— Джон! А что, если вернуться к вашей прежней мысли?
— Что вы имеете в виду?
— Да вот вы упоминали Элио Рута. Я тут покопался в книгах и нашел, что сопровождал эту миссию в поездке по России будущий родственник княгини, некий дипломат. И более того, князь был знаком с его отцом по фотографическому обществу. Тогда это увлечение было модным, впрочем, как и сейчас. Так вот я и подумал: а что, если продолжить эту линию и познакомить князя с Рутом?
— Отличная мысль! — Джон не скрывал своего восторга. — Да, Майкл, вижу, что я в вас не ошибся. — И, уже ставя подпись под договором, повторил: — Так вы подумайте о том, чтобы перебраться к нам сюда, за океан.
На том мы и закончили. После того как был подписан договор, я собирался, не мешкая, отправиться в аэропорт, только бы больше не видеть ни Джона, ни мордатых полицейских, ни этой богатой, процветающей Америки. Чем виновата Америка, я бы не смог точно указать, но было предчувствие, что добром все не закончится.
Однако Поль уезжать не торопился. Как он мне разъяснил, рекламировать будущий фильм нужно уже сейчас. И для начала стоило бы заинтересовать рассказом о знакомстве Булгакова и княгини самую продвинутую часть публики — студентов и преподавателей местного университета. За время съемок фильма брошенное в землю зерно может дать хороший урожай, поскольку эта тема станет основой для написания статей и диссертаций.
Что ж, по большому счету я не возражал. Даже готов был придумать по ходу дела новую историю, вроде той, что поначалу рассказал Марине. Вот каждый раз — хотел бы правду рассказать, так ведь все равно же не поверят!
С этой истории о том, как я, то есть Михаил Покровский, задумал докопаться до тайного смысла «закатного» романа — речь о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова, — я и начал свою лекцию в главной аудитории университета. Надо сказать, что роман я к этому времени прочитал и даже сделал кое-какие неожиданные выводы, не совпадающие с мнением признанных литературоведов. Впрочем, кому, как не мне, знать подлинный смысл того, что там написано.
Зал полон публики. Естественно, в основном это студенты. Есть среди них и хорошенькие, даже очень привлекательные лица юных леди. Насколько я понял, присутствующие изучали русскую литературу, довольно сносно знали наш язык. И вот я говорил, описывая этапы своего исследования, доказывал, почему те или иные люди мне представляются реальными прототипами персонажей этого романа. Однако, учитывая нынешний интерес к событиям в России, сделал упор на политике, на моей интерпретации «бала сатаны». Впрочем, ради рекламы будущего фильма пришлось отдать дань и лирической линии сюжета — рассказать о нежных чувствах, которые автор испытывал к княгине. Ну а как без этого?
Когда закончил свой рассказ, зал стоя аплодировал. Признаюсь, я этого не ожидал. Хотя чему тут удивляться — фамилия Булгаков свое дело сделала. Затем посыпались вопросы:
— С чего все началось?
— А начиналось очень просто, вы не поверите, с трамвая. Как-то я натолкнулся на статью в журнале, фамилию автора уже не помню… Так вот этот автор утверждал, будто трамвай по Малой Бронной не ходил и что Булгаков все придумал. Надо ли говорить, что моему возмущению не было предела!
— Но извините… Насколько мне известно, жены Булгакова в один голос заявляли, что трамвая не было.
— Женам вообще доверять нельзя… По крайней мере, в технических вопросах. А если серьезно, то трамвай этот я видел собственными глазами.
— Не может быть…
— Да, да! Вот такой я старый.
— И что же, видели тот самый турникет, трамвай и даже гибель Берлиоза?
— Нет, председателя МАССОЛИТа зарезали еще до меня… — Смех в зале. — А вот до Ермолаевского переулка я по малолетству так и не добрался, хотя точно такой же турникет, который описан у Булгакова, видел у выхода с бульвара в Малый Козихинский переулок. Видел и рельсы, и трамвай…
— Ну ладно! Допустим, убедили. А как вам в голову пришла такая дикая мысль, будто барон Майгель из главы «Великий бал у сатаны» — это Тухачевский?
