Передо мной были ребята из моего взвода. Они стояли у тыльной части дота. Словно собрались фотографироваться, полукругом, смотрели на меня и махали мне руками, как будто я запаздывал, – беги быстрее, сейчас снимут, а ты не попадешь!
Младший лейтенант Волох, комендант; Федор Ильич Островерхов, младший сержант, помкомвзвода; Егор Чистосердов – мой начальник пулемета; Растягаев – начальник среднего пулемета (кажется, Василий); Борис Засядко – начальник левого; Архипов Никита и Федор Калашников – вторые номера; Паша Черный – официально не то электромеханик, не то электромоторист, фактически он на вентиляторе; Коля Ручьев из Вятки – наблюдатель, а числится, кажется, радистом; Моня Скобликов – фактически дверной, по расписанию – санинструктор; Тишкин Петр – он на насосе Альвейера, который подает охлаждающую воду на пулеметы, а кем он числится – не помню. Может, еще одним электромехаником, может, вторым радистом. Паша с Петром иногда меняются местами, если есть нужда. Ну и наше пополнение – стоит себе Анемподист Фоканов чуть в сторонке, всем своим видом показывая, что я тоже тут, но на особом положении. Ну да, пехотное прикрытие, один стрелок, в три шеренги стройся и со всех четырех сторон прикрывай! И мое место там – вот, справа от Егора, хоть возле пулемета, хоть возле этой тыльной стены! И туда я бегу, на свое место, в доте номер двадцать один, позывной «Чонгар», первая рота…
А место мое ближе не становится, а все отодвигается и отодвигается…
Рассвет. Мутный какой-то и туманный. Народ в избе храпит на разные голоса; хорошо, видать, отдохнули. А щеки у меня мокрые, и это не оконное стекло дождь захлестал, а кое-что другое зрение ухудшает. Пойду в сени, водички хлебну из хозяйской бочки. Военврач настаивал, чтоб мы пили кипяченую воду, но все из-за переездов это никак не наладят…
Хлебнул водички, на крыльцо вышел, сел на доски. Прохладно, особенно мокрому лицу. Ладно, сейчас уйду, только вот с мыслями соберусь. Это я не просто так сон увидел, а со своим взводом попрощался. Однозначно.
Утром я на обходе военврача попросил о выписке в часть. Дескать, уже здоров.
Врач хмыкнул, подробно осмотрел меня. Особенно дались ему мои глаза, но не острота зрения, а всякое другое – посмотри в сторону, следи за кончиком молоточка; ну и – стань, вытяни руки, попади пальцем в кончик носа и все такое из этой оперы. Обычно так смотрят невропатологи. Может, военврач до армии тоже невропатологом был? Записал все, еще раз похмыкал и сказал, что лучше бы мне еще полежать денек-другой, но если героизм спать мешает, то он не против. Выписали мне какую-то бумагу, выдали обмундирование и документ. Обмундирование было не мое, но, в общем, приличного качества. Гимнастерка оказалась чуть великовата, но это меня не побеспокоило. В вещмешке все вещи целы.
Машина с ранеными, на которой я должен был вернуться в батальон, прибыла только в обед, потому я занимался, чем хотел. То отдыхал, то с разрешения хозяев поживился яблоками в саду, то сходил опять на кухню, к радости повара. Чем сидеть без пользы дела, можно посидеть с пользой – картошки почистить на супец… И не зря старался. Пообедал аж до перегрузки организма, а потом и рад был тому, что так пообедал.
Ибо что-то у меня пошла черная полоса. Меня направили не в свой батальон, а в 266-й. Он сначала был брошен под Нарву, потом пытался удержать Кингисепп, а затем его взять обратно. Сейчас же народ в нем пребывал в состоянии апатии. Еду уже пару дней не выдавали – куда-то задевались тыловики; артиллерия и пулеметы потеряны, народ обносился и за собой перестал следить. Начальства нет почти никакого – повыбивало в боях. Плюс они походили в совсем неудачные атаки, от которых толку нет, зато есть потери, и вовсе унынию предались. Как говорил ослик Иа: «Жалкое зрелище! Душераздирающее зрелище!» И зачем я сюда попал? По ошибке? Лучше бы действительно полежал еще пару дней в санчасти.
Походил я по расположению роты – это не часть, а кучки людей, кто где пристроившихся и костерки жгущих, чтоб погреться возле них. Поискал начальство, кому свою бумажку отдать, — никого не нашел. Кто-то из бойцов сказал, что ротный убит еще под городом, политрук контужен. Взводный один вроде есть, но где он сейчас – кто его знает… Комиссар-то батальона бывает несколько раз в день, потому про него и не забыли.
