Пиккус многозначительно цокнул языком и принялся помогать приятелю собираться в дорогу. Вещей набралось два чемодана и рюкзак. Все продукты, а также керосинку, ведро и рукомойник Федор Христофорович отдал Пиккусу. Тот не хотел брать ни в какую, но Варваричев сказал, что в таком случае добро пропадет, и Эйно Карлович снизошел.
Когда все было уложено, приятели, как полагается, присели на дорожку. Потом Федор Христофорович запер дом и положил ключ под крыльцо. А эстонец отодрал от навеса несколько досок и стал прибивать их крест-накрест на двери и окна.
- Так положено,- ответил он, когда Федор Христофорович спросил его, зачем это нужно.
Когда они шли по улице в сторону бетонки, им навстречу попались Степанида и Клавдия. Старуху Клавдия вела под руку, а та еле переставляла ноги, но и сама Клавдия, замотанная в теплый платок, выглядела старухой. Казалось, у них стерлась разница в возрасте.
Ни дать ни взять одна старуха ведет другую и обе похожи, как две щеки одного заплаканного лица.
Федор Христофорович поздоровался с женщинами, но они как будто его не заметили.
- Что это с ними? - спросил Федор Христофорович эстонца.
- Да так,- ответил тот.- Временный трудность, как говорится.
Федор Христофорович уехал автобусом, и его больше никогда не видели в Синюхино.
А на второй день после его отъезда старый чупровский дом загорелся. Это произошло ночью, предположительно от молнии, потому что если не от молнии, то отчего же еще. Огонь занялся на чердаке, обнаружили его поздно, и потому дом спасти не удалось.
Когда сбежавшиеся на пожар синюхинцы поняли, что уже поздно, что им больше нечего делать, они перестали суетиться, встали поодаль и стали глядеть, как огонь обгладывает бревна.
- Все одно как крепость,- сказал кто-то.
- Раньше плохо не строили,- согласился другой голос.
- Сто лет простоял и еще бы столько простоял, когда бы не молния.
- Что такое дом,- сказал Хренков,- стены да крыша. Главное, чтобы люди в нем по-людски жили.
Неделю спустя о пожаре еще говорили, а потом началась уборочная, и никто уже больше не интересовался судьбой бывшего чупровского дома.
БОГИ И ГЕРОИ
(Рассказ)
Кто такие Одиссей, Патрокл, Агамемнон?.. Герои древнегреческих мифов,-скажете вы, и, конечно же будете правы. Но для меня это, прежде всего, мои одноклассники Жека Петелин, Глеб, Митяй...
Так уж получилось, что имена никогда не существовавших героев, которые всплыли, как говорится, со дна прошлого, удивительным образом связались в моей памяти с ушастыми, стриженными наголо, как это водилось в пятидесятые годы, пятиклашками из одной московской школы.
А началось все с новогоднего бала. Так пышно именовали наши скакания вокруг елки мамаши из родительского актива, которые задолго до этого мероприятия начинали собираться у нас по вечерам, чтобы клеить из гофрированной бумаги разноцветные шапочки и жабо для тех, у кого не окажется карнавального костюма. У нас было очень удобно собираться, потому что не имелось ни полированной мебели, ни хрусталей в сервантах и вообще ничего такого, что можно было бы сглазить. И в то же время жили мы все-таки не в коммуналке, а в двухкомнатной отдельной квартире. И вообще, как сейчас припоминаю, лучшего места, чем у нас, для того, чтобы перемывать кости всей Марьиной Роще, этим женщинам трудно было сыскать.
В квартире было натоплено, над столом, вокруг которого располагались женщины с ножницами и бумагой, висел огромный розовый абажур, а из кухни доносился запах домашнего печенья к чаю, без которого не обходилась ни одна подобная сходка.
Часто женщины прихватывали с собой детей. Это были мои одноклассники и закадычные дружки Жека и Глеб. Нам отводилась маленькая комната, где мы спокойно занимались своими мальчишечьими делами, то есть ходили на голове, а в перерывах болтали про свои школьные дела. Никуда мы тогда не спешили, ни за чем не гнались. Никто из нас не ходил в музыкальную школу, не занимался фигурным катанием или теннисом, не ездил в метро на другой конец города, чтобы поплавать часок в бассейне. Мы просто сидели в тесной комнате и разговаривали, зная, что и завтра и послезавтра, и через неделю можем в любой момент собраться в этой комнате. Зато каких только разговоров мы не переговорили...