— На первый взгляд и в самом деле мысль дикая. Это вы правильно сказали. Да, честно говоря, я и сам поначалу сомневался. Но дело в том, что в последних редакциях романа события московских глав однозначно датированы 1937 годом. И вот перечитываю главу о бале сатаны, и возникает такой ассоциативный ряд: Майгель — Мигель — Михаил — Тухачевский. А почему бы нет? Вдруг правда речь идет об опальном маршале? Решающими стали слова Воланда: «Злые языки уже уронили слово — наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к печальному концу не далее чем через месяц». А между тем и визит в Москву Воланда, и бал сатаны происходят в мае, тогда же был арестован Тухачевский. И менее чем через месяц состоялся суд, а затем — расстрел. Ну а дальше я стал раскручивать идею и нашел еще ряд аргументов в пользу этой версии.
— И все же почему именно вам открылся тайный смысл знаменитого романа?
— Как вы поняли, я вырос на Патриарших, а потому события, описанные в романе, да и сам Булгаков, не раз посещавший эти места, мне ближе и понятнее, возможно, больше, чем другим исследователям его творчества… Итак, началось с трамвая, затем заинтересовался биографией и личностью Булгакова, однако ни о каком серьезном исследовании в то время даже не помышлял. И вот однажды наткнулся на загадочную фразу в дневнике Булгакова, я ее уже упоминал: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го».
— Фраза и в самом деле непонятная. Но ведь, наверное, булгаковеды пытались ее разгадать?
— Ясное дело, что пытались. В итоге один из биографов Булгакова так написал: «С чем связана эта запись, кто скрывается за буквой К., мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем».
— И как же вам удалось добраться до самой истины?
— Я мог бы сказать, что это был титанический труд… Представьте себе, нужно просмотреть списки жителей ближайших окрестностей Обухова переулка в 1916 и в 1917 годах и среди них найти ту очаровательную даму, фамилия или имя которой начинались с буквы «К».
— И как только терпения хватило!
— Просто мне повезло. Стал просматривать списки всех жителей Москвы за 1916 год, и вот на третий день наткнулся на упоминание княгини Киры Алексеевны Козловской, жившей по адресу: Обухов переулок, дом номер шесть. Это наискосок, буквально в нескольких шагах от дома номер девять, в котором жил Булгаков в декабре 1924 года вместе с Любовью Белозерской, второй своей женой. Так вот, в инициалах есть две начальные буквы «К», это не считая той же буквы в титуле княгини…
— Вам действительно повезло. Очень похоже на подарок.
— До сих пор не понимаю, чем заслужил. Собственно говоря, это подарок не мне, а всем поклонникам творчества Булгакова.
Аплодисменты в зале.
— Мне очень понравилась история знакомства Булгакова с княгиней. — Это говорит весьма приятной внешности юная особа. — На мой взгляд, все довольно убедительно. Очень интересно и то, что рассказ о семье князей Козловских стал поводом для обсуждения мировоззрения близких к ним людей, родственников, друзей, знакомых… Но вот на что я обратила внимание — в ваших словах иногда сквозит этакое презрительное отношение к либералам.
Ну что тут скажешь? Столь коварного вопроса от юной леди я никак не ожидал. Да если бы узнали, что перед ними убежденный монархист, наверняка бы закидали гнилыми помидорами и вынесли из аудитории вперед ногами. Впрочем, не знаю, как у них тут принято. Вот потому и отвечаю:
— Презрительное? Вовсе нет. Скорее сочувственное. Причем сочувствую я самой идее…
— Как это так? — В словах юной особы сквозит недоумение, а по залу прокатился ропот.
Тут следует пояснить, что я все еще находился под впечатлением небывалого успеха. Все ж таки первое выступление перед публикой, полный зал, аплодисменты. Да на моем месте каждый бы воспарил туда, откуда очень долго и очень больно падать… Увы, столь ценные мысли появились у меня уже потом, ближайшей ночью, когда маялся без сна. А здесь, забыв обо всем на свете, говорю так, как будто нахожусь в дружеской компании:
— Дело в том, что стремление к свободе заслуживает, безусловно, уважения. Если не восхищения. Вы, наверное, не знаете… был когда-то такой фильм «Это сладкое слово свобода». Слово-то сладкое, но беда в том, что человек еще не достиг той степени совершенства, чтобы позволять ему делать все, что в голову взбредет.
Произнося эти слова, я чувствовал, что увлекаюсь. Однако желание развить успех, получить власть над аудиторией, несло меня вперед. Откуда в моей голове возникали аргументы, где находил подходящие слова? Ведь прежде, как только мог, избегал разговоров о политике. Но, оказавшись здесь, в Нью-Йорке, я был уже не в состоянии молчать. Я словно бы продолжал спор с Джоном и жаждал непременно доказать, что прав не он, а я.
