— Вы знаете… Вы теперь почти что свой… В общем, муж мне изменяет.
Сказала и смотрит на меня, как будто я обязан спасти ее от позора и тоски… Как будто бы именно я и никто другой. Мне, конечно, лестно, когда называют своим, но что могу сказать в ответ? Выразить сочувствие? Дать поплакаться в жилетку? Или протянуть свежий носовой платок? Да и не нужно ей все это. Тогда зачем пришла?
— Алекс, если я чем-то вам смогу помочь…
— Ой, да что вы можете? — махнула безнадежно рукой.
И вдруг посмотрела на меня как-то по-особенному. Товар, конечно, залежалый, но ведь на крайний случай-то и он сойдет.
Увы, мне эта ее идея не понравилась. Честно скажу, никак не улыбалась. И дело даже не в том, что не хотел Марине изменять. Клятву верности я ей не давал, так что в иных обстоятельствах все было бы возможно, но… Но здесь все было не так. И неожиданный визит, и жалоба на мужа, и эти ее слова: «Да вы шалун!» Все это укладывалось совсем в другую схему. Во мне росло убеждение… Я просто чувствовал подвох. Ах, эта Алекс! Сразу припомнились повадки князя. Донос, угрозы… Теперь вот и до провокации дошло. Да, эта, видимо, вся в деда.
Я посмотрел на ее сумку — в ней уместился бы и диктофон. А после дать прослушать Марине наш разговор и уж непременно то, что произойдет в постели. Не надо быть провидцем, чтобы описать реакцию… Да, чуть не влип. Вот ведь какой невиданный расклад! Единственный способ избежать скандала в том, чтобы сейчас же выпроводить ее отсюда! Но как?
Я вдруг схватился за живот и стал оседать на пол.
— Боже мой! Что с вами? — Алекс поднялась со стула и с ужасом смотрит на меня.
— Да вот опять… Вы уж меня простите, мадам… Но эта французская еда… лягушки в пряном соусе…
— Ах, извините, мне пора! — Держа надушенный платок у своего рта, Алекс устремилась к выходу.
Ее и след простыл. А я вдруг почувствовал, что и в самом деле прихватило. Такое может случиться с каждым — даже с тем солдатом, который выиграл свой бой…
* * *
Как же я был удивлен, когда примерно через час в комнату вбежала Марина и уже с порога, чуть не плача, прокричала:
— Ты знаешь, мой отец бабник и отъявленный лгун!
Нетрудно было догадаться, откуда ветер дует. Наверняка уже успела прослушать диктофон…
— Успокойся, — говорю. — Все это выдумки!
— Да нет же, я точно знаю. Колетт, моя подруга… Вот сучка-то!
Таких слов я от нее не ожидал.
— Марина, как так можно?
— А что бы ты сказал, если бы я наставила тебе рога?
Не знаю, что и думать. То ли она меня за кого-то другого принимает, то ли просто не в себе и потому несет черт знает что. Но все равно же так нельзя! Тем более что мне рога никто не наставлял. Пусть только попробуют! Да я им… Чувствую, что вот еще чуть-чуть, и стану психовать.
— Ну что вам нужно от меня?!
Марина смотрит на меня изумленными глазами. Кажется, я опять не то сказал. Только они ведь даже времени не дают, чтобы подготовиться, ситуацию обдумать. Идут одна за другой. Эй, кто там следующий за дверью?
Но нет, в комнате тишина, только по карнизу стучит капель, да за стеной Шарль Азнавур оплакивает чью-то несчастливую судьбу. Ну вот и я, вместо того чтобы успокоить, поддержать Марину, сам расхныкался.
— Этого я от тебя не ожидала…
— Да я и сам… Ты меня прости, — нежно целую ее руку. — Но как-то все одно к одному.
Марина улыбнулась. Вот удивительный характер! Обиды моментально забывает. Во всяком случае, даже виду не подает, что затаила злобу. Конечно, если речь идет о любящих ее, близких и любимых ею людях.
— Ах, бедненький! Совсем тебя бабы доконали. — И стала гладить меня по голове. Совсем как Тася тогда, в сельской больнице под Смоленском…
И вот уже опять. Мы устали от объятий. Да можно ли от любви устать?
— Ты никогда не говоришь про то, как любишь…
— Я просто без ума от тебя!
— Ведь врешь, — опять смеется.
— Как можно? — притворно возмущаюсь. — Впрочем, я, конечно, не всегда безумен. Только когда мы вместе.
— Это уже ближе к истине. И я тоже… я больна тобой!
Больше не надо слов. Потому что есть нечто более выразительное, чем слова…
Но вот откинулся на подушку, закуриваю сигарету.
— А как же с Алекс и твоим отцом?
