— Нет, мы не стали приближаться слишком близко, но все же кое-что успели узнать. Войско казачье, движется с запада, но в его составе есть небольшой отряд, который, судя по виду, составляют ляхи.
— Ляхи? — удивился Нехведько.
— Притом богатые ляхи, — сообщил Алексей.
— Странно это, очень странно, — заметил Никита, и, обратившись к другому гонцу, сказал:
— Прикажи войску быть в полной готовности, но первыми ничего не предпринимать. Посмотрим, с чем они к нам придут.
Слова атамана немедля облетели все войско, и к тому моменту, когда на горизонте появилось чужое ополчение, казаки Нехведько были во всеоружии. Атаман занял надлежащее ему место во главе войска и в тягостном ожидании казаки готовились встретить возможных противников.
Нехведько и его казаки наконец замерли — огромное войско приблизилось настолько, что можно было ожидать нападения. Но нет, предводитель чужаков подал знак, и воины остановились. К войску Нехведько атаман подъезжал один, последний сделал то же самое, и вскоре в предводителе столь долгое время беспокоившего его войска Никита без труда узнал Данилу Наливайко. Он был одним из грозных Запорожских атаманов, с которым у Никиты не так давно завязались неплохие, можно даже сказать, дружественные отношения, так что он с облегчением вздохнул.
— Здорово, Никита, — без тени воинственности обратился к атаману Наливайко.
— Здорово, Данило, — ожидая, что же будет дальше, не стал ничего спрашивать другой атаман.
— Никак, у тебя войско в поход собралось? — сразу же перешел к делу Наливайко. — Далеко ли?
— Не хотели мы к походу готовиться, — сознался Нехведько, — да пришлось. Откуда мне было знать, что за войско ко мне движется и с чем. Да ты и до сих пор не сказал, с чем ко мне пожаловал…
— Ну, раз твое войско все равно в поход готово, почему бы к нам не присоединиться? На днях ко мне в войско прибыл гонец, — начал объяснять Данило. — Он сообщил нам о том, что сын Иоаннов, царевич Дмитрий, чудом остался жив и вот теперь зовет нас под свои знамена. Вот потому-то я и собрался в поход, что дал гонцу согласие. А каково будет твое слово?
— Нужно спросить войско, — не ожидая такого предложения, поосторожничал Никита, — да рассказать ему, что и как. Гонец-то здесь?
— А как же, — заторопился Наливайко. — Вот давай он сейчас и обратится к твоему войску, расскажет, что и как, согласия спросит?
— Может, Данило, у тебя лучше получится? — несколько смутившись, предложил Нехведько.
— Это почему? — удивился Данило.
— Так ведь твой гонец наверняка среди казаков человек новый, может с ними и не найти общего языка.
— Да кто ж тебе это сказал?
— Знаем мы, — хитро ответил Никита, — что у вас целый отряд ляхов.
— Отряд и вправду есть, хорошо работаете, — рассмеялся Наливайко, — да только Евсеев не лях вовсе.
— Евсеев… — задумался Нехведько. В этой фамилии было что-то знакомое.
— Ярослава почти мальчонкой еще покойный Герасим в казаки привел, так что не переживай, с казаками он сможет поладить, — заверил атамана Данило.
— Что ж, быть по-твоему, — согласился Никита. — Зови своего Ярослава, будем совет держать.
У Евсеева от ужаса по спине проползла дрожь. Сейчас ему предстояло убедить пойти за собой столь огромное войско, десятой части которого он даже не мог заглянуть в глаза.
Однако это испытание Ярослав выдержал с честью. Казакам, измученным тяжким ожиданием, внутренне уже приготовившимся к встрече с врагом, было почти что все равно, с кем сражаться, тем более, что этот поход сулил так много. После пламенной речи Евсеева казаки бурно поддержали его предложение, и, повинуясь своим атаманам, оба войска смешались.
«Так держать, — подумал Ярослав, — только так!» — Запорожье только начиналось.
Глава 35
До Киева оставался всего день пути, и мало-помалу Отрепьев начал переживать. Именно сегодня ему предстояло узнать об успехе или неуспехе своего дела, ведь под Киевом было условлено встретиться с подкреплением. От того, поддержат ли его казаки или нет, зависело очень многое. Проходил час за часом, солнце поднималось все выше и выше, а впереди — никаких следов войска…
Именно тогда, когда у Григория была уже твердая уверенность, что под Киевом он вряд ли получит поддержку, свернув на боковую дорогу, Отрепьев заметил следы. Следы, которые могли принадлежать только многочисленному конному отряду, и у Гришки отлегло от сердца. Отрепьев приказал прибавить шагу, и вскоре войско мнимого Димитрия наконец встретило подмогу. Огромнейшая рать, общей численностью около пяти тысяч человек, с нетерпением поджидала Гришку.
