губ, — даже если он пришел за этим сомнительным бессмертием… какая разница? Через пару-тройку лет его бы все равно отпустило. Ну, может быть, через десяток…». Она наносила макияж небрежно, зная, что все равно никто не будет его рассматривать. Закончив, Эфрат поднялась, оставив косметику лежать на полу. Когда она покидала комнату, ее плечи укрывала незаметная глазу мантия, привычная для всех богинь и богов и оставляющая за собой сладкий аромат меда.
Ночные дороги были спокойными и тихими, по крайней мере, в этой части пригорода. Эфрат не включала фары, почти никогда на темной дороге. Ей нравилось быть частью ночи, где только она и мир, живой и дышащий, только она и ветер, который двигался с ней на одной скорости и был рад разделить все ее приключения вот уже не одну сотню лет. Впервые Эфрат ощутила его присутствие, когда луна позвала ее подняться на поверхность, отнимая одно сознание и награждая другим. Тогда не было ничего, кроме момента сейчас, кроме той силы, которая наполняла ее тело, окутывая холодным лунным светом. Эта сила навсегда отпечаталась на ее губах вкусом крови и песка. В ту ночь она сама не знала, как нашла горящие огни своей первой деревни, и лишь много десятков лет спустя начала задумываться над этим — тогда, когда стало ясно, что есть и другие такие, как она. Ветер часто приносил обрывки их разговоров, а иногда указывал туда, где еще недавно их тонкие пальцы касались старых стен. Они были повсюду и нигде одновременно, совсем как ветер. А однажды, когда Эфрат бродила по темным городским улицам, ветер коснулся ее лица и оставил на нем алую каплю, еще теплую, с легким ароматом ежевики. В ту ночь она знала, что кто-то смотрит на нее и следит за ней, но так и не смогла понять, кто это и откуда он или она за ней наблюдали.
Все эти воспоминания проносились в ее голове c той же скоростью, с которой машина неслась по дороге. Эфрат было необходимо забыться и вернуться к сладкой бездумной дреме, в которую она погружалась, пересекая порог клуба. Скоро, в сопровождении привычных заинтересованных взглядов, она въехала в центр города. Теперь на низкой скорости, позволяющей водителю оценить сегодняшнее меню, машина двигалась в сторону любимого некоторыми жителями городом места, где нет видеокамер, а вход открыт только для тех, кто уже знает, где он. В узком переулке было непросто найти свободное место среди уже стоявших здесь машин. И судя по представленному ассортименту, меню будет представлено самое изысканное.
— Эфрат! Неужто сама королева берлинских танцполов посетила наше скромное заведение? — Из темноты, окутывающей входные двери, выплыл высокий и стройный мужчина в аккуратном черном костюме. Вряд ли кто-либо заподозрил бы в нем хозяина заведения, и теме не менее, это было так. Эфрат никогда его не любила — было в нем что-то странное, то самое странное, которое стоит за плечами всех, кто живет за счет чужих слабостей.
— Да, давно не виделись, — привычно улыбнулась она, захлопывая дверцу машины, — есть кто-то интересный сегодня?
— О, для тебя мы всегда готовы найти все самое интересное в этом городе и организовать доставку, — он сделал паузу, — в номер.
— Ты знаешь, да, сегодня это именно то, что мне нужно. Веди.
Перед ней открылись неприметные деревянные двери, выкрашенные черной краской, и они попали в длинный коридор, тускло освещенный якобы случайно расположенными лампами. В темноте стояли молчаливые друзья хозяина, уже знакомые ей по предыдущим посещениям.
— Не смотри, что они такие хмурые, тут тебе всегда рады.
— Конечно, вы сделали себе неплохую рекламу, распространив слухи о частоте моих посещений.
— Ну, так и ты тоже, — ничуть не смутившись ответил хозяин. — Поведай мне лучше, что я могу сделать для тебя сегодня. И помни, — он обернулся к Эфрат, — я всегда к твоим услугам.
— Как такое забудешь. Сегодня я бы хотела сначала посмотреть.
— Мальчики или девочки?
— И те, и другие.
— Я всегда был поклонником твоего аппетита. — Хозяин радушно распахнул перед ней следующие двери. Эфрат всегда было сложно понять, о каком из ее аппетитов идет речь, ведь в этих стенах столько всего произошло за последний десяток лет.
— Благодарю, твои комплименты всегда приятный аперитив, но я бы уже хотела приступить к основному блюду, — Эфрат вошла в небольшой, тускло освещенный зал, где за каждым бархатным габардином слышался стук человеческого сердца. Свечи, горевшие в выставленных вдоль стен высоких канделябрах, служили единственным источником света. Небольшой низкий стол в центре комнаты предлагал гостям на удивление пустые бокалы.
Эфрат опустилась на подушки одного из диванов, стоящих вокруг стола. Как она ни старалась заглушить это чувство, но природу было сложно изменить, и каждый раз, прикасаясь к чему-то, она слышала и видела историю, которую все прочие стремились игнорировать, пусть даже отлично все понимали.
— Мне здесь нравится, — сказала она, сбрасывая черные лаковые туфли и с комфортом располагаясь на диване. — Вы можете начинать.
— В таком случае, я оставлю тебя в заботливых руках твоего сегодняшнего лакомства. Развлекайся.
И стоило гостеприимному хозяину раствориться в темноте коридора, из которого они пришли, как шорох бархата начал свой путь сквозь мерцающие огни свечей, прямо к ее ушам, а за звуками последовали прикосновения. Сначала легкие, едва ощутимые, самыми кончиками острых ногтей к затылку, чтобы потом спуститься ниже по позвоночнику. И вот она почувствовала чье-то дыхание на своей шее. Она запрокинула голову, чтобы согреться в руках новой знакомой.
Во всех многочисленных ликах Эфрат неизменным оставалось одно: она любила крек. По крайней мере, именно так все и думали. И вот сейчас она любовалась тем, как тонкие пальцы сидевшего напротив юноши готовили для нее свежую порцию этого лакомства. Она не мешала и не останавливала его, напротив, ей было абсолютно комфортно в объятиях еще теплого тела, обладательница которого еще несколько минут назад так приятно сжимала ее ногами.
Сейчас Эфрат лежала головой на ее груди, слушая, как все тише бьется ее сердце. Эфрат любила ощущать тепло человеческого тела. Разумеется, она не нуждалась в нем, просто было в этом что-то притягательное, его хотелось переживать снова и снова. Как-то в шутку она сравнила себя со змеей, которая согревается теплом своей жертвы.
Мальчик раскуривал тонкую трубку, не отрывая от Эфрат глаз. Конечно, он знал, кто она, тут все знали. И все молчали.
— Встань и подойди ближе, я хочу тебя рассмотреть.
Он ничего не ответил, послушно отложил трубку и подошел к Эфрат. Рубашка на нем была расстегнута, черный шелк поблескивал