— Не знаю, — смотрит задумчиво в окно. — Они же взрослые люди. Как-нибудь разберутся сами. Только очень все противно. Ах, если бы не ты…
— Что — я?
— Знаешь, тогда на кладбище, у могилы… Я туда пришла, потому что стало очень грустно. Потому что чувствовала, что совсем одна. А там — княгиня Кира и я. Надеялась, что она поймет, что-нибудь подскажет.
— И подсказала?
— Конечно! Разве ты не понял? Теперь есть ты и я.
В те чудные дни я и подумать не мог о том, что нам придется когда-нибудь расстаться.
25
И вот я снова лечу. Рейс из Парижа в Нью-Йорк знаменитого «конкорда». Еще полгода назад не мог об этом и мечтать. Да что тут говорить — о том, что будем делать фильм, ни единой мысли не было. Мне бы радоваться, но мешает некая неясность, невнятно сформулированное опасение. А дело в том, что тесть Поля согласился финансировать наш фильм с одним условием. Он, видите ли, имел обыкновение лично переговорить, разобраться, что там автор написал в сценарии. Да по большому счету я не против. Даже несмотря на то, что ради этой встречи вынужден тащиться за тридевять земель. Но что будет за условие, Поль мне не сказал, будто бы и сам еще не знает.
Довольно скучное это занятие — лететь над океаном. Внизу только вода или облака. Сам по себе полет меня уже не удивляет, разве что возникли новые ощущения, которых не было, когда из Москвы летел в Париж. Особенно поразила тишина после того, как преодолели звуковой барьер — возникло подозрение, что падаем. Успокаивала мысль, что не для того меня так мучила судьба, чтобы развеять прах над океаном. Впрочем, если бы удалось сделать все задуманное, то на излете жизни не возражал бы против подобного финала. Естественно, если обойдется без попутчиков.
Когда подлетали к городу, вспомнились слова Максима Горького про «челюсть с неровными черными зубами». Я бы так не сказал. Не потому, что не испытываю тяги к физиологическим сравнениям, но просто впечатление было несколько иное. Вот будто бы вижу игрушечные домики, построенные из песка детишками на побережье океана. Заботливо построенные, с окнами, с дверями. Тут много улиц, парки, площади и автострады. Дети этим своим творением вполне довольны. Им кажется, что создали нечто совершенное, незыблемое на века. Но так ли это? Подует ветер или птица мимо пролетит, задев сооружение крылом, и вся эта диковина вдруг рухнет, как и не было.
Однако стоит въехать в город, и воображение подсказывает совсем другое. Оказывается, я крохотный муравей, случайно заплутавший в этом лабиринте. Нью-Йорк давил на меня. Он подавлял кричащей рекламой, пестрыми толпами людей, громадами высотных зданий, нависших над моею головой. Видимо, Поль специально повез меня через центральные районы города. Но вот с какой целью? Удивить? Вызвать восхищение? Или показать, что я лишь маленькое, ничтожнейшее существо в сравнении с этим окаменелым монстром? Да, собственно, какое ему было дело до моих личных впечатлений?
Номер мне забронировали в отеле «Алгонкин». Название довольно странное, что-то связанное с индейскими аборигенами. Поблизости Таймс-сквер и театральный Бродвей. К тому же, как не преминул мне сообщить Поль, в этом отеле останавливались Хемингуэй и Фолкнер. Что тут сказать — приятная компания!
Переговоры решили не откладывать в долгий ящик. Время — деньги. Так вроде бы говорят американцы. Да мне и самому не терпелось внести ясность в наш проект, и прежде всего разобраться, что там за условие.
Тесть Поля жил на Пятой авеню. Насколько я понял, там располагалось все его семейство. Втайне я надеялся, что обойдется без застолий, ненужных встреч с близкими и дальними родственниками Поля, которых было видимо-невидимо. Во всяком случае, так можно было предполагать, если припомнить рассказы о генералах, обер-прокурорах и прочих представителях богатой родословной.
Внутри дом не отличался какой-то уж излишней роскошью. Все было устроено по-деловому. Правда, в личные покои меня никто не собирался приглашать.
Тесть, седовласый господин с чуть полноватым, тщательно ухоженным лицом, энергичный и подвижный не по возрасту, представился как Джон, и можно было начинать. Поль выступал еще и в роли переводчика.
— Только давайте без церемоний, по-простому, — предложил мне Джон. — Если с чем-то не согласны, сразу возражайте, не стесняйтесь. Иначе получится только вежливый, но совершенно никчемный разговор, как на приеме у английской королевы.
Такой подход меня вполне устраивал.
— Да я в общем-то согласен, — отвечаю.
— Вот и прекрасно.