— Да здравствует Димитрий Иоаннович!
— Слава царевичу!
— Долой Бориса! — летели со всех сторон радостные возгласы.
Кто-то кричал, кто-то кидал вверх шапки, кто-то оглашал воздух выстрелами вверх…
«Вот оно, что значит быть царем!» — подумал Гришка, глядя на все это волнующееся перед ним людское море, и сам не заметил, откуда у него только взялись силы на то, чтобы держать перед этой ратью речь. Наверное, в этот миг Отрепьев и вправду верил в то, что говорил, так самозабвенно звучала его речь, так пламенно и искренне лились его слова…
Вскоре после того, как утихли первые восторги, Отрепьеву наконец удалось встретиться с Ратомским и Свирским. Ратомский сообщил, что донские казаки с радостью приняли его предложение, так что теперь чуть более двух тысяч человек, лихих сорвиголов, примкнули к его войску. Свирский также порадовал Григория — примерно остальные три тысячи вольницы были приведены им.
Радость Григория омрачало только одно — среди всего этого войска почему-то не было Ярослава, а ведь его задача казалась самой легкой…
— Почему мрачны, Димитрий Иоаннович? — обратился к Гришке Неборский. — Что-то оказалось не так?
— Угадал, — грустно ответил Отрепьев.
— Рать маленькая оказалась?
— Почти угадал, — усмехнулся Григорий. — Да, я и вправду посылал еще одного гонца — поднять запорожских казаков. Да не столько за рать я беспокоюсь, сколько за гонца…
— А-а-а, — протянул Неборский, — так вот куда Евсеев пропал, а я-то все голову ломал. Думаю, куда он мог деться? Да понапрасну печалитесь — везет Евсееву, уж и не знаю, почему, но чертовски везет, так что зря переживаете. Да и до Киева есть еще время…
Не успел Неборский сказать это, как, подъехав поближе к Отрепьеву, юный Мнишек сообщил:
— Гонец говорит, что впереди нас ожидает отряд. Кажется, казаки…
— Ну, что я говорил! — перебил его Неборский.
— Прибавить шагу, — радостно приказал Отрепьев. — Это наш отряд.
Отряд и впрямь оказался нашим — как только к нему приблизилось войско мнимого Димитрия, толпа радостно его поприветствовала, и Отрепьев вновь обратился к воинам с речью, сам меж тем думая, что где-то здесь на него сейчас смотрят люди, которым он когда-то подчинялся. А вот теперь они подчиняются ему…
— Эх, Ярослав, вечно же ты озоруешь, — радостно приветствуя друга, говорил ему Отрепьев. — Я уж было начал беспокоиться.
— О чем? Да до города еще ехать и ехать, а мы ведь близ Киева договорились встретиться.
— Ну Ярыш! Изо всего выкрутиться можешь, — рассмеялся Григорий. — Из наших-то народ есть?
— Кое-кто есть, но не так много. Герасим погиб… — и Ярослав начал рассказывать Гришке все казацкие новости…
К полудню впереди показались зубчатые стены Киева, но Отрепьев уже не переживал — на это просто не было сил. Уже отболело, отзамирало, уже давно ушло в пятки и вернулось обратно его дерзкое сердце, так что порой Гришке казалось, что его у него больше нет.
Зато юный Мнишек, Дворжицкий и Неборский, в отличие от своего предводителя, заметно беспокоились. Им никак не давала покоя мысль, как же их примет Киев. Неборский еще больше сутулился, Дворжицкий то и дело крутил ус, а юный Мнишек все время поглядывал на Димитрия, словно ожидая от него поддержки.
Меж тем Киев неумолимо надвигался, и что происходило за его стенами, было неизвестно — город, будто не замечая, что к нему приближается огромнейшая рать, молчал. Город затаился, город выжидал…
Войско, ожидая приказаний Димитрия, остановилось. Развернули знамена, затрубили в трубы…
— На Киев! — приказал Григорий — у него была теперь только одна дорога, только вперед, и обратного пути уже не было.
Войско, повинуясь своему предводителю, решительно двинулось к вратам града, собираясь, если это будет нужно, ломать ворота, лезть на стены, брать город штурмом…
Однако делать этого все же не пришлось — как только рать Отрепьева оказалась у самых стен, ворота отворились. Город встречал самозванца хлебом и солью.
У Отрепьева, въезжавшего по узким улочкам со своей огромной ратью в древний город, просто волосы дыбом становились — и кто бы мог подумать, что его ожидает такой прием. Почти все люди толпились на улицах, радостно кричали, многие плакали с именем Димитрия Иоанновича на устах, и все пытались взглянуть на него, ловили его взгляд, а многие желали бы и прикоснуться, будто рука царевича избавит их от всех невзгод.
