«А разве не ты сам загнал себя в эту ситуацию?»
«Так что же мне делать?»
— Уснул, Игорек? — медовым голосом проговорил Ланиста. — Спи, спи, дорогой, скоро приедем. Сделаем дело, и домой. Так сказать, вернемся к нашим баранам.
Глядя в выцветшие стариковские глаза за стеклышками очков, Князев внезапно понял, что, как бы он ни старался переиграть этого страшного человека, у него ничего не получится. Разве может пешка, глядя снизу вверх с клетчатой доски, переиграть шахматиста?
Сейчас, наверное, Игорю представляется самая последняя возможность вмешаться, восстать против манипулятора, использовать свое новое уникальное умение и изменить ход истории. Стоит ему проколебаться еще чуть-чуть — частная армия Ланисты достигнет Первомайской и утопит ее в крови. Неужели старик, зная, как Князев ненавидит его, станет выполнять обещания? Использовав Игоря, он просто пошевелит бровью, и один из телохранителей насадит парня на штык, подкравшись сзади… Князев погибнет предателем, глупцом и слабаком.
Ланиста — законченный мерзавец, а люди, которых он нанял, собираются перерезать всю Первомайскую. Даже если они еще не совершили это преступление, они его обязательно совершат.
Прав или не прав его внутренний голос, его совесть — выбор невелик. Пока Игорь будет терзаться угрызениями, пытаться остаться чистым среди грязи, сомневаться в том, может ли он повелевать тварями, этот повелитель людей-нелюдей все решит и за него, и за весь мир. Ланисте не были знакомы сомнения.
Так не лучше ли, взвалив на душу еще один тяжелый камень, избавить ни в чем не повинных людей от мучений, а мир — от настоящего злодея?
Он лишь на миг отвлекся, а голодная орда вокруг сократила расстояние до минимума.
— Твари! — В заросли ударила очередь, еще одна, где-то в хвосте отряда закипела схватка.
— Что ты ждешь? — Ланиста схватил безвольного Игоря за грудки. — Отгони их!..
Но Князевым уже овладела странная апатия. Один за другим рвались незримые поводки, и все новые и новые демоны смерти набрасывались на обреченную колонну. Головорезы дорого продавали свою жизнь. Земля сочилась кровью — звериной и людской, тростник вокруг трещал, объятый пламенем.
Паланкин давно уже стоял на земле, брошенный вступившими в схватку телохранителями, но в нем все еще оставалось двое человек. И в нем тоже шла битва. Разъяренный старик сжимал костлявыми руками горло своего врага, но силы покидали его.
Оружие было отброшено в сторону.
Как и тысячи лет назад, человек сошелся с человеком в смертельном поединке, уповая лишь на голые руки и на пещерную ненависть.
— Ты меня обманул… — хрипел старик. — Уничтожу!
Игорь легко мог стряхнуть с горла его руки, но был сейчас занят другим: он из последних сил удерживал от нападения последнюю, самую могучую тварь. Огромное, кошмарное существо бесновалось в зарослях, свирепея от невозможности поучаствовать в пиршестве, которое уже затеяли сородичи, не обращая внимания на последних дерущихся людей.
— А сколько раз ты меня обманывал? — Игорь сбросил цепкие стариковские пальцы со своей шеи. — И хотел, готов спорить, обмануть снова!
Последний телохранитель, покрытый кровью с головы до ног, вонзил нож в тело сошедшейся с ним в смертельном клинче твари и тяжело рухнул на нее, придавив своим телом. И сразу несколько ее сородичей прыгнули на него, в воздух полетели окровавленные клочья плоти…
Старик, выпавший из паланкина, отброшенный на землю, теперь глядел на Игоря униженно, снизу вверх.
— Спаси меня! — Старик уже не требовал — он молил о пощаде. — Спаси меня одного! Ты получишь все, что хочешь! Я озолочу тебя! Мы будем править Черкизоном вместе!
Игорь покачал головой: в ушах, неслышная для старика, отдавалась тяжелая поступь освобожденной и отпущенной им огромной твари.
— Я не доверяю тебе!
— Ты будешь править оди-и-ин! — завизжал Ланиста. — Я буду прислуживать тебе!
— Я не хочу править. Я хочу оставаться человеком, — тяжело сказал Игорь.
— Как ты можешь! Ты у меня в долгу! Я столько раз спасал твою шкуру!
— От себя самого. Вот, — он вынул из кармана пачку долларов и швырнул на землю перед стоящим на коленях Михаилом Сергеевичем, — это в счет моего долга. Теперь мы в расчете.
— Пощади!
— Ты столько врал мне! Врал, что знаешь, где мой брат, удерживал меня надеждой…
— Я знаю, где он! Знаю, клянусь!
Тварь в кустах зарычала, охваченная незримой удавкой. Игорь застыл, не веря старому мерзавцу.
