— То-то же, — сплюнув на землю, наконец опустил плеть боярин.
Ярослав, приподняв одну руку, осторожно взглянул на своего обидчика. Тот, кажется, уже не обращал на Ярослава никакого внимания — кто-то ему уже подавал коня, и проворно вскочив в стремя, боярин удалился на глазах исхлестанного Евсеева.
Ярослав просто трясся от гнева — сколько раз ему приходилось смотреть смерти в глаза, но познавать, что же такое же такое боль и кровь, ему всегда приходилось только в честном бою. С оружием в руках, на равных, а не так, как сейчас — позорно валяясь на земле под взглядами любопытных зевак.
«Только бы еще разок с тобой встретиться, на равных», — подумал Ярослав, и, стараясь подавить гнев, сжал кулаки. В том, что он непременно узнает своего обидчика, Евсеев не сомневался: несмотря на то что Ярослав видел его всего лишь краткий миг, облик этого боярина навсегда врезался в его память.
То, что это был человек сильный, крепкого сложения, Евсеев понял на собственной шкуре, а вот все остальное он рассмотрел. Боярин был высок, светловолос, с тусклыми голубыми глазами, широкими скулами и огромным красноватым носом. Пожалуй, его наружность даже не вызывала бы неприязни, если бы не огромные полные губы, которые портили все лицо…
— Ты жив, соколик? — склонившись над Ярославом, участливо спросила его в общем-то еще молодая, но сильно располневшая баба, и Евсееву от ее мягкого, доброго голоса сразу же стало легче.
— Жив, — утирая рукавом кровь, — сказал Ярослав, а про себя подумал: «А вот не дай бог я его встречу, будет мертв».
— Может, тебе нужно чего? — по-прежнему переживала баба.
— Да мне-то много нужно, — улыбаясь, подмигнул ей Ярослав, — да вот только кто ж мне столько позволит?
— Ну, значит точно живой, — рассмеялась баба, явно принимая словами Евсеева на свой счет. — За что ж он на тебя набросился, как зверь дикий?
— С ног я его сбил, — отряхиваясь, рассказывал Ярослав.
— Спешил небось?
— Спешил, да и сейчас спешу, — спохватившись, ответил Евсеев, собираясь уходить.
— Жаль, — разочарованно проговорила баба — видно, по душе пришелся ей «соколик».
— Скажи мне, ласточка, может знаешь, кто это был?
— Какой ты чудной! — обрадовалась и в то же время удивилась баба. — Неужто Арсения Вересаева не знаешь?
— Нет, не знаю, — искренне ответил Евсеев.
— Да как же Вересаева не знать-то можно? А ведь по глазам вижу, что не врешь. Важный он человек, соколик, очень важный — из первых думских бояр.
— Значит, Арсений Вересаев? — задумчиво переспросил Ярослав. — Ну, спасибо тебе, ласточка, — заметив, что толпившиеся люди уже разошлись, добавил Евсеев.
Поддавшись неожиданно нахлынувшему на него чувству благодарности, он вынул из-за пазухи кошель, и взяв бабу за руки, насыпал ей полную пригоршню монет.
— Чтобы дольше соколика помнила, — ответил он онемевшей от удивления бабе, и отправился в церковь, которая и вправду, как ожидал Ярослав, оказалась за углом.
Глава 37
Откровенно говоря, Ярославу совсем не хотелось идти на пир, устроенный Татевым. «И с чего только Григорий вообще затеял все это дело? — раздраженно думал Ярослав. — Пировать пока еще рано". Однако деваться было некуда — уж очень Гришка просил. Да и нужно было хоть как-то развеять тоску — конь ногу подвернул, Вересаев избил… «Пойду», — в конце концов решил Ярослав.
Иван Андреевич постарался на славу — знать, не впервой ему важных гостей ублажать, потчевать лучшими яствами. Длинный стол просто ломился от изобилия, расторопные слуги ловили каждое слово гостей, поднося то одно блюдо, то другое, вина лились рекой…
Гостей же оказалось больше, чем ожидал Евсеев, в основном это были черниговцы. «Наверное, — думалось Ярославу, глядя на то, с какой радостью пришли все остальные, — мне одному не хотелось на пир».
Как и полагалось, пили за хозяина дома — за Татева, потом за царя, точнее, за царевича, желая ему скорейшей победы и воцарения, потом за войско, за Россию, и по мере того, как опустошались чаша за чашей, разговоры между пирующими становились все громче, споры — все горячей, шутки — все откровеннее.
Вот только на Ярослава вино что-то не действовало. Вроде бы и пил он наравне со всеми, да что-то не становилось ему легче и радостнее. А вскоре стало совсем невмоготу — все кругом хмельные, веселятся, а ему хоть бы что.
