Каждое утро у нашего дома толпились люди. Ржали запряжённые в брички лошади. Кое–где, чтобы отогнать нудящий гнус, дымились костры. Всё это напоминало цыганский табор, остановившийся однажды за околицей села у речки Анчошки. Когда–то, слышал я от стариков, в этой речушке водились анчоусы. Вот и назвали её Анчошкой. В том цыганском таборе стояли атласные шатры, а в них на шёлковых подушках возлежали бородатые цыгане с гитарами. Цыганки кашеварили у таганов на кострах. Парни, разодетые в нарядные рубахи и бархатные жилеты, плясали под аккордеон, ловко выбивая такт ладошками и хромовыми сапогами. В сторонке бренчали бубенцами стреноженные кони. Цыганята попрошайничали. Да, мне довелось посмотреть настоящий цыганский табор! Самобытный, не киношный.
Летнее трудовое утро для меня начиналось в четыре часа утра. Я спал на чердаке, на подвесной койке, поскольку то был вовсе не чердак, а воображаемая палуба парусного корабля.
Не знаю почему, но морем я «заболел» с малолетства. Еще со второго класса, когда читал тонкую книжку в стихах про смелого ерша–путешественника. Ёрш тот плыл по рекам и морям и на большом корабле в гостях у моряков оказался. Картинки были в той детской книжке: усатые матросы в робах и бескозырках весёлый разговор с ершом ведут. И так мне хотелось побыть на том корабле, повидать тех матросов, что и сам был не прочь стать ершом и проплыть по всем морям. Такая была у меня детская фантазия.
А как стал постарше, книги читал, в основном, про море и моряков. Выписывал через Посылторг чертежи и наборы для постройки моделей кораблей.
На уроках играл с Витькой Медведевым в «морской бой». Зубрил по истрёпанным библиотечным книжкам флажный семафор, морскую терминологию, азбуку Морзе, учился вязать морские узлы.
В седьмом классе долго выпрашивал у одноклассницы Зинки Харитоновой открытку: возле орудийной башни линкора матрос играет на баяне. Развеваются на ветру ленты бескозырки и синий гюйс. И подпись внизу: «Лейся, песня на просторе…»
Для голодного блин не был так дорог, как для меня та открытка. Она представлялась мне сокровищем, которым я мог обладать, если бы не жадность Зинки. Казалось невероятно обидным, несправедливым, что открытка про моряка у Зинки. Ну, зачем ей она? Что девчонка понимает в кораблях? Что знает о Гангуте, Чесме и Синопе?
Не понимал я, что Зинку не пушки линкора привлекали. Ей нравился красивый моряк на открытке. Принц девичьей мечты.
К отцу частенько наведывался друг — лесник из села Борцово — Сашка Борцов. Так его отец называл. Невысокий, коренастый парень, черноглазый, с богатой шевелюрой тёмно–русых волос.
По правде говоря, не к отцу наведывался Сашка, а к молодой симпатичной доярке Дуське Бальцер.
Широкую, крепкую грудь Сашки обтягивала полосатая тельняшка — предмет моей жгучей зависти.
Сознание того, что Сашка Борцов — моряк, возвышало его в моих глазах намного выше всех остальных людей. Никакой генерал не сравнился бы в моём понимании с Сашкой Борцовым.
Я как–то спросил:
— Дядь Саш, ты — бывший моряк?
— Почему — «бывший»? — удивлённо вскинул брови борцовский лесник. — Моряк — всегда моряк! — стукнул он себя в грудь кулачищем.
— Дядь Саш, а ты на каком корабле плавал?
— Плавает … дерьмо в проруби, а моряки ходят.
— А писатель Станюкович в своих морских рассказах часто пишет: «плавал»…
— Так то писатель…
— Он морским офицером в кругосветку ходил…
— Вот, сам говоришь: «ходил!» Я на эсминце в дальний поход ходил. Комендором служил…
— На Тихоокеанском флоте?
— Да, на ТОФе.
— Дядь Саш, расскажи про море… Какое оно?
— Солёное… То синее, как лазурь, спокойное. То серое, штормовое. На нём быть надо, самому увидеть.
— А эсминец здорово качает?
— Э, брат, да ты, оказывается, морская душа! — похлопал Борцов меня по плечу сильной рукой. — Иди на флот, как будут призывать. Не пожалеешь! О морской службе в другой раз как–нибудь поговорим, — пообещал тихоокеанец, торопливо распрягая коня и улыбаясь Дуське.
Бывший комендор много пил самогона, никогда не хмелел и небрежно обнимал Дуську. В такие минуты его красивое лицо становилось строгим и торжественным, и Борцов непременно начинал петь, глядя прямо перед собой. Наверно, он воображал морскую даль, когда пел:
А волны и стонут, и плачут,И бьются о борт корабля.Растаял в далёком тумане Рыбачий,Родимая наша земля…
В его движениях, жестах, взглядах было что–то неуловимо броское, гордое. Флотская выправка заметна была в нём, как в породистой лошади красивая стать. Дуська, разрумянясь, не сводила с любимого затуманенных глаз. Сашке явно было не до бесед со мной. О флотской службе мы с ним так и не поговорили.
В августе в нашу забытую Богом Боровлянку приехал в отпуск тихоокеанец Мишка Захаров. Истинно, красавец! Высокий, ладный, подтянутый, плечистый, чубатый. Под восхищённые взгляды парней и мальчишек бережно положил на траву бескозырку с золочёными якорями на лентах и надписью: «Тихоокеанский флот». Легко подпрыгнул к перекладине турника, повис на руках. Выравнивая ноги навесу, постучал носками начищенных до блеска ботинок. Без видимых усилий подтянулся, вышел двумя руками на упор, перевернулся, и, размахнувшись телом, несколько раз крутнул «солнце». Ловко соскочил на землю, поднял бескозырку. Щелчком сбил с неё травинку и, взмахнув лентами, надел на голову. Пышный чуб выбивался из–под неё.
Именно в ту минуту я по–настоящему полюбил флот и далёкое, неизвестное мне море. Именно тогда, восторженно глядя на Мишку Захарова, стал моряком.
Потому, как истинный моряк не тот, кто надел тельник по долгу службы, а тот, кто по духу моряк всю жизнь. Верно сказал Сашка Борцов: «Нельзя быть моряком бывшим. Моряк всегда моряк!» Хоть в море, хоть на берегу. Тем и отличается от всех.
Молод моряк или стар, его всегда узнаешь по «морской душе» — полосатой тельняшке, по тёмно–синим и белым полоскам, проглядывающим из–за ворота рубахи.
В Боровлянке, удалённой от морей и океанов на тысячи километров, моя душа до конца дней моих стала морской и всегда молодой.
Есть такие слова в песне Марка Лисянского:
Море седое, чайка седая,Морская душа, морская душа всегда молодая…
До призыва на флот, однако, было ещё не скоро. Впереди меня ждали трудности, которые предстояло испытать и преодолеть. Но какими бы ни были они, я подбадривал себя: «Терпи, ты же будущий моряк!» И виделись мне отважные моряки из книг Константина Станюковича, Алексея Новикова—Прибоя, Леонида Соболева, Ивана Гончарова, Джека Лондона, Рафаэля Сабатини и многих других писателей–маринистов. С них брал пример. Такими, как они хотел стать. Это — не высокопарные слова. В них — истинная правда о переживаниях деревенского мальчишки, страстно мечтающего о морских приключениях.
