболтались мы с тобой, – профессор решительно поднялся и направился к выходу. – Ты полежи еще немного, а я пойду скажу своим людям, чтобы машину прогревали. Пора возвращаться в дом отдыха.
– К Сереже?
– К нему, к нему. Но главное – к врачу!
– А что за свои люди, о которых вы сказали?
– Пришлось привлечь к твоим поискам членов моего фонда. Они ребята отзывчивые, всегда готовы помочь. Все-все, не отвлекай меня! Тебя надо как можно раньше показать врачу! Как бы сотрясения мозга не накатала на лыжах своих! Так что тебе лучше лежать, не смей вставать! Обещаешь?
– Обещаю, – улыбнулась Лана.
Профессор вышел, что-то вполголоса проговорил за дверью, затопали шаги, а потом снова стало тихо.
Но ненадолго. Буквально через минуту незнакомый мужской голос начал что-то невнятно бормотать. Судя по тому, что ему никто не отвечал, мужчина был в комнате один. И сидел (или стоял?) он возле той двери, что вела к Лане. Во всяком случае, бормотание его слышалось совсем рядом:
– Нет… нет… Я не знаю их… Но тогда… Или знаю?… Почему так давит сердце?… Учитель – мой отец… мой отец… мой единственный отец…
Этот монотонный, какой-то безжизненный гугнеж постепенно начал действовать Лане на нервы, бередить что-то в душе, поднимая вверх тучи серого пепла.
Да еще и браслеты начали как-то странно нагреваться! Стоп! Минуточку? А почему – браслеты? У нее ведь был один, а теперь – два!
Лана подняла руки и несколько мгновений рассматривала обхватившие запястья металлические обручи с затейливой вязью. А симпатичные штучки! Наверное, Петр Никодимович, испугавшись за нее, надел еще один исцеляющий талисман. Милый, добрый Петр Никодимович!
Кстати, что-то его долго нет. Он что, свой джип в пяти километрах оставил? Там ведь Сережа ждет!
Надо встать и посмотреть, что там происходит. Профессор велел лежать? А меньше бы ходил где-то! И вообще, на улице явно что-то происходит, какой-то странный шум, то ли крики, то ли пение…
Лана осторожно приподнялась на локтях, замерла, прислушиваясь к ощущениям. Все вроде нормально, не штормит. Ну что же, рискнем подняться и доползти до окна.
Рискнула. И даже не доползла, а вполне себе бодро дотопала. И никакого сотрясения у нее нет! Голова не кружится, не тошнит. Так, легкая слабость во всем теле, не более того.
Ну и что тут у нас происходит? Что за песнопения?
Ерунда какая-то!
С первого взгляда – обычная деревня: большей частью деревянные дома, заборы, сараи, довольно широкая для села улица – две машины легко разъедутся. Правда, сейчас из-за снега прочищена только середина, так что зимой – одностороннее движение.
А в остальном – село и село. Вот только пустое. То есть абсолютно. Словно вымерли все сразу. А ведь сейчас у ребятишек каникулы зимние, погода чудесная, самое время на лыжах да санках кататься!
При мысли о детях в памяти возникла симпатичная физиономия рыжего мальчишки с задорными ярко-голубыми глазами. Совершенно незнакомого мальчишки, Лана абсолютно точно никогда его не встречала! Хотя почему никогда – вполне возможно, мельком где-то когда-то видела, вот в памяти и отложилось.
А теперь из-за удара память встряхнуло и на поверхность всякую ерунду ненужную выбросило. Вот как лицо этого чужого мальчика.
Но почему от этих смеющихся глаз так сдавило сердце? Или это не от глаз рыжика, а от увиденного за окном?
От пустой улицы? От странных мужчин с одинаково безжизненными запрокинутыми лицами, окруживших дом? От их вытянутых в стороны рук? От хором произносимого ими речитатива на странном, вызывающем оцепенение языке?
Или от искаженного яростью лица милейшего Петра Никодимовича, оравшего на испуганно съежившегося типа:
– Что значит – нет на месте? Где они?! Я же велел всем оставаться на своих местах, чтобы держать деревню под ментальным контролем! Или ты предпочитаешь перестрелять всех здесь к чертовой матери, чтобы полиция области тотальную облаву устроила потом?!
– Да вот же они! – облегченно заорал тип, махнув рукой в сторону вышедших из углового дома трех человек. – А ну, сюда идите, придурки! Вы почему пост оставили?!
Вытирая рты рукавами, мужчины с такими же безжизненными лицами, как и остальные, торопливо подбежали к Шустову.
– Вы как посмели ослушаться меня, черви убогие? – прошипел профессор, свирепо вглядываясь в провинившихся.
– Мы проголодались очень, – монотонно прогудел один из них, виновато склонив голову. – Утром ведь без завтрака выехали. Ну вот и решили у местных поживиться.
– Они все равно ничего не вспомнят, – поддакнул второй. – Пирожок хотите?
– Я тебе сейчас этот пирожок…
Но что Петр Никодимович Шустов собирался сделать с пирожком, Лана не расслышала.
Потому что в обморок благополучно отправилась.
А вы бы не отправились, увидев в окне того дома, откуда вышла троица, мелькнувшее лицо покойника?
Человека, которого несколько месяцев назад убила ее лучшая подруга, а тело попыталась скормить свиньям.
Кирилла Витке. Живого и здорового.
Похоже, сотрясение мозга все же имеет место быть.
Глава 41
В обмороке Лане не понравилось. Ну вот ничуточки. Плохо там было, неуютно. Ведь как обычно должно быть? Темно, тихо, спокойно. Потому и называется – отключка. Все выключено.
Раньше и у нее так было. Нет, анемичной тургеневской барышней Лану никто бы не назвал, но за последние годы случилось столько всего… Такого страшного и невозможного всего, что сознание в целях самосохранения не единожды позволяло себе взять тайм-аут.
И все всегда проходило по одному сценарию – темно, тихо, спокойно.
А теперь… Второй раз подряд в кошмар плюхнулась!
И снова тот же душный темный туман. В этот раз он обволакивает Лану, словно кокон какого-то чудовищного монстра, а за пределами тумана светло и солнечно. Там кто-то приближается, видно было, что человек торопится, спешит изо всех сил, но чем ближе он подходит к туманному кокону, тем труднее ему идти. Он словно вязнет в липкой смоле.
Но идет, упорно и настойчиво. Все ближе и ближе…
Лана вздрагивает от неожиданности, когда сквозь пелену чавкающей тьмы ей удается рассмотреть того, кто прорывается к ней.
Лена?! Ленка Осенева?!!
Предательница и убийца? Что ей надо? Как она посмела!
Кокон буквально переполнился злобой и ненавистью, он пульсировал все сильнее и сильнее, щедро делясь со своей добычей темными эмоциями.
Лану уже трясло от ярости и желания своими руками разделаться с этой тварью, задушить ее, порвать в клочья! Или хотя бы выкрикнуть в это сосредоточенное лицо все, что наболело, раздавить словами.