— Он жив! — заспешил старик, почувствовал, что парень дрогнул. — Его продали, как и тебя, ваши отцы-командиры! Продали, чтобы выманить тебя!
— Ты лжешь! Лжешь!
Застонали деревья, зашуршал тростник. Жуткие твари, терзающие человеческие тела, заскулили и отступили, стали пятиться назад. На лесную сцену выходило самое страшное чудовище из всех, которых Игорю приходилось видеть когда-либо.
Саблезубая тварь была воплощением кошмара: гигантская, в два человеческих роста, гротескная, покрытая плешивой, усыпанной паразитами кожей, гора мускулов. Игорь мельком взглянул в ее гноящиеся, страдающие, как у больного человека глаза, и пошел дальше, огибая ее более мелких пирующих собратьев.
— Твой брат жив! Он крутит колесо! Откачивает воду! Я могу освободить! Только я! Я могу! Я его туда отправил, и только я… Я договорюсь!
— Договорись сначала с этим, — Игорь кивнул в сторону чудовища, нетерпеливо ждущего своей очереди.
Он отвернулся и зашагал прочь.
Сзади послышался могучий рык и визгливый стариковский вопль. Короткий.
* * *
Игорь поставил ногу на первую скобу лестницы, ведущей в преисподнюю, в нижние, полузатопленные ярусы Черкизона, куда по своей воле не спускался никто. Вокруг колодца застыли с немым укором в глазах двое гладиаторов и заплаканная женщина с ребенком на руках.
— Знаешь, я тебя, конечно, уважаю, но ты — идиот… — официальным тоном заявил Джонс.
— Просто малахольный какой-то, — согласился Кузьма.
— Чего тебе еще надо? Куда опять лезешь? — Джонс не скрывал своего возмущения. — Деваху с пацаном выручил и вали отсюда, пока кореша Ланисты не очухались.
— У меня еще есть одно дело, — упрямо мотнул головой Игорь, опираясь ладонями на край колодца. — Главное. А вы, если хотите, можете уходить. Присмотрите только за моими. — Он показал подбородком на встревоженную Ингу с маленьким Игорьком на руках.
— Ну уж нет, — отрезали гладиаторы хором и посмотрели друг на друга с веселым изумлением. — Ты давай, иди, а тылы мы тебе прикроем. Теперь уж мы вместе. До конца.
— Спасибо, ребята.
Спуск по шатким ненадежным скобам был недолог. Сейчас вода стояла в затопленном подземелье по колено: казавшаяся густой и маслянистой мертвая жижа, отбрасывающая в свете фонарика на стены и низкий свод причудливые блики. Ничто не нарушало ватной тишины туннеля, кроме редкой капели. Вода понемногу просачивалась через потолок катакомб.
Нет! Прислушавшись, Князев уловил далекий скрип и пошел на звук, не забывая время от времени прощупывать дно под ногами острием верной шпаги. По мере продвижения дно то повышалось, то понижалось, а один раз Игорь ухнул в незамеченную яму почти по грудь. Через несколько минут он оказался в большом подземном зале. Дальний конец его терялся в чернильной темноте, пробить которую слабый свет фонаря был не в состоянии.
И сразу он увидел его… Антошка, исхудавший, обросший, с длинной спутанной бородой, полуголый и бледный, как мертвец, брел по колено в воде, придерживаясь правой рукой за низкий широкий барабан с рядом черных отверстий на высоте груди. Он, казалось, стал еще меньше, еще субтильнее. Ребра и позвонки остро выступали на узкой спине, и Игорь вдруг почувствовал такую жалость к брату, аж слезы подступили к горлу.
— Антон!..
Узник остановился, вздрогнув, и тихий пронзительный скрип тут же прервался. А в следующее мгновение Князев понял, что он не опирался на барабан: его правая рука по самый локоть уходила в недра этого сооружения и, видимо, была там как-то закреплена, потому что он, не вынимая ее, попытался обернуться и глянуть через плечо.
— Игорь? — Свет фонарика был слаб, но отвыкший от него пленник все равно прикрыл глаза свободной рукой. — Ты пришел?
В голосе его не было никакого удивления, только гордость за брата: мол, я же говорил вам, что он придет, и он пришел. Только ни зрителей, ни слушателей рядом не было…
— Я, брат…
Игорь приблизился и, глотая слезы, посмотрел на слабо улыбающегося Антона, не пытаясь даже прикоснуться к нему. Брат казался выходцем с того света.
— А я, вот, видишь… — Антон словно извинялся за то, что он так влип. — Жалко, что поздно только…
Почему поздно? Пойдем отсюда!
— Поздно… Понимаешь, такая штука. — Антошка, словно стесняясь своего вида, принялся одергивать жалкое рубище, в которое был одет. — Освободиться от этого ярма, — он подергал руку, уходящую в недра барабана. — живым не получается.