Иттить ихнюю мамашу! Это куда ж я попал – в анархистский отряд, про который оперуполномоченный рассказывал?! Как он их назвал: анархисты-пофигисты? Нет, как-то по-другому… Беспредельщики?.. Во, безмотивники![10]
А что это значит? Мотив – это вроде как повод для действий. Если захотел завоевать девушку и написал на асфальте под ее окнами: «Доброе утро, солнышко!» Вот тут мотивом любовь к ней будет. То есть эти анархисты вообще все делали фиг знает почему? Нет комментариев. Ладно, будем ждать комиссара или взводного – кто быстрее появится. Пристроился к одной кучке народу, поделился яблоками, они меня к костерку пустили. Вечера уже холодные, и утром не лучше, хотя днем довольно тепло. Скоро осень. А тогда еще холоднее будет. Не мешало бы раздобыть какой-то свитерок, чтоб под гимнастерку надевать на ночь, а днем можно и снять… Вот только где?
Разве что трофей попадется. Наступил вечер. Меня одолевали разные сомнения. Вроде как немцы недалеко, и артиллерия их слышна, а постов у нас нет. Вот явятся они невзначай – чем отбиваться-то? Оружие мое осталось на том берегу, здесь его не дают. И тут-то оно тоже не у каждого. Вот и засыпай, вверяя себя судьбе. Проснешься в плену или в аду, потому что на рай рассчитывать не стоит. Поэтому положился на то, что не планирует судьба визит немцев этой ночью, и спать завалился. На что еще мне надеяться? Проснулся от утреннего холода. Бритвы нет, так что сегодня буду небритым, но умытым. И с чистыми зубами. Нет, не суждено мне быть небритому: договорился с одним здешним обитателем о взаимной услуге – он меня побреет а я его. И даже оба не порезались. Может, везение восстановится, а вчера это была такая отдельная черная полосочка?
Гм, вот тут меня одолел излишний оптимизм. И за него последовала расплата. Батальонный комиссар действительно прибыл к нам утром. Я как раз завтракал последним яблоком. Поскольку не я один до него имел дело, подождать пришлось довольно долго. Батальонный комиссар, когда пришла моя очередь, взял мои бумаги, пролистал их. При взгляде на него у меня появилось ощущение, что он думает о чем-то другом, а со мной общается на автомате. Затем он что-то, видно, решил, записал мои данные в блокнот и сказал, чтоб я ждал тут. Меня разыщут, и найдется мне назначение. Далее мне осталось только продемонстрировать строевые уроки Волынцева. Я сел на пенек и стал ждать. С голодом я боролся по почтенной дедовской методике – залить воды в брюхо до отвала. Впрочем, сейчас (то есть в мое время) она вновь всплыла, и уже в бабских журналах то же самое рекламируют как новейшее средство – выпил перед едой стакан воды и меньше съел. Девки ведутся и пьют. Может, на пять минут и помогает. Потом опять захочется – вода-то уйдет из желудка… Пока я до середины дня досидел, ожидая, то преисполнился йаду по отношению к своему новому месту службы – бардак и есть бардак, не армия. Лагерь анархистов, однозначно, верное впечатление у меня вчера было. Может, дезертировать мне отсюда? Пристроюсь к нормальной части, где не слоняются по лесу и поляне, а дело делают. Там и пожрать дадут, и оружие. Я себя останавливал, не пуская дальше такие мысли, но они вновь всплывали в окружении разных деталей типа: что сказать, если меня задержит заградотряд…[11]
Я держался, потому что встреча с заградотрядом в мои планы не входила. Я в этом мире инородное тело, и лучше этого не показывать. Конечно, сейчас уже малость пообтесался и при невнимательном взгляде смогу сойти за своего. А если кто-то глянет повнимательнее? Вот то-то и оно. Если же меня еще и в штрафбат отправят, то точно НКВД на меня глаз положит. И все, финиш… Но вот если я принят добровольцем в свой батальон, по бумагам там числюсь, к медикам попал и тоже по бумагам прошел, а ими в другую часть переправлен, то ко мне не придраться никак, если только не ляпну что-то лишнее. Бумаги в цепочку складываются и меня на плаву держат, как вот эти резиновые лодки – паром на переправе. И чем длиннее цепочка, тем меньше я похож на мишень для проверок.
Так я себя успокаивал, но внутри все кипело адреналином, так что не знаю, как смог бы выдержать, если б продлилось все это до вечера. Но явился посланец от батальонного комиссара и стал ходить по поляне, собирая народ. Собралось так с десяток человек, в том числе и я. Посланец – молодой, но шустрый боец, нас пересчитал, потом проверил пофамильно. Оказалось, что одного нет. Он поставил птичку в списке против пропажи и заявил, что по приказу командования мы откомандируемся из батальона в распоряжение другой части Красной армии. Поэтому строимся в колонну по два и идем за ним. Тут кто-то из-за моей спины ехидно засмеялся. И правда – он бы еще «Строевым шагом!» скомандовал! Поэтому мы двинули за ним организованной толпой, а не колонной. Тут я с запозданием подумал, что зараза анархизма начинает действовать и на меня. И долго ли я в этом батальоне был…