Ярослав уж было собирался уйти, как вдруг его внимание совершенно случайно привлек человек, сидевший за левой половиной стола. Светлые волосы, красноватый нос, полные сальные губы. «Ба! Да ведь это Вересаев!» — осенило Ярослава, и в ту минуту все выпитое вино наконец на него подействовало, ударило в голову.
Просто встать и набить Вересаеву морду было нельзя — обижать черниговцев не следовало, подраться с ним в честном бою тоже представлялось затруднительным — ведь не с врагами пировал сейчас Ярослав, но с союзниками Григория.
Однако мысль о мести не давала Евсееву покоя. «Интересно знать, узнает ли меня Арсений или нет? — никак не мог успокоиться Ярослав. — Будь что будет», — в конце концов решил Евсеев, и так, чтобы на это никто нее обратил внимания, стал перебираться к левой половине стола.
Вскоре Ярослав оказался совсем близко, сел рядом с Арсением и начал неспешную беседу с боярином Алексеем Головиным. Несколько раз Евсеев глаза в глаза встретился с пронзительным взглядом Вересаева, однако ни одна черточка не изменилась на его лице, не дрогнула ни одна жилка, и Ярослав понял, что Арсений его не узнал.
Страшная тайная мысль возникла у Евсеева, когда он понял, что Вересаев не догадается об обиде Ярослава. Уж что-что, а мстить он умел лучше всего. «Пусть Арсений тоже будет опозорен!» — злобно подумал Ярослав и принялся за дело, вернувшись на свое место подле Отрепьева.
Меж тем пир во всю продолжался, и Татев, сидящий между Отрепьевым и Евсеевым, набрался уже порядочно. Да, в общем-то, все были хороши…
— Долой Борьку! — кричал Иван Ильич, поднимая чашу.
— Долой! — поддерживая своего воеводу, кричали черниговцы…
Занятые каждый своей чашей, ни сам Иван Ильич, ни гости не заметили, как Евсеев потихоньку срезал у Татева большой золотой крест, болтавшийся даже не на груди, а почти что на животе воеводы.
Вновь пирующие поднимали чаши, и вместе со всеми Евсеев радостно кричал: «Да здравствует царевич Димитрий!», одной рукой в это время подкладывая крест в карман Вересаеву. Теперь оставалось только ждать, когда Татев хватится дорогой вещицы.
Это и вправду случилось быстро. Не успело пройти и получаса, как Отрепьев вдруг обратился к черниговскому воеводе:
— Иван Андреевич, а что это вы без креста? Кажется мне почему-то, что я его сегодня на вас видел.
— Как без креста? — удивился Татев, и быстро сообразив, что креста и в самом деле нет, разбушевался.
— Так ведь был крест, ей-Богу, был, на пир ведь собирался, был! Люди добрые, ведь все видели? — обращаясь к пировавшим, негодовал воевода.
— Был, был крест, — кричали и черниговцы, и воины Отрепьева.
— Видели, — доносилось со всех сторон.
— Выходит, он на пиру пропал, — сделал вывод Отрепьев. — Значит, будем искать.
Воеводы, бояре и окружение Григория дружно откликнулись на этот зов — повставали из-за своих мест, оглядели все кругом: и за столом, и под столом… Креста нигде не было.
— Похоже, крестик-то увели, — подал кто-то идею, когда стало ясно, что все поиски бесполезны.
— Очень может быть, — заметил Отрепьев, — вещица-то ценная. Кто-нибудь выходил?
— Да нет, вроде бы все на месте были, — вспомнил сам Татев.
— Точно? — переспросил Григорий.
— Точно, — подтвердил Ярослав.
— Может, слуги? — подал идею Дворжицкий.
— Нет, слуги не могли, — уверенно сказал Иван Андреевич.
— Из слуг ко мне никто даже близко не подходил. К тому же, это все мои слуги, я им не такие богатства доверял, и до сих пор ни один человек из них меня не обманул.
— Иван Андреевич, ну-ка внимательно вспомните, может, все же кто-то подходил? — еще раз спросил Отрепьев.
Татев задумался, а потом угрюмо ответил:
— До пира и подходили ко мне слуги, и разговаривали, но ведь на пиру меня с крестом видели.
Пирующие загудели, понимая, на что намекал Татев.
— Что ж, — рассудил Григорий, выходит, вор среди нас. Пусть тогда Иван Андреевич всех осмотрит, и чтобы никому это в обиду не было, начнет с меня.
— Неужто я Иоаннова сына осматривать буду? — не мог осмелиться воевода.
— Всех, так всех, — ответил Григорий, и Татеву пришлось подчиниться.
Ярослав был вторым, Дворжицкий — третьим, Неборский — четвертым… Приближалась очередь Вересаева.
— А это что? — вытаскивая из кармана Арсения золотой крест, негодующе вскричал Татев.
