Так я себя успокаивал, но внутри все кипело адреналином, так что не знаю, как смог бы выдержать, если б продлилось все это до вечера. Но явился посланец от батальонного комиссара и стал ходить по поляне, собирая народ. Собралось так с десяток человек, в том числе и я. Посланец – молодой, но шустрый боец, нас пересчитал, потом проверил пофамильно. Оказалось, что одного нет. Он поставил птичку в списке против пропажи и заявил, что по приказу командования мы откомандируемся из батальона в распоряжение другой части Красной армии. Поэтому строимся в колонну по два и идем за ним. Тут кто-то из-за моей спины ехидно засмеялся. И правда – он бы еще «Строевым шагом!» скомандовал! Поэтому мы двинули за ним организованной толпой, а не колонной. Тут я с запозданием подумал, что зараза анархизма начинает действовать и на меня. И долго ли я в этом батальоне был…
Мы прошли километра полтора через лес и вышли на проселочную дорогу, к приметному камню возле обочины. Он напоминал (при некоторой фантазии) бегемота. Возле этого «бегемота» мы и ожидали машины. Посрамленный посланец уже не давал распоряжения, а просто сам сел и сказал, что надо ждать. Что не преминули сделать все остальные. Мы так сидели довольно долго, пока не вышел казус – низко над дорогой (словно по верхушкам окрестных сосен) с ревом прошел немецкий двухмоторный самолет и скрылся. Он нас не обстреливал и не бомбил (может, даже и не заметил), но все попрятались в придорожные кусты и оттуда не вылезали до прибытия машины. Такие грузовички я встречал на картинках, да и на выставках ретро-автомобилей, где раза два бывал, их тоже видел. Только вроде его называли «ГАЗом», как «Волгу», а тут на капоте были буквы «НАЗ».[12] Ну да ладно. Грузовичок притормозил. Наш посланец подошел к кабине, переговорил с шофером, отдал ему лист бумаги с фамилиями, нам же сказал, чтоб грузились в кузов.
Вылезший шофер зычно добавил, чтоб не курили в кузове – там в ящиках запалы, можем взорваться к едреной фене. Мы погрузились и поехали. Как всегда, нашелся истинно русский человек, которому все запреты пофигу. Только тронулись, так он и потянул махру из кармана. Ну, тут на него все дружно зарычали, что если ему жизнь своя – копейка, то остальным она дороже. Пофигист после этих слов, подкрепленных емонстрацией кулака соседом, спрятал все обратно в карман. Я поискал глазами – и правда, есть штуки четыре небольших ящичка на дне кузова. Запалы это или нет – кто знает, но лучше не испытывать судьбу. Я пристроился к кабине спиной и закрыл глаза. Народ мирно беседовал про то, дадут ли пожрать на новом месте, а если дадут, то когда – сразу или после. Потом они обсуждали – будут ли эвакуировать типографию, в которой они работали до призыва, или нет. Под разговор об этом я незаметно для себя задремал.
Проснулся от того, что кто-то стучал мне в подошву ботинка.
— А-а-а… что?
— Кончай ночевать, вставай пришел!
Ну, эта хохмочка и до моего времени дожила. Подобрался, схватил вещмешок и выскочил из кузова. Народ уже в шеренгу выстроился перед лейтенантом. И я к шеренге пристроился и принял стойку «смирно». Лейтенант зыркнул недовольно на меня зелеными глазами, но вслух ругать не стал. Повернулся и прошел на другой фланг строя. А нас стало больше, чем со мной приехало. Видимо, еще с кем-то соединили.
— Товарищи красноармейцы и младшие командиры! Вы будете служить в одной из старейших дивизий Красной армии! Одиннадцатая стрелковая дивизия сформирована в тысяча девятьсот восемнадцатом году. И била всех врагов Советской власти, начиная от белоказаков и кончая белофиннами. Служить в ее рядах – не только честь для вас, но и испытание: достойны ли вы славы своих отцов и дедов, прославивших дивизию в боях Гражданской войны.
Неплохо завернул речь. Лейтенант еще немного рассказал, что дивизия раньше называлась Петроградской и Ленинградской и дислоцировалась неподалеку, в Кингисеппе.
— Слушай мою команду: на первый-второй рассчитайсь!
Я оказался первым.
— После команды «Разойдись!» первые номера отходят на тот край поляны к старшине Белоножко. Вторые – на этот край, к младшему лейтенанту Неймарку! Вольно! Разойдись!
На нужном краю нас собралось десятка полтора человек. Старшина ожидал возле окрашенной в зеленый цвет повозки. На вид ему было лет за сорок, рост метр шестьдесят, но крепенький. Оглядел нас внимательным взглядом, поздоровался, достал из командирской сумки на боку листок бумаги и переписал. Потом перекличку сделал. Да, действительно шестнадцать получилось.