Жека все сводил к научным открытиям. Это был крупный, но болезненный мальчик. Про него моя бабушка говорила "сырой". Болел он подолгу и мало гулял, даже когда бывал здоров. Целыми месяцами просиживая дома, он пристрастился читать энциклопедию и всякое такое, отчего его сверстников сразу же одолевала зевота, и оттого был единственным в классе, кто знал тогда, что астролог и астронавт - это не одно и то же.
Глеб тоже почитывал книжки, но больше про войну. Этот парнишка "деликатного сложения", как говорила моя бабушка, все время норовил выбиться в командиры, хотя никаких оснований, кроме, пожалуй, звонкого голоса, для этого не имел. Мы не возражали, когда Глеб принимал выношенные нами решения, и оттого он, не избалованный успехом в других местах, крепко за нас держался. Вообще мы его любили какого ни на есть, потому что он отдавал нам себя всего, никогда не хаял за глаза и готов был поделиться с друзьями даже стреляными гильзами, которые подарил ему его отец - капитан в отставке.
Жека и Глеб были замечательными мальчишками, хотя и не могли столько, сколько я, отжаться с полу, не говоря уже о подтягивании на турнике. Пожалуй, лишь Митяй никакими особыми талантами не обладал, разве что слушать умел и все наматывать на ус. Он был ничей, этот Митяй. То есть у него, конечно, были родители, а вернее, мать. Но она никогда не приходила к нам, чтобы поработать ножницами, а заодно обсудить новые модели летних платьев для полных женщин. Она вообще никогда не бывала ни у нас, ни у кого из тех дам, что просиживали вечера под абажуром. Зато ее часто можно было видеть во дворах и возле магазинов, где продавали вино. Она ходила с мешком за спиной и собирала пустые бутылки, хотя вообще-то работала уборщицей в молочной. У нее были свои интересы, которые сводились в основном к выпивке, и потому ей было все равно, в каком наряде ее Митяй будет скакать вокруг новогодней елки.
Митяй вообще ходил у нас в "бумажных". Таких "бумажных" у нас в классе было двое или трое. Остальные относились к "суконным".
Мы, пацанята, судили о своих одноклассниках не по материи, из которой были сшиты их школьные формы, но и до нас доходили кое-какие суждения с Олимпа, коим нам казался мир взрослых.
Лично я считал Митяя другом не хуже остальных, а то и лучше, потому что он никогда и ни в чем мне не перечил, как, впрочем, и другим.
Взять хотя бы наши разговоры по поводу карнавальных костюмов, которые вот уже несколько недель, тайком друг от друга, шили нам наши родительницы. Речь шла, конечно, о настоящих костюмах, а не о бумажных поделках.
Когда я расписывал свой костюм Кота в сапогах, Митяй так радовался, как будто костюм предназначался ему, но вот Жека похвалился костюмом Звездочета, и он аж присвистнул от удовольствия, такой же восторг у него вызывал костюм Гусара, который шился для Глеба.
Что касалось самого Митяя, то все мы были уверены в том, что он станет одним из тех, для кого стараются наши матери, кромсая ножницами разноцветные куски бумаги.
Каково же было наше удивление, когда перед самым балом Митяй извлек из хозяйственной сумки, которую использовал вместо портфеля, простыню, завернулся в нее поверх школьного костюма и перепоясался телефонным проводом. Получилось что-то вроде рубахи с напуском. Глядя на него мы позабыли о своих костюмах, в которых не стыдно было даже выйти на театральную сцену, стояли, будто играли с ним в "замри", и смотрели, как он все это проделывает спокойно и деловито, словно занимается обычными вещами, например выбивает коврик во дворе или поливает цветы на подоконнике.
А тем временем Митяй достал английские булавки, заколол простыню так, чтобы на груди образовались косые складки, а на подоле прямые. Покончив со складками, он извлек из той же хозяйственной сумки проволочную ветку с бумажными листиками, из каких делают кладбищенские венки. Не долго думая, согнул ее в виде обруча и напялил на уши.
Митяй был готов, а мы все еще не "отмирали", не зная что нам делать: покатываться со смеху или удивляться изобретательности нашего товарища.
Первым опомнился Жека.
- Ты кто? - спросил он вполне серьезно и этим задал тон всем нам.-Инквизитор, что ли? - Он никогда не упускал случая показать свои знания.
- Это который деньги возит? - переспросил Глеб, который никогда не оставлял попыток перехватить инициативу.
- Нет,- ответил Митяй, поправляя свой головной убор.- Я древний грек.
- Древний? - усомнился Жека.
Но Митяй тут же рассеял его сомнения.
- Древний, древний. Я в книжке на картинке видел.
Никто из нас не встречал древних греков даже на картинках, и потому нам ничего не оставалось, как признать этот довод вполне резонным. Раз древние греки ходили в простынях, значит, все в порядке.
