– Не смутит, – сказал Барини. – Все правильно. Но почему при всем при том я должен проиграть?
– Я не сказал «проиграть», – запротестовал Пурсал, замахав руками так, что одеяло сползло с его плеч, упало на пол, обнажив потертый и засаленный камзол. Разгорячившийся философ даже не заметил этого. – Возможно, проигрыша войны в смысле полного разгрома и потери всех земель не будет. Но не будет и выигрыша, во всяком случае, окончательного выигрыша! Можно взять сто крепостей и разбить десять армий, но нельзя победить то, что еще не одряхлело, если оно огромно и хочет жить. Такова, например, Империя. Умом можно победить ум, умом и силой – силу. Но ничем нельзя победить косность! Крестьяне и ремесленники, чьи симпатии вы завоевали, не пойдут за вас воевать, пока дело не дойдет до крайности, а тогда уж будет поздно. Так жили их отцы, деды и прадеды. Да и что хорошего в отрядах вооруженной черни? Их били и будут бить, а потом вешать. На месте императора я бы постарался затянуть войну, и тогда черни станет все равно, кто возьмет верх, лишь бы все это поскорее кончилось. Что до профессионалов войны, то они тоже косны, несмотря ни на что. Многих ли вы успели перетянуть на свою сторону? Простите мою дерзость, ваша светлость, но, возможно, ваше время еще не пришло…
– А вы смелый, – сказал Барини, сдержав приступ гнева. – И впрямь философ. Кстати, вы не боитесь, что я прикажу отвести вас в тюрьму?
В глазах Пурсала мелькнула искорка.
– Не только не боюсь, но и горячо надеюсь на это, ваше высочество. Пожалуйста, сделайте мне это маленькое одолжение! Тюрьма станет моим оправданием перед властями, когда Империя вновь заполучит Ар-Магор, и я еще не раз буду иметь честь порадовать вашу светлость новой книгой…
С потемневшим лицом Барини круто повернулся на каблуках и вышел вон – уж очень хотелось влепить философу оплеуху. Шут гороховый! Фигляр! Однако надо признать, разложил все по полочкам… Не верит в ум – верит в косность. Положим, тут он прав, но прав лишь отчасти… Кто верит только в косность, тот не победит. Да и что толку в нее верить? Ее надо учитывать и по возможности использовать в своих интересах точно так же, как используют ум, честь, совесть и доблесть. Алчность тоже используют, похоть используют… Сколько чувств, столько и ниточек, за которые можно дергать человека, хуже того – обязательно надо дергать, если ты как правитель хоть чего-то стоишь. И вообще все это банальность сверху донизу! Пурсал сам косен, если только не притворяется менее мудрым, чем есть на самом деле. Похоже, ему придется удивиться: Барини, князь Унганский, верховный господин Унгана, Марая, Пима, Вараты и Магора, совершенно не собирается проигрывать войну! А тюрьма… Будет великому и осторожному Пурсалу Ар-Магорскому тюрьма, которой он так добивается, будет, если паче чаяния имперские войска надвинутся тучей и обложат Ар-Магор. Но это бред, это против расчета и всякой вероятности, этого не может случиться!
Он хотел еще нанести визит великому Фратти – поговорить, обласкать, ненавязчиво предложить великому химику и незаурядному медику послужить делу Унгана… Увы – Фратти лежал теперь в общей могиле с разрубленным палашом черепом среди многих и многих тел, кое-как присыпанных комьями мерзлой земли. Защищал город во время штурма, дрался на баррикаде. Просто-напросто считал, что обязан выйти и драться, когда враг ломится в город. И пал вместе с другими за свой мир, за не самую счастливую жизнь, которая легко могла окончиться на костре, за вечный страх перед церковными дознавателями, за непонимание дурачья… Так-то.
Можно ли жить, не испытывая горечи от блестящих побед?
Конечно. Не побеждай – и только. Весь рецепт.
А кто считает, что ответ звучит издевательски, тот не должен задавать таких вопросов.
* * *
Больше всего на свете маршал Глагр ненавидел две вещи: собственную подагру и человеческую тупость. Хорошо, когда туп солдат, да и то не всегда, если разобраться. Тупость офицера может обернуться катастрофой. Вдвойне хуже, когда тупостью наделен спесивец, пробившийся на командную должность благодаря реальным или мифическим заслугам предков. К сожалению, среди командиров полков императорской армии родовитые болваны составляли более половины. Некоторые из них, прослужив лет двадцать, не умели толком скомандовать перестроение из оборонительного порядка в наступательный и всерьез полагали, что чем больше кричишь на подчиненных, тем лучше выходит.
До отпадения Унгана этих разодетых в пух и прах чванливых паркетных шаркунов в армии было еще больше. По мнению маршала, Империя преступно долго не воевала. Отражение набегов кочевников и подавление крестьянских бунтов не в счет – с этим без особого труда справлялись войска заинтересованных вассалов. Но армия императора, непобедимая прежде армия, чья грозная поступь была воспета в балладах придворных поэтов вроде Ихалка, превращалась в застойное болото. Чтобы вести серьезную войну, Империи требовался серьезный противник, а где он? Ау!
Глагр обрадовался, когда самозванец Барини, нагло присвоивший себе княжеский титул, с еще большей наглостью заявил, что Унган больше не часть Империи. Армии предстояла полезная во всех отношениях разминка. И пусть позже пришло понимание, что война с Унганом отнюдь не разминка и уж подавно не увеселительная прогулка, как считали олухи в генеральских чинах, – все равно из нее можно и должно было извлечь пользу, причем без катастрофических потерь! Однако что было, то было. Командование получил дядя императора и, разумеется, прогадил все, что мог.
Полетели головы второстепенных олухов. Толку не было. Чертов Барини бил имперские войска повсюду, где встречал их, а Глагр, получая точные сведения от доверенных людей, внимательно изучал его татику. Многим восхищался, размышлял, как бы перенять полезное, но видел и недочеты, и ошибки. Барини осторожничал. Его победа при Лейсе стала катастрофой для имперской армии, а могла бы стать катастрофой куда большего масштаба, если бы… Тут приходило в движение перо, иссохшая старческая рука выводила стрелки на схеме боя. Вот как Барини надо было действовать! Хватило бы одного кавалерийского полуполка, вовремя направленного в нужное место. Мышеловка захлопнулась бы, и вдвое превышающая унганцев по численности имперская армия, вся, за исключением гвардейского резерва, была бы опрокинута в Лейс. И резерв ей не помог бы. Талантлив Барини, а проглядел редкую возможность, проглядел и упустил…
При Лейсе императорский дядюшка потерял убитыми, ранеными и разбежавшимися сорок тысяч отборных солдат, и лишь тогда Глагр получил армию, вернее, то, что от нее осталось. Пять месяцев он маневрировал, постепенно накапливая силы, на свой страх и риск обновляя командный состав. Распоряжаться армией так, как он хотел, ему, конечно, не давали, он нажил уйму влиятельных врагов, а канцлер с молокососом-императором требовали и требовали: дать унганскому еретику новое решающее сражение! Разбить его, вернуть Унган в лоно Империи и Всеблагой церкви, а там, глядишь, добраться до горских кланов, стеснить их как следует и заставить выдать подлого ересиарха Гаму, чтобы привезти его в Ар-Магор, судить и сжечь на небыстром огне. Тяжелейшие поражения ничему не научили глупцов. Армия плохо обучена и вооружена по сравнению с унганцами? Ну и что, зато она снова более многочисленна! А главное – теперь ею предводительствует сам маршал Глагр!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
