одна?
— Разве я сейчас одна?
— Я имею в виду…
— Да, я поняла. Да, всегда.
— Почему так?
— Честно? — Эфрат лежала головой на его коленях и смотрела в потолок. — Понятия не имею. И мне никогда не приходилось задаваться этим вопросом. Наверное потому, что я никогда не задумывалась, зачем постоянно быть с кем-то. Видишь ли, я уже очень давно живу эту жизнь.
— Тебе нравится?
— Ты опять начинаешь? — Эфрат улыбнулась. — Мне очень лень сейчас снова подвергать твою жизнь опасности, — она старалась улыбаться, хотя ей не очень хотелось.
— Нет. Я и тогда не имел в виду ничего такого, — Рахмиэль старался говорить спокойно, но получалось не очень. — Я… интересуюсь тобой, как ты думаешь, что ты чувствуешь, что для тебя важно.
— Это очень странно, ты же понимаешь. — Эфрат повернулась к нему, так, чтобы видеть его глаза, насколько это было возможно в условиях почти полной темноты, в которой кто-то другой наверняка потерпел бы неудачу. Но она отчетливо видела, что он смотрит прямо на нее, и что-то в этом взгляде напоминало ей, что и она может чувствовать тепло. Это были скорее воспоминания, бесконечная карусель того, что случилось однажды и никогда не повторится, в чем она так и не успела разобраться до того, как измениться. — Я не знаю, что тебя так испортило, хорошая музыка или хорошая литература, но ты стоишь опасно близко к реальному миру и вот-вот рискуешь упасть в его пропасть.
— Прошу заметить, я сам приехал, — тихо ответил Рахмиэль.
— Еще и сам остался. Практически не спрашивая моего о том мнения, — рассмеялась Эфрат.
— Для меня это было… — Он сделал паузу, опустил пальцы на ее лицо, чтобы почувствовать, как она закрывает глаза, а потом легко дотронуться до виска. Ее кожа оставалась холодной и пульс невозможно было различить, зато можно утонуть в этом необъяснимом чувстве умиротворения, которое испытываешь, когда находишь ответы на вопросы. — … Как возвращение.
— Прости?
— Я знаю тебя как будто целую вечность.
— Ты — человек, ты не знаешь, что такое вечность.
— Знаю. Она лежит у меня на коленях.
Поднимающийся за окном рассвет тоже знал, что такое вечность, но для него это были несущественные мелочи. Как и самолет, вылетающей из центральной Европы в Италию.
Улицы Миланского центра всегда оживленные и в них так легко затеряться, особенно когда вы молоды и прекрасны. Так и поступили эти двое, и хотя оба были одеты в черное, никто из окружающих не придавал этому значения. Невозможно не заметить, как сияют даже в тени ее золотые волосы, а его на первый взгляд самодовольная ухмылка была довольно заурядна в сочетании с солнечными очками, украшенными сбоку тонким логотипом Gucci. Таких пар тут было очень много, и Эфрат это нравилось. А вот солнце досаждало ей все больше и больше. Она старалась отвлечься, рассматривая собор, который при свете дня и вполовину не так хорош, как в тумане ночи. Она улыбнулась про себя, вспоминая, как когда-то давно перепрыгивала лестничные пролеты в погоне за кем-то, чье лицо она уже давно не помнила.
— О, смотри! Это же Gabbana!
— Где? — Эфрат нехотя повернулась. Вся улица за ее спиной была залита солнечным светом, уже одна мысль об этом вызывала у Эфрат аллергию.
— Гедалья, рубашка на нем — это Gabbana. Дышать в них просто невозможно, — пояснил Рахмиэль.
— Здесь в принципе дышать невозможно, жуткая страна в дневное время суток.
— Но тебе и не нужно, — улыбнулся Рахмиэль. Он стоял у Эфрат за спиной, обнимая ее, и от и дело прижимался щекой к ее золотым волосам. Иногда ему казалось, что волосы Эфрат живут своей жизнью, потому что они тоже его обнимали. Или ему просто казалось?
— Подождем их здесь, — продолжил он. — А вообще, как так? Шири спокойно ходит по улицам, залитым солнцем, а ты боишься выйти из тени, как будто тут же начнешь дымиться?
— Это земля. Связь Шири с этими землями куда сильнее, чем моя, и эта сила поддерживает ее. Помнишь этот фильм о валашском графе, который пересек океан под покрывалом земли, собранной вокруг его замка?
— Да, я смотрел его.
— Ну вот, все довольно просто. Кроме самого графа.
— В смысле? — Он смотрел на ее лицо, всегда такое отстраненное, но сейчас, когда они стояли в тени, скрывающей их от солнцепека, который здесь заменял воздух, когда они просто смотрели друг на друга, и золотые волосы Эфрат как змеи обвивали его, а шелк ее длинного платья укутывал их обоих в легкое облако, сейчас, когда здесь были только они двое, она казалась совершенно другой. Так можно часами смотреть на то, как льется лунный свет через оконную раму, как луна медленными шагами пробирается все дальше и дальше в комнату, чтобы наконец пригласить вас в путешествие всей вашей жизни.
— Граф буквально взял свою землю с собой, в нее корнями уходила его сила. Благодаря ей он преодолел время, посмеялся над смертью и приобрел массу хорошей недвижимости. Все ради чего? Он хотел вернуть любовь всей своей жизни.
— А где в этом мире ты можешь ходить под солнцем? — Можно было подумать, Рахмиэль не расслышал то, что она сказала.
— Я слишком стара, чтобы где бы то ни было ходить под солнцем, — уклончиво ответила Эфрат и шагнула навстречу Шири, которая никогда не обременяла себя излишней одеждой, а под небом Италии и вовсе решила, что ткань нужно экономить.
— Как тебе итальянское солнце, детка? — Шири заключила ее в объятия.
— Как и любое другое, непереносимо и удушающе, — ответила Эфрат. Они простояли какое-то время, держа друг друга в объятиях. Их спутники молчали и терпеливо ждали, что было неудивительно: половина улицы замедлила шаг, чтобы полюбоваться двумя девушками, а может быть, реальность была простым отражением происходящего в их сознании.
— Не буду спрашивать, хотите ли вы погулять. — Шири наконец отпустила подругу и мир вернулся к своим привычным отношениям со временем.
— Вот уж не стоит. — Эфрат отступила обратно в тень. — Где ваша машина?
— Мы пришли пешком… — подал голос Гедалья, что для облаченного в Gabbana можно считать подвигом.
— Вы что?! Вы… нет, я отказываюсь в это верить! Это слишком для меня! — сокрушалась Эфрат, прижимаясь к Рахмиэлю, укрывающему ее в своих объятиях.
— Не могу не поддержать это заявление. — Шири посмотрела на Рахмиэля, для которого мир снова вышел за пределы оговоренных большинством возможностей. Тишина. Ничего, даже стука собственного сердца. Никаких ощущений. Пропал ветер, пропало солнце и даже Эфрат, которую он укрывал руками, как будто исчезла. — Почему ты еще жив и почему ты
