тему для советского руководства, – лучше всего подходит для должности шефа ПГУ. В результате почти 12 000 сотрудников внешней разведки КГБ теперь служили под его руководством.
Через 20 минут Шебаршин подошел к металлическим воротам в бетонном заборе и караульной будке с табличкой «Научный центр исследований» – название для непосвященных, которое придумали для ПГУ еще в 1972 г., когда разведка переехала с Лубянки в Ясенево. Дежурный прапорщик узнал шефа, и ворота бесшумно распахнулись. Шебаршин неторопливо прошел по дорожке через кленовую рощу к семиэтажному зданию.
Возможно, что штаб-квартиру внешней разведки не случайно построили семиэтажной – именно столько этажей было у старого здания ЦРУ в Лэнгли, а в разведке КГБ все время сравнивали себя с американцами. Кто знает, может, эти две структуры могли связывать куда более эмоциональные отношения, чем принято считать. Сходство настолько бросалось в глаза, что в московской резидентуре ЦРУ Ясенево прозвали русским Лэнгли[230].
Семиэтажное здание, к которому направлялся Шебаршин, было лишь частью комплекса ПГУ. Позади него возвышалась 22-этажная бетонная громада; с восточной стороны находилось длинное строение пониже, по форме напоминавшее раздвоенный птичий хвост. Здесь размещались магазины, где продавали дефицитные товары по сниженным ценам, поликлиника, а также две сауны, бассейн, несколько спортзалов и теннисных кортов. Все это напоминало элитный загородный клуб где-нибудь в Америке, и, если у офицера разведки не хватало времени, он мог вызвать массажистку прямо к себе в кабинет[231].
Шебаршин вошел в вестибюль, прошел мимо обязательного для советских учреждений бюста Ленина и поднялся на лифте на третий этаж. В 9:00 коридоры здания были еще пустыми. Дежурный офицер открыл дверь в приемную Шебаршина, где в большой клетке, переделанной из стенного шкафа, жили два горластых попугая – подарок кубинских коллег. Своими криками они заглушали электронные часы, каждый час играющие какую-то бодрую мелодию – тоже подарок, на этот раз из Вьетнама.
День начался как обычно. Но второй по значимости человек в КГБ был встревожен. Войдя в кабинет, он окинул взглядом массивный стол с восемью вертушками. Со стен на него смотрели четыре портрета – Ленина, Дзержинского, Андропова и Горбачева. Все четверо сыграли важнейшую роль в судьбе советской разведки: Ленин и Дзержинский создали ее, Андропов расширил ее функции, а горбачевская новая политика гласности грозила ее уничтожить, раскрывая правду о преступлениях, в которых была замешана Лубянка.
Шебаршин просмотрел первые донесения. Из Берлина пришли удручающие новости, касающиеся Штази – некогда всемогущей спецслужбы Восточной Германии. В январе разгневанная толпа захватила штаб-квартиру Штази в Берлине, а ее руководителей отправили в тюрьму. В сегодняшнем донесении сообщалось, что в недавно объединенной Германии создано новое правительственное агентство, которое откроет гражданам доступ к секретным архивам Штази. Шебаршин покачал головой: ему это очень не нравилось. Первая за день пачка сигарет почти опустела, но он снова закурил. Думая о печальной участи немецких коллег, он мысленно отметил, что нужно напомнить Кремлю об обязательствах перед старыми друзьями.
После обеда подчиненные Шебаршина собрались на ежедневное совещание. В кабинет по очереди заходили 50– и 60-летние мужчины, генералы и полковники КГБ, с усталыми, нервными лицами и рассаживались согласно иерархии – заместители за длинным столом, остальные вдоль стен.
Настроения были самыми пессимистичными. Дисциплина среди личного состава в Ясеневе падала: офицеры стали выпивать на рабочих местах, оставляя в кабинетах пустые бутылки. В отношениях между рядовыми сотрудниками и руководством появилась напряженность; хлынул поток анонимок с жалобами на начальство.
Шебаршин понимал, что меняющийся политический климат все больше осложнял положение КГБ. В тот день собравшиеся в его кабинете говорили о том, что их волновало больше всего: они не уверены, что Кремль по-прежнему в них нуждается и будет их защищать. Из ПГУ начали уходить люди. Шебаршину нечем было их ободрить: он считал, что Горбачев по-прежнему нуждается в КГБ, но сам в поддержку комитета выступать не собирался. «Нам необходимо вести энергичную работу в депутатском и журналистском корпусе, выходить на общественные организации», – сказал он своим подчиненным[232]. Другими словами, рассчитывать на Кремль больше не стоило: КГБ должен найти способ защитить сам себя.
Это была принципиально новая идея. КГБ всегда был партийным органом, передовым отрядом компартии. И всегда находился под партийным контролем: парткомы были во всех отделах, управлениях и службах КГБ. Но в марте 1990 г. Съезд народных депутатов СССР изменил советскую конституцию, отменив статью о руководящей роли коммунистической партии. КГБ сразу остался без босса, без защитника и без надсмотрщика.
Шебаршину нужно было срочно что-то придумать, и на этот раз он решил не консультироваться с Крючковым. Чтобы выжить, сказал он своим людям, мы должны подготовить собственный «план действий»[233], независимо от коллег в КГБ на Лубянке. Главную роль в осуществлении этого плана Шебаршин отвел службе «А».
Служба «А» традиционно занималась дезинформацией. В ее главные задачи входило, в частности, проведение активных мероприятий с целью распространения за рубежом ложных новостей, сфабрикованных КГБ. Сам Шебаршин сформулировал это так: «служба "А" генерирует и формулирует конкретные идеи, изготавливает фальшивые бумаги, издает от имени подставных авторов разоблачительную литературу».
План Шебаршина сводился к тому, что внешнюю разведку можно спасти только с помощью грамотной манипуляции общественным мнением – другими словами, используя внутри страны те методы, которые служба «А» на протяжении десятилетий оттачивала за границей.
Шебаршин доверял службе «A», в которой работали «несколько десятков опытных и интеллигентных людей». Службу возглавлял его старый друг, с кем много лет назад они вместе учились в разведшколе и делили одну комнату в общежитии[234]. К тому же служба «А» была одним из самых компетентных и эффективных подразделений в Ясеневе.
«Идеология активных мероприятий в годы холодной войны была проста – нанести максимальный политический и психологический ущерб оппонентам», – писал Шебаршин в своих мемуарах[235]. Такое описание, скорее, характеризует стратегию военных действий, а не задачи разведки, но Шебаршин и его коллеги и относились к внешней разведке как к оружию.
В октябре 1990 г. Шебаршин решил перенацелить это оружие на своих сограждан.
Теперь, когда службе «А» предназначалась столь важная роль, начальник внешней разведки счел необходимым взять ее под свою личную опеку. Для этого он избрал привычную тактику – отрицание и обман. «Подразделения, именуемого отделом дезинформации, у нас нет», – заверил он советскую общественность в том же году в интервью «Аргументам и Фактам»[236]. «Мы исключаем насилие, жестокость, вмешательство во внутренние дела других стран», – настаивал он в интервью газете «Правда»[237].
Собравшиеся единогласно поддержали план Шебаршина, и он закончил совещание. Теперь можно было поработать с документом, лежавшим перед ним на столе. Докладную записку