— Ну что, сынки, в колонну по два стройся! И по моей команде за повозкой маршируй! Галеев! Ты скоро там, горе мое лютое?
— Щас, щас!
Это уже донеслось из кустов. Через минуту оттуда выскочил красноармеец, поправляя обмундирование, и заскочил на передок повозки.
— Вот позоришь наш полк перед прибывшим пополнением! Это тебе не родной колхоз, где все ждать будут, пока ты нужду справляешь, а война! Трогай уже! Товарищи красноармейцы! За повозкой – ша-агом… арш!
Я предусмотрительно пристроился в хвост колонны, чтоб народу шаг не сбивать. Старшина на повозку не сел, а пошел с нами: то впереди нашей колонны, то сбоку зайдет, то сзади. Интересно, для чего это он? Наверное, чтоб посмотреть, кто как идет и нет ли отстающих.
Шли мы довольно долго, с час, а то и больше. В этом времени у меня часов не было, потому промежутки я определял приблизительно. То по проселочной дороге, то по полю, то по лесной дороге. Разок пришлось повозку общими усилиями через ручей перетаскивать. В конце концов мы прибыли к какой-то микроскопической деревушке в три двора и зашли во двор крайнего дома. Галеев с повозкой с нами не остался, а поехал еще куда-то. Старшина построил нас во дворе в две шеренги, а сам пошел в дом.
Пока мы его ждали, я осматривался. Возле сарая стояли какие-то ящики, побольше, чем снарядные и патронные. Интересно, что в них там? И не взорвутся ли? Из дома периодически выходили командиры и красноармейцы и шли либо бежали по своим делам. Возле крыльца стоял часовой, но он ни у кого ничего не проверял. Еще я заметил телефонные провода. А слева от меня кто-то в шеренге запаленно дышал, словно он не шел, а бежал. Скосил глаза – ну не дивно, мужику на глаз лет пятьдесят, в таком возрасте бывают еще о-го-го мужики, но есть и не сильно здоровые. Его, наверное, в здешний обоз определят.
Вскоре из дома вышел командир с тремя кубиками на петлицах, за которым следовал наш старшина. Подошел к шеренге, поздоровался с нами и спросил, у кого есть просьбы и претензии. Про поесть спросили сразу же. И добавили, что уже два дня не ели. Старший лейтенант ответил, что сейчас всех распределят по подразделениям. И будет специально приказано покормить.
Еще вставился я и спросил насчет оружия. Мне повторили насчет подразделений. Ладно. Дальше старший лейтенант спросил, есть ли радисты, связисты, артиллеристы, минометчики. Связист нашелся один, артиллеристов – два.
А дальше связисту сказали, куда идти в полковую роту связи, артиллеристы пошли за специально вызванным связным. Того бойца, что запаленно дышал, забрал с собой старшина. Остальных разбили на две группы, велели стоять вольно и ожидать. Ждать пришлось не так долго. Мою группу снова повели, и мы еще шли и шли – через болотце, леса и поля. Однажды попали под артобстрел, залегли, пережидая. От него раненых и убитых не было, но были перепачканные, ибо залегать пришлось на краю болотца. Не всем досталось сухое место.
Дальше был штаб батальона. Двоих распределили в минометную роту, а остальных по одному-два отправили в стрелковые роты. Пулеметной роты в батальоне, как оказалось, не было. Тут я сначала загрустил, а потом подумал, что можно и порадоваться. Пехотный пулемет и водички требует, и таскать его больно невесело. Одно дело, что мы его таскали от дота к открытой плошадке и обратно, другое дело – этот же станок переть целый суточный переход.
Меня и еще одного парня направили во вторую роту, и мы зашагали за связным. Позиция роты растянулась почти на километр, частично по краю озера, частично по впадающей в озеро речке. При подходе к ней связной нас остановил и ввел в курс дела. Ходов сообщения по всей протяженности нет, оборона очаговая, потому двигаться надо аккуратно. Снайперов у немцев нет, но их пулеметчики очень стараются, да и минометчики тоже. Потому надо глядеть, видна ли позиция немцев, за разные складки местности прятаться, при обстреле особенно. Ночью немцы активно светят ракетами, поэтому, если взлетела ракета, а ты не в траншее, тотчас кидайся носом в землю, потому что их пулеметчики сразу режут очередью.
Наш Алибей их старается выцелить, но их много, а он один. И позиции, гады, меняют. Когда бьют минометы, то лучше от них прятаться в воронку, тогда зашита со всех сторон, потому что осколки летят низко над землей. Но мина может и в саму воронку ухнуть, тогда уже – «со святыми упокой». Если нет воронки, тогда за холмик или камень – хоть с одной стороны защита есть.
